Неточные совпадения
— Если бы у господина Марфина хоть на копейку было в голове мозгу, так он должен был бы понимать, какого сорта птица Крапчик: во-первых-с (это уж советник начал перечислять по пальцам) — еще бывши гатчинским офицером, он наушничал Павлу на товарищей и
за то, когда Екатерина умерла,
получил в награду двести душ.
— Ну, да, конечно!.. Вот он и показал вам себя, поблагодарил вас!.. — отозвался советник. — Вы мало что в будущей, но и в здешней жизни наказание
за него
получите.
— Нет, не редок, — скромно возразил ему Федор Иваныч, — и доказательство тому: я картину эту нашел в маленькой лавчонке на Щукином дворе посреди разного хлама и, не дав, конечно, понять торговцу, какая это вещь, купил ее
за безделицу, и она была, разумеется, в ужасном виде, так что я отдал ее реставратору, от которого сейчас только и
получил… Картину эту, — продолжал он, обращаясь к князю, — я просил бы, ваше сиятельство, принять от меня в дар, как изъявление моею глубокого уважения к вам.
— Об умысле я не говорю, а о небрежности поручителей; кроме того, — продолжал Сергей Степаныч, — прием совершался самыми неправильными путями; вступавшие питали дерзкое намерение сами уловить тайну, а не
получить оную
за практическое исполнение самой премудростью начертанных должностей…
Воспользовавшись тем, что по вечерам Адонирам ходил осматривать в храме работы, первый из них, Мафусаил, остановил его у южных ворот и стал требовать от него, чтобы он открыл ему слово мастеров; но Адонирам отказал ему в том и
получил за то от Мафусаила удар молотком; потом то же повторилось с Адонирамом у северных ворот, где Фанор ударил его киркой.
Удар для самолюбия Крапчика был страшный, так что он перестал даже выезжать в общество: ему стыдно было показаться кому бы то ни было из посторонних на глаза; но гнев божий
за все темные деяния Петра Григорьича этим еще не иссяк, и в одно утро он
получил письмо от Катрин, надписанное ее рукою и запечатанное.
Оно иначе и быть не могло, потому что во дни невзгоды, когда Аггей Никитич оставил военную службу, Миропа Дмитриевна столько явила ему доказательств своей приязни, что он считал ее
за самую близкую себе родню: во-первых, она настоятельно от него потребовала, чтобы он занял у нее в доме ту половину, где жила адмиральша, потом, чтобы чай, кофе, обед и ужин Аггей Никитич также бы
получал от нее, с непременным условием впредь до получения им должной пенсии не платить Миропе Дмитриевне ни копейки.
— Собственное мое сердце, ваше превосходительство: я сам вышел из людей бедных и знаю, что образование нам необходимее даже, чем богатым людям, и если на мои деньги хоть десять мальчиков
получат воспитание, так бог и
за то меня вознаградит.
— Случилось! — объяснила
за нее gnadige Frau, совладевшая, сколько могла, с собой. — Садись и слушай, не тараторь только, пожалуйста! Сусанна Николаевна
получила письмо от Мартына Степаныча Пилецкого, который пишет, что Валерьян Николаич Ченцов от несчастной любви застрелился.
Егор Егорыч вздохнул и печально мотнул головой: ему живо припомнилась вся эта минувшая история, как сестра, совершенно несправедливо заступившись
за сына, разбранила Егора Егорыча самыми едкими и оскорбительными словами и даже просила его избавить от своих посещений, и как он, несмотря на то, все-таки приезжал к ней несколько раз, как потом он ей писал длинные письма, желая внушить ей все безумие подобного отношения к нему, и как на эти письма не
получил от нее ни строчки в ответ.
Сначала губернский предводитель слушал довольно равнодушно, когда Иван Петрович повествовал ему, что вот один добрый человек из мещанского сословия, движимый патриотическими и христианскими чувствами, сделал пожертвование в тридцать тысяч рублей для увеличения гимназии,
за что и
получил от правительства Владимира.
— Где ж на шею?.. Будет с него, что и в петлицу дали; все-таки, согласитесь,
получил чрез то дворянство, — продолжал Артасьев, — и он так
за это благодарен, что жертвует еще пятьдесят тысяч на учреждение дворянского пансиона при гимназии с тем лишь условием, чтобы дворянство выбрало его в почетные попечители.
— Но вы поймите, — старался убедить его Иван Петрович, — дворянство это сделает
за пожертвование им денег, на которые двадцать или даже тридцать мальчиков
получат воспитание, будут лучшими гражданами своего отечества и образованными слугами государя. И что это
за предрассудок — в деле столь полезном ставить вопрос о том, что по кресту ли дворянин или по рождению?
— Вы ошибаетесь!.. Это не предрассудок! Тогда какое же это будет дворянское сословие, когда в него может поступить каждый, кто
получит крест, а кресты стали давать нынче
за деньги… Признаюсь, я не понимаю правительства, которое так поступает!.. Иначе уж лучше совсем уничтожить дворянское сословие, а то где же тут будет какая-нибудь преемственность крови?.. Что же касается до вашего жертвователя, то я не знаю, как на это взглянет дворянство, но сам я лично положу ему налево.
— Содействия в том отношении, чтобы вы повлияли на дворян, которые, как мне известно, все очень вас уважают и любят; достаточно, я думаю, вам сказать им слово
за меня, чтобы я был выбран на должность, которую мне необходимо
получить.
— Говорят, вначале был мещанин, — объяснил тот, — потом стал учителем, служил после того в земском суде, где
получил первый чин, и затем сделал пожертвование на улучшение гимназии ни много, ни мало, как в тридцать тысяч рублей; ему
за это Владимира прицепили, и теперь он поэтому дворянин!
Второе: архивариус земского суда откопал в старых делах показание одного бродяги-нищего, пойманного и в суде допрашивавшегося, из какового показания видно, что сей нищий назвал себя бежавшим из Сибири вместе с другим ссыльным, который ныне служит у господина губернского предводителя Крапчика управляющим и имя коего не Тулузов, а семинарист Воздвиженский, сосланный на поселение
за кражу церковных золотых вещей, и что вот-де он вывернулся и пребывает на свободе, а что его, старика, в тюрьме держат; показанию этому, как говорит архивариус, господа члены суда не дали, однако, хода, частию из опасения господина Крапчика, который бы, вероятно, заступился
за своего управителя, а частию потому, что
получили с самого господина Тулузова порядочный, должно быть, магарыч, ибо неоднократно при его приезде в город у него пировали и пьянствовали.
В кофейной Печкина вечером собралось обычное общество: Максинька, гордо восседавший несколько вдали от прочих на диване, идущем по трем стенам; отставной доктор Сливцов, выгнанный из службы
за то, что обыграл на бильярде два кавалерийских полка, и продолжавший затем свою профессию в Москве: в настоящем случае он играл с надсмотрщиком гражданской палаты, чиновником еще не старым, который,
получив сию духовную должность, не преминул каждодневно ходить в кофейную, чтобы придать себе, как он полагал, более светское воспитание; затем на том же диване сидел франтоватый господин, весьма мизерной наружности, но из аристократов, так как носил звание камер-юнкера, и по поводу этого камер-юнкерства рассказывалось, что когда он был облечен в это придворное звание и явился на выход при приезде императора Николая Павловича в Москву, то государь, взглянув на него, сказал с оттенком неудовольствия генерал-губернатору: «Как тебе не совестно завертывать таких червяков, как в какие-нибудь коконы, в камер-юнкерский мундир!» Вместе с этим господином приехал в кофейную также и знакомый нам молодой гегелианец, который наконец стал уж укрываться и спасаться от m-lle Блохи по трактирам.
В среду, в которую Егор Егорыч должен был приехать в Английский клуб обедать, он поутру
получил радостное письмо от Сусанны Николаевны, которая писала, что на другой день после отъезда Егора Егорыча в Петербург к нему приезжал старик Углаков и рассказывал, что когда генерал-губернатор узнал о столь строгом решении участи Лябьева, то пришел в удивление и негодование и, вызвав к себе гражданского губернатора, намылил ему голову
за то, что тот пропустил такой варварский приговор, и вместе с тем обещал ходатайствовать перед государем об уменьшении наказания несчастному Аркадию Михайлычу.
Вообще Аггей Никитич держал себя в службе довольно непонятно для всех других чиновников: место его, по своей доходности с разных статей — с раскольников, с лесопромышленников, с рыбаков на черную снасть, — могло считаться золотым дном и, пожалуй бы, не уступало даже месту губернского почтмейстера, но вся эта благодать была не для Аггея Никитича; он со своей службы
получал только жалованье да несколько сот рублей
за земских лошадей, которых ему не доставляли натурой, платя взамен того деньги.
Говоря о своем влиянии на мужа, Миропа Дмитриевна имела целью закрепить свое право
получать за это влияние деньги и
получать их сколько возможно подольше и побольше.
В силу такого мнения Миропа Дмитриевна по выходе замуж
за Зудченко, а также бывши вдовою, каждый год что-нибудь приобретала, и только сделавшись женою безалаберного Зверева, Миропа Дмитриевна как бы утратила эту способность и стала даже почти проживаться, так как, в чаянии больших выгод от почтамтской службы мужа, она много истратилась на переезд из Москвы в губернию, а в результате этой службы, как мы знаем,
получила шиш.
Ответ от Сверстова он очень скоро
получил, в коем тот писал ему: «Гряди, и я бы сам пошел
за тобой, но начинаю уж хворать и на прощанье хочу побранить тебя
за то, что ты, по слухам, сильно сбрендил в деле Тулузова, который, говорят, теперь совершенно оправдан, и это останется грехом на твоей душе».
Супруге моей, конечно, это был нож острый, потому что она находила службу исправника менее выгодною, и в отмщение
за это каждый день укоряла меня бедностью, а бедности, кажется, никакой не должно было бы существовать: жалованье я
получал порядочное, у нее было имение в Малороссии, дом в Москве, капитал довольно крупный, и всего этого ей было мало.
Недели через две потом они
получили от Музы Николаевны письмо, которым она уведомляла их, что Сусанна Николаевна вышла замуж
за Терхова и что теперь пока молодые уехали
за границу, где, вероятно, пробудут недолго, и возвратятся на житье в Кузьмищево.
— Нисколько-с, — отвечал ей камергер. — Скажите мне только,
за сколько времени вы желаете
получить деньги?