Неточные совпадения
Егор Егорыч, не меньше своих собратий сознавая свой проступок, до
того вознегодовал на племянника, что, вычеркнув его собственноручно из списка учеников ложи, лет пять после
того не пускал к себе на глаза; но когда Ченцов увез из монастыря молодую монахиню, на которой он обвенчался было и которая, однако, вскоре его бросила и убежала с другим офицером, вызвал сего последнего на дуэль и, быв за
то исключен из службы, прислал обо всех этих своих несчастиях дяде
письмо, полное отчаяния и раскаяния, в котором просил позволения приехать, — Марфин не выдержал характера и разрешил ему это.
—
Письмо к вам от Егора Егорыча Марфина! — проговорила
та, подавая
письмо Людмиле, которая ей торопливо проговорила...
Gnadige Frau сомнительно покачала головой: она очень хорошо знала, что если бы Сверстов и нашел там практику, так и
то, любя больше лечить или бедных, или в дружественных ему домах, немного бы приобрел; но, с другой стороны, для нее было несомненно, что Егор Егорыч согласится взять в больничные врачи ее мужа не иначе, как с жалованьем, а потому gnadige Frau, деликатная и честная до щепетильности, сочла для себя нравственным долгом посоветовать Сверстову прибавить в
письме своем, что буде Егор Егорыч хоть сколько-нибудь найдет неудобным учреждать должность врача при своей больнице,
то, бога ради, и не делал бы
того.
Напрасно к нему приезжали сенатор, губернатор, губернский предводитель, написавший сверх
того Егору Егорычу
письмо, спрашивая, что такое с ним, — на все это Антип Ильич, по приказанию барина, кротко отвечал, что господин его болен, не может никого принимать и ни с кем письменно сноситься; но когда пришло к Егору Егорычу
письмо от Сверстова, он как бы ожил и велел себе подать обед, питаясь до этого одним только чаем с просфорой, которую ему, с вынутием за здравие, каждое утро Антип Ильич приносил от обедни.
Мой дом, место доктора при больнице, с полным содержанием от меня Вам и Вашей супруге, с платою Вам тысячи рублей жалованья в год с
того момента, как я сел за сие
письмо, готовы к Вашим услугам, и ежели Вы называете меня Вашим солнцем, так и я Вас именую взаимно
тем же оживляющим светилом, на подвиге которого будет стоять, при личном моем свидании с Вами, осветить и умиротворить мою бедствующую и грешную душу.
— Оттого, что, перед
тем как получить мне твое
письмо, я совершил неблагоразумнейший проступок.
— Если графу так угодно понимать и принимать дворян,
то я повинуюсь
тому, — проговорил он, — но во всяком случае прошу вас передать графу, что я приезжал к нему не с каким-нибудь пустым, светским визитом, а по весьма серьезному делу: сегодня мною получено от моего управляющего
письмо, которым он мне доносит, что в одном из имений моих какой-то чиновник господина ревизующего сенатора делал дознание о моих злоупотреблениях, как помещика, — дознание, по которому ничего не открылось.
Антип Ильич поклонился в изъявление
того, что он будет дожидаться
письма.
Кроме
того, и самое
письмо Валерьяна затронуло в Егоре Егорыче все еще тлевшуюся к племяннику родственную любовь,
тем более, что Ченцов снова повторил очень неприятную для дяди фразу, что пропасть, в которую суждено ему рухнуть, кажется, недалеко перед ним зияет.
Под влиянием своего безумного увлечения Людмила могла проступиться, но продолжать свое падение было выше сил ее,
тем более, что тут уж являлся вопрос о детях, которые, по словам Юлии Матвеевны, как незаконные, должны были все погибнуть, а между
тем Людмила не переставала любить Ченцова и верила, что он тоже безумствует об ней; одно ее поражало, что Ченцов не только что не появлялся к ним более, но даже не пытался прислать
письмо, хотя, говоря правду, от него приходило несколько
писем, которые Юлия Матвеевна, не желая ими ни Людмилу, ни себя беспокоить, перехватывала и, не читав, рвала их.
Дело в
том, что Крапчик, давно уже передавший князю Александру Николаевичу
письмо Егора Егорыча, не был им до сего времени принят по болезни князя, и вдруг нынешним утром получил весьма любезное приглашение, в котором значилось, что его сиятельство покорнейше просит Петра Григорьича приехать к нему отобедать запросто в числе двух — трех приятелей князя.
— Я по
письму Егора Егорыча не мог вас принять до сих пор: все был болен глазами, которые до
того у меня нынешний год раздурачились, что мне не позволяют ни читать, ни писать, ни даже много говорить, — от всего этого у меня проходит перед моими зрачками как бы целая сетка маленьких черных пятен! — говорил князь, как заметно, сильно занятый и беспокоимый своей болезнью.
—
То, что… Я побоялся в
письме подробно описывать вам, потому что здесь решительно говорят, что
письма распечатываются, особенно к масонам!..
Егора Егорыча несказанно поразило это
письмо. Что Сусанна умна, он это предугадывал; но она всегда была так сосредоточенна и застенчива, а тут оказалась столь откровенной и искренней, и главным образом его удивил смысл
письма: Сусанна до
того домолилась, что могла только повторять: «Господи, помилуй!». «Теперь я понимаю, почему она напоминает мадонну», — сказал он сам себе и, не откладывая времени, сел за
письмо к Сусанне, которое вылилось у него экспромтом и было такого содержания...
Послание это привело Егора Егорыча еще в больший экстаз, так что, захватив оба
письма Сусанны, он поехал к Михаилу Михайлычу Сперанскому, которому объявил с первых же слов, что привез ему для прочтения два
письма одной юной девицы, с
тем, чтобы спросить у него мнения, как следует руководить сию ищущую наставлений особу.
Следующее затем утро Егор Егорыч употребил на
то, чтобы купить для Сусанны книг, изготовить ей
письмо и самолично отправить все это на почту. Написал он ей довольно коротко...
Егор Егорыч чрезвычайно желал поскорее узнать, какое впечатление произведут на Сусанну посланные к ней книги, но она что-то медлила ответом. Зато Петр Григорьич получил от дочери
письмо, которое его обрадовало очень и вместе с
тем испугало. Впрочем, скрыв последнее чувство, он вошел к Егору Егорычу в нумер с гордым видом и, усевшись, проговорил...
Приятель мой Милорадович некогда передавал мне, что когда он стал бывать у Екатерины Филипповны,
то старику-отцу его это очень не понравилось, и он прислал сыну строгое
письмо с такого рода укором, что бог знает, у кого ты и где бываешь…
Милорадович показал это
письмо государю, и Александр Павлович по этому поводу написал старику собственноручно, что в обществе госпожи Татариновой ничего нет такого, что отводило бы людей от религии, а, напротив
того, учение ее может сделать человека еще более привязанным к церкви.
Удар для самолюбия Крапчика был страшный, так что он перестал даже выезжать в общество: ему стыдно было показаться кому бы
то ни было из посторонних на глаза; но гнев божий за все темные деяния Петра Григорьича этим еще не иссяк, и в одно утро он получил
письмо от Катрин, надписанное ее рукою и запечатанное.
Смерть отца, по-видимому, весьма мало поразила Катрин, хотя она и понимала, что своим побегом, а еще более
того смыслом
письма своего, поспособствовала Петру Григорьичу низойти в могилу; на Ченцова же, напротив, это событие вначале, по крайней мере, сильно подействовало.
Но я просил бы оказать мне другого рода благодеяние; по званию моему я разночинец и желал бы зачислиться в какое-нибудь присутственное место для получения чина, что я могу сделать таким образом: в настоящее время я уже выдержал экзамен на учителя уездного училища и потому имею право поступить на государственную службу, и мне в нашем городе обещали зачислить меня в земский суд, если только будет
письмо об
том от Петра Григорьича.
«Мартын Степаныч; теперь уже возвратившийся ко мне в город, — объяснял в своем
письме Артасьев, — питает некоторую надежду уехать в Петербург, и дай бог, чтобы это случилось, а
то положение сего кроткого старца посреди нас печально: в целом городе один только я приютил его; другие же лица бежали от него, как от зачумленного, и почти вслух восклицали: «он сосланный, сосланный!..», — и никто не спросил себя, за что же именно претерпевает наказание свое Мартын Степаныч?
— Вам, по-моему, нечего писать ему в настоящую минуту! — заметила Сусанна. — Укорять его, что он женился на Катрин, вы не станете, потому что этим вы их только оскорбите! Они, вероятно, любят друг друга!.. Иное дело, если Валерьян явится к вам или напишет вам
письмо,
то вы, конечно, не отвергнете его!
Письма Катрин воздействовали: губернатор и губернский предводитель в
тот же день приехали к ней.
— А вам скажут на это, что в
письме тоже значится, что Валерьян Николаич убьет сына Власа, когда
тот будет требовать у него жены своей! — возразил Тулузов и затем уже принялся успокоивать Екатерину Петровну.
Тулузов, взяв с собой
письмо Ченцова, ушел в свое отделение, где снова прочитал это
письмо и снова главным образом обратил свое внимание на последние строки. «Может быть, и в самом деле застрелится!» — произнес он
тем же полушепотом, как прежде сказал: — «Пойдут теперь истории, надобно только не зевать!»
Оставшись одна, она действительно принялась сочинять ответ мужу, но оказалось, что в ответе этом наговорила ему гораздо более резких выражений, чем было в
письме Тулузова: она назвала даже Ченцова человеком негодным, погубившим себя и ее, уличала его, что об Аксюте он говорил все неправду; затем так запуталась в изложении своих мыслей и начала писать столь неразборчивым почерком, что сама не могла ни понять, ни разобрать
того, что написала, а потому, разорвав с досадой свое сочинение, сказала потом Тулузову...
— Подробностей не знаю, — отвечал Пилецкий, — кроме
того, что Екатерина Филипповна писала
письмо к государю.
— Да, но он может и проснуться! Вы поскорее мне, gnadige Frau, прочтите
письмо, а
то я дурно разобрала его: у меня рябило в глазах.
По прочтении
письма, вызвавшего у дам снова обильные слезы, между ними началось не совсем складное совещание о
том, как и когда объявить о семейном несчастии Егору Егорычу.
Егор Егорыч вздохнул и печально мотнул головой: ему живо припомнилась вся эта минувшая история, как сестра, совершенно несправедливо заступившись за сына, разбранила Егора Егорыча самыми едкими и оскорбительными словами и даже просила его избавить от своих посещений, и как он, несмотря на
то, все-таки приезжал к ней несколько раз, как потом он ей писал длинные
письма, желая внушить ей все безумие подобного отношения к нему, и как на эти
письма не получил от нее ни строчки в ответ.
—
То же самое писал Егору Егорычу и Мартын Степаныч, — вот его
письмо, прочитайте! — проговорила Сусанна Николаевна и с нервною торопливостью подала
письмо отцу Василию, который прочел его и проговорил, обращаясь к Егору Егорычу...
— Gnadige Frau, помнишь ты этого мальчика, которого тогда убили,
то я написал
письмо к Егору Егорычу?
Решившись отдать свою супругу под начал и исправление, Аггей Никитич в
ту же ночь отправил с привезшим его ямщиком
письмо к ней довольно лукавого свойства в
том смысле, что оно было, с одной стороны, не слишком нежное, а с другой — и не слишком суровое.
Между
тем, как все это происходило у Углаковых, Егор Егорыч был погружен в чтение только что полученного им
письма от Сверстова, которое, как увидит читатель, было весьма серьезного содержания.
Началось с
того, что когда Сусанна Николаевна вошла к Егору Егорычу,
то он, находя еще преждевременным посвящать ее в дело Тулузова, поспешил спрятать написанное им к Сверстову
письмо.
Вся эта путаница ощущений до
того измучила бедную женщину, что она, не сказав более ни слова мужу, ушла к себе в комнату и там легла в постель. Егор Егорыч, в свою очередь, тоже был рад уходу жены, потому что получил возможность запечатать
письмо и отправить на почту.
В следующие затем дни к Марфиным многие приезжали, а в
том числе и m-me Тулузова; но они никого не принимали, за исключением одного Углакова, привезшего Егору Егорычу
письмо от отца, в котором
тот, извиняясь, что по болезни сам не может навестить друга, убедительно просил Марфина взять к себе сына в качестве ординарца для исполнения поручений по разным хлопотам, могущим встретиться при настоящем их семейном горе.
Пока происходила эта беседа, к Егору Егорычу одна из богаделенок Екатерины Филипповны принесла
письмо от Пилецкого, которое
тот нетерпеливо стал читать.
Письмо Мартына Степаныча было следующее...
Случилось это таким образом: Сверстов и gnadige Frau, знавшие, конечно, из
писем Марфиных о постигшем Лябьева несчастии, тщательно об этом, по просьбе Сусанны Николаевны, скрывали от больной; но в Кузьмищево зашла за подаянием всеобщая вестовщица, дворянка-богомолка, успевшая уже сошлендать в Москву, и первой же Агапии возвестила, что зятек Юлии Матвеевны, Лябьев, за картами убил генерала и сидит теперь за
то в тюрьме.
Антип Ильич, прочитав
письмо gnadige Frau, написанное четким почерком отца Василия, конечно, с одной стороны, опечалился, узнав о смерти Юлии Матвеевны, но с другой — остался доволен
тем доверием, которым был почтен от госпожи Сверстовой.
— Госпожа Сверстова прислала мне
письмо и приказала поосторожнее сказать вам о
том.
Разговор у них происходил с глазу на глаз,
тем больше, что, когда я получил обо всем этом
письмо от Аггея Никитича и поехал к нему,
то из Москвы прислана была новая бумага в суд с требованием передать все дело Тулузова в тамошнюю Управу благочиния для дальнейшего производства по оному, так как господин Тулузов проживает в Москве постоянно, где поэтому должны производиться все дела, касающиеся его…
Сам он только что перед
тем побрился, и лицо его, посыпанное пудрой, цвело удовольствием по
той причине, что накануне им было получено
письмо от жены, которая уведомляла его, что их бесценный Пьер начинает окончательно поправляться и что через несколько дней, вероятно, выедет прокатиться.
В среду, в которую Егор Егорыч должен был приехать в Английский клуб обедать, он поутру получил радостное
письмо от Сусанны Николаевны, которая писала, что на другой день после отъезда Егора Егорыча в Петербург к нему приезжал старик Углаков и рассказывал, что когда генерал-губернатор узнал о столь строгом решении участи Лябьева,
то пришел в удивление и негодование и, вызвав к себе гражданского губернатора, намылил ему голову за
то, что
тот пропустил такой варварский приговор, и вместе с
тем обещал ходатайствовать перед государем об уменьшении наказания несчастному Аркадию Михайлычу.
Сусанна Николаевна отправила это
письмо вечером
того же дня, как послано было ею первое
письмо.
Отец Василий, все еще не могший оправиться от смущения, принял
письмо от Егора Егорыча дрожащей рукой; когда же он стал пробегать его,
то хотя рука еще сильней задрожала, но в
то же время красноватое лицо его просияло радостью, и из воспаленных несколько глаз видимо потекли слезы умиления.
—
Письмо с почты привезли к барину, — сказала
та, подавая и самое
письмо, которое Антип Ильич, положив на имеющийся для
того особый серебряный подносик, почтительно подал Егору Егорычу.
Тот, как всегда он это делал, нервно и торопливо распечатал
письмо и, пробежав первые строки, обратился к Сверстову...
— Уж лучше за границу, — решил Егор Егорыч и дописал
письмо, как продиктовала ему Сусанна Николаевна, которая, впрочем, потом сама прочла
письмо, как бы желая удостовериться, не изменил ли чего-нибудь Егор Егорыч в главном значении
письма; однако там было написано только
то, что она желала. Егор Егорыч, запечатав
письмо, вручил его Сусанне Николаевне, сказав с прежней грустной усмешкой...