Неточные совпадения
Нет никакого сомнения, что Янсутский и m-me Меровою, и ее каретою с жеребцами, и своим экипажем, и даже возгласом: «В Яхт-клуб!» хотел произвесть некоторый эффект в глазах Бегушева. Он, может
быть, ожидал даже возбудить в нем некоторое
чувство зависти, но тот на все эти блага не обратил никакого внимания и совершенно спокойно сел в свою, тоже очень хорошую карету.
— Очень! — отвечала Домна Осиповна. — И это
чувство во мне, право, до какой-то глупости доходило, так что когда я совершенно ясно видела его холодность, все-таки никак не могла удержаться и раз ему говорю: «Мишель, я молода еще… — Мне всего тогда
было двадцать три года… — Я хочу любить и
быть любимой! Кто ж мне заменит тебя?..» — «А любой, говорит, кадет, если хочешь…»
— В этом случае, я думаю, нечего и сдерживать себя
было: в вас говорило простое и законное
чувство, — заметил Бегушев.
— Но только, как я тебе говорила, я пока так остерегаюсь; а потом, когда разные дрязги у меня кончатся, я вовсе не намерена скрывать моих
чувств к вам; напротив: я
буду гордиться твоею любовью.
— Без лести можно сказать, — продолжал тот с
чувством, — не этакого бы человека любви
была достойна эта женщина… Когда я ей сказал, что, может
быть,
будете и вы, она говорит: «Ах, я очень рада! Скажите Александру Ивановичу, чтобы он непременно приехал».
— Для тебя, chere amie, каждое слово твоего Петра Евстигнеича… Oh, diable [О, черт… (франц.).]… от одного отчества его язык переломишь!.. Тебе он, по твоим
чувствам к нему, представляется богом каким-то, изрекающим одни непреложные истины, но другие, может
быть, понимают его иначе!
— Интересно знать, кто этот счастливец, поселивший в вас это
чувство? — спросил Тюменев, хотя очень хорошо знал, кто этот
был счастливец.
Первым основанием для
чувства Домны Осиповны к Бегушеву
было некоторое чехвальство: он ей показался великосветским господином, имеющим большой успех между женщинами, которого она как бы отнимала у всех.
Самый простой, здравый смысл и даже некоторое
чувство великодушия говорили Домне Осиповне, что на таких условиях она должна
была сойтись с мужем, — во-первых, затем, чтобы не лишить его, все-таки близкого ей человека, пяти миллионов (а что дед, если они не послушаются его, действительно исполнит свою угрозу, — в этом она не сомневалась); а потом — зачем же и самой ей терять пятьсот тысяч?
— Главное, — снова продолжала она, — что я мужу всем обязана: он взял меня из грязи, из ничтожества; все, что я имею теперь, он сделал;
чувство благодарности, которое даже животные имеют, заставляет меня не лишать его пяти миллионов наследства, тем более, что у него своего теперь ничего нет, кроме как на руках женщина, которую он любит…
Будь я мужчина, я бы возненавидела такую женщину, которая бы на моем месте так жестоко отнеслась к человеку, когда-то близкому к ней.
Тюменев
был человек, по наружности, по крайней мере, чрезвычайно сухой и черствый — «прямолинейный», как называл его обыкновенно Бегушев, — и единственным нежным
чувством сего государственного сановника до последнего времени можно
было считать его дружбу к Бегушеву, который мог ему говорить всякие оскорбления и причинять беспокойства; видаться и беседовать с Бегушевым
было наслаждением для Тюменева, и он, несмотря на свое большое самолюбие, прямо высказывал, что считает его решительно умнее себя.
Из такого мнения Домны Осиповны Бегушев заключил, что настоящего религиозного
чувства в ней совсем не
было и что она, не отдавая себе отчета, признавала религию только с формальной и утилитарной стороны, а это, по его мнению,
было хуже даже, чем безверие нигилистов: те, по крайней мере, веруют в самый принцип безверия.
Бегушев слушал приятеля молча: он очень хорошо понимал, что в Тюменеве не столько
было огорчено
чувство любви, сколько уязвлено самолюбие.
Брата своего Аделаида Ивановна находила полнейшим совершенством по уму, по благородству
чувств и по наружности… О, наружность его
была неотразима!.. По этому поводу она многое видела и слышала.
— Подите вы с вашими еврейками! Особенно они хороши у нас в Виленской, Ковенской губернии: один вид их так — брр!.. (Этим сотрясением губ своих Янсутский хотел выразить
чувство омерзения.) У нашей же русачки глаза с поволокою, ресницы длинные! — говорил он, опять-таки взглядывая на Домну Осиповну, у которой в самом деле
были ресницы длинные, глаза с поволокой. — Румянец… — натуральный, вероятно, он предполагал сказать, но остановился.
—
Был!.. Он все время около Домны Осиповны юлил, она почти без
чувств была!..
— Интересуют по
чувству жалости, — отвечал Янсутский, пожимая плечами. — Вообразите, сколько несчастных маленьких кредиторов
будут обобраны в конкурсе, если он только учредится…
Чтобы успокоить Мерову, Бегушев сознался, что в самом деле глупо
было с его стороны войти к ней в комнату, когда
была там Домна Осиповна, но что сделано
было это чисто по необдуманности, а не по какому-нибудь
чувству. «Не мальчишка же я…» — заключил он.
Чувства милосердия и сострадания к слабым у Прокофия совершенно не
было!
Неточные совпадения
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем:
есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим
чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Трудись! Кому вы вздумали // Читать такую проповедь! // Я не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия — не неметчина, // Нам
чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные // У нас труду не учатся. // У нас чиновник плохонький, // И тот полов не выметет, // Не станет печь топить… // Скажу я вам, не хвастая, // Живу почти безвыездно // В деревне сорок лет, // А от ржаного колоса // Не отличу ячменного. // А мне
поют: «Трудись!»
«
Пей, вахлачки, погуливай!» // Не в меру
было весело: // У каждого в груди // Играло
чувство новое, // Как будто выносила их // Могучая волна // Со дна бездонной пропасти // На свет, где нескончаемый // Им уготован пир!
Милон. Душа благородная!.. Нет… не могу скрывать более моего сердечного
чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает силою своею все таинство души моей. Если мое сердце добродетельно, если стоит оно
быть счастливо, от тебя зависит сделать его счастье. Я полагаю его в том, чтоб иметь женою любезную племянницу вашу. Взаимная наша склонность…
Софья. Подумай же, как несчастно мое состояние! Я не могла и на это глупое предложение отвечать решительно. Чтоб избавиться от их грубости, чтоб иметь некоторую свободу, принуждена
была я скрыть мое
чувство.