Неточные совпадения
—
Мне об вас очень много говорили министр внутренних дел и министр юстиции! — прибавил он к
тому.
—
Я вообще дурно играю! — отозвался
тот, силясь улыбнуться.
— Это, конечно, на вашем месте сделал бы
то же самое каждый, — поспешил вывернуться губернский предводитель, — и
я изъявляю только мое опасение касательно
того, чтобы враги наши не воспользовались вашей откровенностью.
—
Меня больше всего тут удивляет, — заговорил он после короткого молчания и с недоумевающим выражением в лице, — нам не доверяют, нас опасаются, а между
тем вы, например, словами вашими успели вызвать — безделица! — ревизию над всей губернией.
«Злодей, — спрашивает она, — за что?..» — «А за
то, говорит, что
я вот теперь тысячу женщин видел, и ты всех их хуже и гаже!» Мила она ему была?
— Да, и доказательство
тому —
я ужасно, например, люблю поэму Баратынского «Цыганка». Читали вы ее? — спросил Ченцов.
— Нет! — успокоил ее Марфин. — И
я сказал это к
тому, что если хоть малейшее зернышко есть чего-нибудь подобного в вашей душе,
то надобно поспешить его выкинуть, а
то оно произрастет и, пожалуй, даст плоды.
— Угадал поэтому
я, но не печальтесь о
том… Припомните слова спасителя: «Мария же благую часть избра, яже не отымется от нея».
— Да
я, мамаша, здесь, около вас!.. — отозвалась неожиданно Сусанна, на всех, впрочем, балах старавшаяся стать поближе к матери, чтобы не заставлять
ту беспокоиться.
— Негде
мне!..
Я на одиночке!.. Сани у
меня узкие! — пробормотал Марфин и поспешил уйти: он очень сердит был на племянника за бесцеремонный и тривиальный тон, который позволял себе
тот в обращении с Людмилой.
— Валерьян Николаич, поедемте со
мной,
я вас довезу, — сказала она, услыхав, что дядя отказал ему в
том.
Я Вам говорил, что всего удобнее человеку делать эти наблюдения в эпоху юности своей; но это не воспрещается и еще паче
того следует делать и в лета позднейшие, ибо о прежних наших действиях мы можем судить правильнее, чем о настоящих: за сегодняшний поступок наш часто заступается в нас
та страсть, которая заставила нас проступиться, и наш разум, который согласился на
то!..
— Ну, полноте на сани сворачивать, — пожалели каурого!.. — подхватил Ченцов. — А это что такое? — воскликнул он потом, увидав на столе белые перчатки. — Это с дамской ручки?.. Вы, должно быть, даму какую-нибудь с бала увезли!..
Я бы подумал, что Клавскую, да
ту сенатор еще раньше вашего похитил.
— Напротив,
мне кажется!.. — не унимался Ченцов. —
Я вот видал, как рисуют — Давид всегда маленький, а Голиаф страшный сравнительно с ним верзило… Удивляюсь, как не он Давида, а
тот его ухлопал!
— Ну, это, дядя, вы ошибаетесь! — начал
тот не таким уж уверенным тоном. — Золота
я и в царстве небесном пожелаю, а
то сидеть там все под деревцами и кушать яблочки — скучно!.. Женщины там тоже, должно быть, все из старых монахинь…
— Вам, дядя, хорошо так рассуждать! У вас нет никаких желаний и денег много, а у
меня наоборот!.. Заневолю о
том говоришь, чем болишь!.. Вчера, черт возьми, без денег, сегодня без денег, завтра тоже, и так бесконечная перспектива idem per idem!.. [одно и
то же!.. (лат.).] — проговорил Ченцов и, вытянувшись во весь свой длинный рост на стуле, склонил голову на грудь. Насмешливое выражение лица его переменилось на какое-то даже страдальческое.
«До каких высоких градусов достигает во
мне самомнение, являет пример сему
то, что
я решаюсь послать к Вам прилагаемые в сем пакете белые женские перчатки.
«Если не он сам сознательно,
то душа его, верно, печалится обо
мне», — подумал Марфин и ждал, не скажет ли ему еще чего-нибудь Антип Ильич, и
тот действительно сказал...
— А если
я их не увижу и горничная ихняя выйдет ко
мне,
то отдавать ли ей?
Тщательно скрывая от дочерей положение несчастной горничной, она спешила ее отправить в деревню, и при этом не только что не бранила бедняжку, а, напротив, утешала, просила не падать духом и беречь себя и своего будущего ребенка, а сама между
тем приходила в крайнее удивление и восклицала: «Этого
я от Аннушки (или Паши какой-нибудь) никак не ожидала, никак!» Вообще Юлия Матвеевна все житейские неприятности — а у нее их было немало — встречала с совершенно искренним недоумением.
В
то утро, которое
я буду теперь описывать, в хаотическом доме было несколько потише, потому что старуха, как и заранее предполагала, уехала с двумя младшими дочерьми на панихиду по муже, а Людмила, сказавшись больной, сидела в своей комнате с Ченцовым: он прямо от дяди проехал к Рыжовым. Дверь в комнату была несколько притворена. Но прибыл Антип Ильич и вошел в совершенно пустую переднюю. Он кашлянул раз, два; наконец к нему выглянула одна из горничных.
Его намерение было ехать к сенатору, чтобы на
том сорвать вспыхнувшую в нем досаду, доходящую почти до озлобления, и вместе с
тем, под влиянием своих масонских воззрений, он мысленно говорил себе: «Нетерпелив
я и строптив, очень строптив!»
— И не были ли вы там ранены?..
Я припоминаю это по своей службе в штабе! — продолжал сенатор, желая
тем, конечно, сказать любезность гостю.
— Очень не скоро!.. Сначала
я был совершенно хром, и уж потом, когда мы гнали назад Наполеона и
я следовал в арьергарде за армией,
мне в Германии сказали, что для
того, чтобы воротить себе ногу, необходимо снова ее сломать…
Я согласился на это…
Мне ее врачи сломали, и
я опять стал с прямой ногой.
— Главные противоречия, — начал он неторопливо и потирая свои руки, — это в отношении губернатора… Одни утверждают, что он чистый вампир, вытянувший из губернии всю кровь, чего
я, к удивлению моему, по делам совершенно не вижу… Кроме
того, другие лица, не принадлежащие к партии губернского предводителя,
мне говорят совершенно противное…
— Это
я знаю, — подхватил
тот уклончиво, — но при этом
я наслышан и о вашей полной независимости от чужих мнений: вы никогда и никому не бываете вполне подчинены!.. Такова, pardon, об вас общая молва.
— Состояло в
том, что
я считаю губернатора явным и открытым взяточником!
— Не нюхаю! — отвечал
тот отрывисто, но на табакерку взглянул и, смекнув, что она была подарок из дворцового кабинета, заподозрил, что сенатор сделал это с умыслом, для внушения вящего уважения к себе: «Вот кто
я, смотри!» — и Марфин, как водится, рассердился при этой мысли своей.
— Не сказал!.. Все это, конечно, вздор, и тут одно важно, что хотя Марфина в Петербурге и разумеют все почти за сумасшедшего, но у него есть связи при дворе… Ему племянницей, кажется, приходится одна фрейлина там… поет очень хорошо русские песни…
Я слыхал и видал ее — недурна! — объяснил сенатор а затем пустился посвящать своего наперсника в разные тонкие комбинации о
том, что такая-то часто бывает у таких-то, а эти, такие, у такого-то, который имеет влияние на такого-то.
— Знаю
я! — подхватил сенатор, очень довольный
тем, что знал это.
— Ваше высокопревосходительство! — начал Дрыгин тоном благородного негодования. — Если бы
я был не человек, а свинья, и уничтожил бы в продолжение нескольких часов целый ушат капусты,
то умер бы, а
я еще жив!
— А между
тем, ваше высокопревосходительство, — продолжал Дрыгин с
тем же оттенком благородного негодования, — за эту клевету на
меня я отозван от службы и, будучи отцом семейства, оставлен без куска хлеба.
— Но вы в этом случае — поймите вы — совершенно сходитесь в мнениях с сенатором, который тоже говорит, что
я слишком спешу, и все убеждал
меня, что Петербург достаточно уже облагодетельствовал нашу губернию
тем, что прислал его к нам на ревизию; а
я буду там доказывать, что господин граф не годится для этого, потому что он плотоугодник и развратник, и что его, прежде чем к нам, следовало послать в Соловки к какому-нибудь монаху для напутствования и назидания.
— Но позвольте, по крайней мере,
мне послать сказать Катрин, что вы здесь, а
то она
мне будет выговаривать, что
я не оповестил ее об вас.
— Катерине Петровне
я налил стакан, — объяснил
тот почтительно.
— Ах,
я не знаю, что вы способны со
мною сделать!.. —
Я с женщинами обыкновенно делаю
то, что они сами желают! — возразил Ченцов.
В
то самое крещение, с которого
я начал мой рассказ, далеко-далеко, более чем на тысячеверстном расстоянии от описываемой
мною местности, в маленьком уездном городишке, случилось такого рода происшествие: поутру перед волоковым окном мещанского домика стояло двое нищих, — один старик и, по-видимому, слепой, а другой — его вожак — молодой, с лицом, залепленным в нескольких местах пластырями.
— После скажу!.. Завтра потолкуем об этом; а
то я растеряю нить моих мыслей.
Что
я наг и бос, —
я никогда не роптал на
то, как не роптала и моя gnadige Frau: людям, которым лишь нужно пропитать себя и прикрыть свое тело, немного надо.
— А зачем
мне жалованье? — возразил он. — Пусть Егор Егорыч даст нам только комнатку, — а у него их сорок в деревенском доме, — и
тот обедец, которым он дворню свою кормит, и кормит,
я знаю, отлично!
Вы не ошиблись, что
я поспешу к Вам на помощь и приму Вас к себе с распростертыми объятиями, о чем
мне, сознаюсь теперь с великим стыдом, приходило неоднократно на мысль; но недостаточно еще, видно, воспитанное во
мне соболезнование о ближнем,
тем паче о таком ближнем, как Вы, рассеивало мое духовное представление о Вашем житье-бытье и не делало удара на мою волю нашим братским молотком.
Дивлюсь
тому и укоряю себя еще более, что
я самолично, хотя и не служу, но зрю всюду вокруг себя и ведаю Ваши служебные раны.
Мой дом, место доктора при больнице, с полным содержанием от
меня Вам и Вашей супруге, с платою Вам тысячи рублей жалованья в год с
того момента, как
я сел за сие письмо, готовы к Вашим услугам, и ежели Вы называете
меня Вашим солнцем, так и
я Вас именую взаимно
тем же оживляющим светилом, на подвиге которого будет стоять, при личном моем свидании с Вами, осветить и умиротворить мою бедствующую и грешную душу.
— Но в прошении упомянуто этим — извините вы
меня — мерзавцем хлыстом и об архиерее здешнем!.. И у
того, может быть, вы будете спрашивать мнения? — проговорил не без насмешки Крапчик и вместе с
тем кидая сердитые взгляды на правителя дел.
— Причиной
тому был отчасти и
я по
тому случаю, что в этом именно уезде, где скопцы начали открываться, есть у
меня небольшая усадьба, подаренная
мне еще покойным благодетелем, императором Павлом…
Не бывая в ней долгое время,
я решился, наконец, года три
тому назад вместе с дочерью провести там лето; соседние дворяне, разумеется, стали посещать
меня и рассказывают
мне, что в околотке —
то тут,
то там — начали появляться скопцы и, между прочим, один небогатый помещик со слезами на глазах объявил, что у него в именьице найдено десять молодых девушек, у которых тут не оказалось ничего — гладко!..
— Но так как господин губернатор тогда был еще со
мной хорош и ему прямо на моих глазах совестно было обнаружить себя,
то он и принял мою сторону, — розыски действительно прошли очень сильные; но
я этим не удовольствовался, и
меня больше всего интересовало, кто ж над этими несчастными дураками совершает это?..
Я передаю о
том исправнику и советую ему, чтобы он к делу о скопцах привлек и этого хлыста…
Тогда является ко
мне священник из
того прихода, где жил этот хлыстовщик, и стал
мне объяснять, что Ермолаев вовсе даже не раскольник, и что хотя судился по хлыстовщине [Хлыстовщина — мистическая секта, распространившаяся в России в XVII веке.], но отрекся от нее и ныне усердный православный, что доказывается
тем, что каждогодно из Петербурга он привозит удостоверение о своем бытии на исповеди и у святого причастия; мало того-с: усердствуя к их приходской церкви, устроил в оной на свой счет новый иконостас, выкрасил, позолотил его и украсил даже новыми иконами, и что будто бы секта хлыстов с скопческою сектою не имеет никакого сходства, и что даже они враждуют между собою.
— Но
я, ваше преосвященство, говоря откровенно, даже не знаю хорошенько, в чем и сама-то христовщина состоит, а между
тем бы интересно было это для
меня, — извините моей глупой любознательности.