Неточные совпадения
— Зато другие,
кто внимательно за вами наблюдал,
знают его и почти безошибочно могут сказать, в чем состоят
его главные наклонности! — возразил ей Марфин.
— А скажите, что вот это такое? — заговорила она с
ним ласковым голосом. — Я иногда, когда смотрюсь в зеркало, вдруг точно не
узнаю себя и спрашиваю:
кто же это там, — я или не я? И так мне сделается страшно, что я убегу от зеркала и целый день уж больше не загляну в
него.
—
Знаю и понимаю это! — подхватила адмиральша, обрадованная, что Сусанна согласно с нею смотрит. — Ты вообрази одно:
он давно был благодетелем всей нашей семьи и будет еще потом, когда я умру, а то на
кого я вас оставлю?.. Кроме
его — не на
кого!
Адмиральша, Сусанна и майор перешли в квартиру Миропы Дмитриевны и разместились там, как всегда это бывает в минуты катастроф,
кто куда попал: адмиральша очутилась сидящей рядом с майором на диване и только что не склонившею голову на
его плечо, а Сусанне, севшей вдали от
них и бывшей, разумеется, бог
знает до чего расстроенною, вдруг почему-то кинулись в глаза чистота, порядок и даже щеголеватость убранства маленьких комнат Миропы Дмитриевны: в зальце, например, круглый стол, на котором она обыкновенно угощала карабинерных офицеров чаем, был покрыт чистой коломянковой салфеткой; а про гостиную и говорить нечего: не говоря о разных красивых безделушках, о швейном столике с всевозможными принадлежностями, там виднелось литографическое и разрисованное красками изображение Маврокордато [Маврокордато Александр (1791—1865) — греческий патриот, организатор восстания в Миссолонги (1821).], греческого полководца, скачущего на коне и с рубящей наотмашь саблей.
Знаете, как послушаешь эти слова, то у
кого на душе не совсем чисто и решение
его не очень твердо, так мороз пробежит по коже.
Приятель мой Милорадович некогда передавал мне, что когда
он стал бывать у Екатерины Филипповны, то старику-отцу
его это очень не понравилось, и
он прислал сыну строгое письмо с такого рода укором, что бог
знает, у
кого ты и где бываешь…
— В таком случае, я начну прямо! — продолжал Егор Егорыч. — Я
знаю,
кто вы, и вы
знаете,
кто я; мы, русские мартинисты, прежде всего мистики и с французскими мартинистами сходствуем и различествуем:
они беспрерывно вводят мелкие политические интересы в свое учение, у нас —
их нет! Сверх того, мы имеем пример в наших аскетах и признаем всю благодетельную силу путей умного делания!
— В этом случае ты успокойся!.. — возразила
ему Катрин. — Если тут
кто погрешил, то это я; но, как ты видишь, я не плачу и
знаю, почему не плачу!
—
Он непременно бы раскаялся, — кипятился Егор Егорыч, — когда бы около
него был какой-нибудь духовный руководитель, а
кто им может быть для
него?.. Не супруга же
его… Той самой надобна больше, чем
ему, руководящая рука!.. Мне, что ли, теперь написать Валерьяну, я уж и не
знаю? — присовокупил
он в раздумье.
Аггей Никитич, не желая прерывать Мартына Степаныча, притворился, что
он знает,
кто такой Сен-Мартен, а между тем сильно навострил уши, чтобы не проронить ни одного слова из того, что говорил Пилецкий.
— Как
он может и от
кого узнать? — спросила gnadige Frau.
— Вы ошибаетесь!.. Это не предрассудок! Тогда какое же это будет дворянское сословие, когда в
него может поступить каждый,
кто получит крест, а кресты стали давать нынче за деньги… Признаюсь, я не понимаю правительства, которое так поступает!.. Иначе уж лучше совсем уничтожить дворянское сословие, а то где же тут будет какая-нибудь преемственность крови?.. Что же касается до вашего жертвователя, то я не
знаю, как на это взглянет дворянство, но сам я лично положу
ему налево.
— Да собственного-то виду у
него, может быть, и не было!..
Он, может быть, какой-нибудь беглый!.. Там этаких господ много проходит! — объяснил, в свою очередь, тоже довольно правдоподобно, Сверстов. — Мне главным образом надобно
узнать, из какого именно города значится по паспорту господин Тулузов… Помнишь, я тогда еще сказал, что я, и не
кто другой, как я, открою убийцу этого мальчика!
— Ты при этом не забудь, что это будет
ему очень неприятно
узнать!.. Madame Ченцова —
его племянница и вышла замуж… за
кого?.. Сам ты посуди!
Егор же Егорыч едва ей поклонился, и одна Сусанна Николаевна как бы несколько поприветливее встретила ее и усадила за обеденный стол; но и тут Миропа Дмитриевна очутилась в несколько неловком положении, оттого что она не была познакомлена с gnadige Frau, и, будучи посажена с сею последнею рядом, Миропа Дмитриевна не ведала,
кто такая эта дама: родственница ли Марфиных, знакомая
их, или просто экономка, а потому решительно не
знала, как себя держать с gnadige Frau.
— Ах, Сусанна, ты после этого не
знаешь, что значит быть несчастною в замужестве! Говорить об этом
кому бы то ни было бесполезно и совестно… Кроме того, я хорошо
знаю, что Лябьев, несмотря на все пороки свои, любит меня и мучается ужасно, что заставляет меня страдать; но если еще
он узнает, что я жалуюсь на
него,
он убьет себя.
— Да, это бывает, но обыкновенно ошибаются в характере человека, но чтобы не
знать,
кто он по происхождению своему, — это невозможно! Я готова поклясться, что муж мой не беглый, —
он слишком для того умный и образованный человек.
Кто такой собственно ваш супруг, я не
знаю, но мне досконально известно, что та фамилия, которую
он принял на себя, принадлежала одному молодому мещанину, убитому какими-то бродягами, похитившими у
него деньги и паспорт.
— Я без
него это
знаю и по следствию, конечно, докажу,
кто я и откуда.
Им меня ни в чем не уличить!
— Ах, барин, барин!.. Не ты бы говорил, не я бы слушала! — воскликнула вдруг восседавшая на месте хозяйки Аграфена Васильевна. —
Кто больше твоего огладывал Аркашу?.. Ты вот говоришь, что
он там милый и размилый, а тебе, я
знаю, ничего, что
он сидит теперь в тюрьме.
— Э, зови меня, как хочешь! Твоя брань ни у
кого на вороту не повиснет… Я людей не убивала, в карты и на разные плутни не обыгрывала, а что насчет баломута ты говоришь, так это ты, душенька, не ври, ты
его подкладывал Лябьеву: это еще и прежде замечали за тобой. Аркаша, я
знаю, что не делал этого, да ты-то хотел
его руками жар загребать. Разве ты не играл с
ним в половине, одно скажи!
Что Сверстов так неожиданно приехал, этому никто особенно не удивился: все очень хорошо
знали, что
он с быстротой борзой собаки имел обыкновение кидаться ко всем,
кого постигло какое-либо несчастье, тем более спешил на несчастье друзей своих; но на этот раз Сверстов имел еще и другое в виду, о чем и сказал Егору Егорычу, как только остался с
ним вдвоем.
— Нет, не
он. Аггей Никитич того
знает; но это был черт
его знает кто такой!
— Но
кто он такой?.. Я
его не
знаю… Connaissez vous се monsieur? [
Знаете вы этого господина? (франц.).] — отнеслась она к камер-юнкеру.
— Нет, тот не такой! — возразил поспешно ополченец. — Хоть и немец, но добрейшей души человек; с больного, про которого только
знает, что очень беден, никогда за лекарство ничего не берет… Или теперь этот поступок
его с женою?.. Поди-ка,
кто нынче так поступит?
— Это уж бог
знает,
кто из
них кого разлюбил; но когда она опять вернулась к мужу, то этот самолюбивый немец, говорят, не сказал даже ей, что
знает, где она была и что делала.
— Не думаю, чтобы вдруг; но, как мне писали,
он сам был причиной своей смерти: кутил и пил, как я не
знаю кто!
— Разве до того
им теперь, чтобы уведомлять
кого бы то ни было. Кроме того,
они, вероятно, не
знают, где мы.
— Все это оченно прекрасно-с, — сказал
он, — но у меня нет секунданта, и я, не
зная здесь никого, не
знаю, к
кому обратиться; а потому не угодно ли вам будет приехать ко мне с этим вызовом в Москву, куда я вскоре уезжаю.
Он сначала полуоткрыл глаза, но потом, кажется, догадавшись,
кто его зовет, открыл уж
их совсем, и когда
узнал окончательно Марью Станиславовну, то к
нему снова возвратилось полное сознание со всеми подробностями
его ощущений и мыслей.
— Я не
знаю, сколько там ваш Павел Степаныч получает, — ответила
ему только что не с презрением Миропа Дмитриевна, — но тут
кто же мне поручится, что господин камер-юнкер не умрет?
— Но от
кого Александр Яковлевич мог
узнать о том? — недоумевала Муза Николаевна. — Может быть, Сусанна писала
ему?
— Вещичек, вещичек! — поправил ее Лябьев. — А все это отчего? Михаил Иваныч вырос посреди оркестра настоящего, хорошего оркестра, который был у
его дяди, а потом мало ли у
кого и где
он учился:
он брал уроки у Омана, Ценнера, Карла Мейера, у Цейлера, да и не перечтешь всех, а я что?.. По натуре моей, я
знаю, что у меня был талант, но какое же музыкальное воспитание я получил? Обо мне гораздо больше хлопотали, чтобы я чисто произносил по-французски и хорошо танцевал.