Неточные совпадения
— Они хорошо и сделали, что не заставляли меня! — произнес, гордо подняв свое лицо, Марфин. — Я действую не из собственных неудовольствий и выгод! Меня на волос чиновники не затрогивали, а
когда бы затронули,
так я и не стал бы
так поступать, памятуя слова великой молитвы: «Остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должником нашим», но я всюду видел, слышал, как они поступают с другими, а потому пусть уж не посетуют!
— Если бы у господина Марфина хоть на копейку было в голове мозгу,
так он должен был бы понимать, какого сорта птица Крапчик: во-первых-с (это уж советник начал перечислять по пальцам) — еще бывши гатчинским офицером, он наушничал Павлу на товарищей и за то,
когда Екатерина умерла, получил в награду двести душ.
— А скажите, что вот это
такое? — заговорила она с ним ласковым голосом. — Я иногда,
когда смотрюсь в зеркало, вдруг точно не узнаю себя и спрашиваю: кто же это там, — я или не я? И
так мне сделается страшно, что я убегу от зеркала и целый день уж больше не загляну в него.
Когда они ехали
таким образом, Ченцов случайно взглянул в левую сторону и увидал комету.
— А
когда бы ты хоть раз искренно произвел в себе это обновление, которое тебе теперь, как я вижу, кажется
таким смешным,
так, может быть, и не пожелал бы учиться добывать золото, ибо понял бы, что для человека существуют другие сокровища.
Он уверял, что Марфин потому
так и любит бывать у Рыжовых, что ему у них все напоминает первобытный хаос,
когда земля была еще неустроена, и
когда только что сотворенные люди были совершенно чисты, хоть уже и обнаруживали некоторое поползновение к грешку.
Егор Егорыч, ожидая возвращения своего камердинера, был как на иголках; он то усаживался плотно на своем кресле, то вскакивал и подбегал к окну, из которого можно было видеть,
когда подъедет Антип Ильич. Прошло
таким образом около часу. Но вот входная дверь нумера скрипнула. Понятно, что это прибыл Антип Ильич; но он еще довольно долго снимал с себя шубу, обтирал свои намерзшие бакенбарды и сморкался. Егора Егорыча даже подергивало от нетерпения. Наконец камердинер предстал перед ним.
Катрин распорядилась, чтобы дали им тут же на маленький стол ужин, и
когда принесший вино и кушанье лакей хотел было, по обыкновению, остаться служить у стола и встать за стулом с тарелкой в руке и салфеткой, завязанной одним кончиком за петлю фрака,
так она ему сказала...
Напрасно к нему приезжали сенатор, губернатор, губернский предводитель, написавший сверх того Егору Егорычу письмо, спрашивая, что
такое с ним, — на все это Антип Ильич, по приказанию барина, кротко отвечал, что господин его болен, не может никого принимать и ни с кем письменно сноситься; но
когда пришло к Егору Егорычу письмо от Сверстова, он как бы ожил и велел себе подать обед, питаясь до этого одним только чаем с просфорой, которую ему, с вынутием за здравие, каждое утро Антип Ильич приносил от обедни.
Прошел
таким образом еще час езды с повторяющимися видами перелесков, полей, с деревнями в стороне,
когда наконец показалось на высокой горе вожделенное Кузьмищево.
— Это мы посмотрим, посмотрим; я вот попригляжусь к здешним мужикам,
когда их лечить буду!.. — говорил доктор, мотая головой: он втайне давно имел намерение попытаться распространять масонство между мужиками, чтобы сделать его
таким образом более народным, чем оно до сих пор было.
Таким образом, все это сделает совершенно понятною ту мрачную и тяжелую сцену, которая произошла между отцом и дочерью за обедом — единственным временем,
когда они видались между собою.
— Я не знаю, что
такое шулер и не шулер, — проговорила, гордо сложив руки на груди, Катрин, — но я слышала сама, что вы приказывали принести вина,
когда Ченцов и без того уже был пьян.
Егор Егорыч, оставшись один, хотел было (к чему он всегда прибегал в трудные минуты своей жизни) заняться умным деланием, и
когда ради сего спустил на окнах шторы, запер входную дверь, сжал для полного безмолвия свои уста и, постаравшись сколь возможно спокойнее усесться на своем кресле, стал дышать не грудью, а носом, то через весьма короткое время начинал уже чувствовать, что силы духа его сосредоточиваются в области сердца, или — точнее — в солнечном узле брюшных нервов, то есть под ложечкой; однако из
такого созерцательного состояния Егор Егорыч был скоро выведен стуком, раздавшимся в его дверь.
Егор Егорыч ничего не мог разобрать: Людмила, Москва, любовь Людмилы к Ченцову, Орел, Кавказ — все это перемешалось в его уме, и прежде всего ему представился вопрос, правда или нет то, что говорил ему Крапчик, и он хоть кричал на того и сердился, но в то же время в глубине души его шевелилось, что это не совсем невозможно, ибо Егору Егорычу самому пришло в голову нечто подобное,
когда он услыхал от Антипа Ильича об отъезде Рыжовых и племянника из губернского города; но все-таки, как истый оптимист, будучи более склонен воображать людей в лучшем свете, чем они были на самом деле, Егор Егорыч поспешил отклонить от себя эту злую мысль и почти вслух пробормотал: «Конечно, неправда, и доказательство тому, что, если бы существовало что-нибудь между Ченцовым и Людмилой, он не ускакал бы на Кавказ, а оставался бы около нее».
— Сначала я ее, — продолжала она, — и не рассмотрела хорошенько,
когда отдавала им квартиру; но вчера поутру,
так, будто гуляя по тротуару, я стала ходить мимо их окон, и вижу: в одной комнате сидит адмиральша, а в другой дочь, которая, вероятно, только что встала с постели и стоит недалеко от окна в одной еще рубашечке, совершенно распущенной, — и что это за красота у ней личико и турнюр весь — чудо что
такое!
Красота ее все более и более поражала капитана,
так что он воспринял твердое намерение каждый праздник ходить в сказанную церковь, но дьявольски способствовавшее в этом случае ему счастье устроило нечто еще лучшее: в ближайшую среду,
когда капитан на плацу перед Красными казармами производил ученье своей роте и, крикнув звучным голосом: «налево кругом!», сам повернулся в этом же направлении, то ему прямо бросились в глаза стоявшие у окружающей плац веревки мать и дочь Рыжовы.
— Всего один раз, и
когда я его спросила, что он, вероятно, часто будет бывать у своих знакомых,
так он сказал: «Нет, я скоро уезжаю из Москвы!», и как я полагаю, что тут точно что роман, но роман, должно быть, несчастный.
Егор Егорыч продолжал держать голову потупленною. Он решительно не мог сообразить вдруг, что ему делать. Расспрашивать?.. Но о чем?.. Юлия Матвеевна все уж сказала!.. Уехать и уехать, не видав Людмилы?.. Но тогда зачем же он в Москву приезжал? К счастью, адмиральша принялась хлопотать об чае, а потому то уходила в свою кухоньку, то возвращалась оттуда и
таким образом дала возможность Егору Егорычу собраться с мыслями;
когда же она наконец уселась, он ей прежде всего объяснил...
— Видите… — начала она что-то
такое плести. — Людмиле делают ванны, но тогда только,
когда приказывает доктор, а ездит он очень неаккуратно, — иногда через день, через два и через три дня, и если вы приедете, а Людмиле будет назначена ванна, то в этакой маленькой квартирке… понимаете?..
— Я поговорю с сестрою! — успокоила Сусанна мать, и на другой же день,
когда Людмила немножко повеселела, Сусанна, опять-таки оставшись с ней наедине, сказала...
Когда подан был затем кофе, Егор Егорыч, будто бы
так себе, к слову, начал говорить о разного рода ложных стыдах и страхах, которые иногда овладевают людьми, и что подобного страха не следует быть ни у кого, потому что каждый должен бояться одного только бога, который милосерд и прощает человеку многое, кроме отчаяния.
Так сделайте четыре раза и потом мне скажите, что увидите!..» Офицер проделал в точности, что ему было предписано, и
когда в первый раз взглянул в зеркальце, то ему представилась знакомая комната забытой им панночки (при этих словах у капитана появилась на губах грустная усмешка)…
А Людмиле тотчас же пришло в голову, что неужели же Ченцов может умереть,
когда она сердито подумает об нем? О, в
таком случае Людмила решилась никогда не сердиться на него в мыслях за его поступок с нею… Сусанна ничего не думала и только безусловно верила тому, что говорил Егор Егорыч; но адмиральша — это немножко даже и смешно — ни звука не поняла из слов Марфина, может быть, потому, что очень была утомлена физически и умственно.
— Я сейчас беседовал и даже спорил с ним! — объяснил капитан. — Чудак он, должно быть, величайший;
когда говорит,
так наслажденье его слушать, сейчас видно, что философ и ученейший человек, а по манерам какой-то прыгунчик.
— Недурно!.. Идет!.. — воскликнул майор,
так как подошел уже час,
когда он привык пить водку.
— Вам надобно выбрать жену не с богатством, — принялась она рассуждать, — которого вы никогда не искали, а теперь и подавно,
когда сами вступили на
такую прекрасную дорогу, — вам нужна жена, которая бы вас любила!
— Государственные труды мои никак не могли дурно повлиять на меня! — возразил он. — Я никогда в этом случае не насиловал моего хотения… Напротив, всегда им предавался с искреннею радостью и удовольствием, и если что могло повредить моему зрению,
так это…
когда мне, после одного моего душевного перелома в молодости, пришлось для умственного и морального довоспитания себя много читать.
— Непременно, завтра же! — поспешно проговорил тот. — Одно несчастье, что Карл Павлыч ведет чересчур артистическую жизнь… Притом
так занят разными заказами и еще более того замыслами и планами о новых своих трудах, что я не знаю,
когда он возьмется это сделать!
— И неужели же, — продолжал Крапчик почти плачевным голосом, — князь и Сергей Степаныч рассердились на меня за хлыстов?.. Кто ж мог предполагать, что
такие высокие лица примут на свой счет,
когда говоришь что-нибудь о мужиках-дураках?!
— Вы-то пуще скудны разумом! — снова воскликнул Егор Егорыч. — А знаете ли, какой в обществе ходит старый об вас анекдот, что
когда вы побывали у Аракчеева,
так он,
когда вы ушли, сказал: «О, если бы к уму этого человека прибавить мою волю,
такой человек много бы сделал».
Мне очень хотелось подойти послушать, но я не посмела, и мне уж наша Марфуша рассказала, что
когда в соборе похоронили царя Ивана Грозного, который убил своего сына,
так Николай угодник на висевшем тут образе отвернул глаза от гробницы; видела я и гробницу младенца Димитрия, которого убили по приказанию царя Бориса [Борис — Годунов (около 1551—1605), русский царь с 1598 года.].
Недаром мне мамаша рассказывала, что
когда она жалела покойного отца, очень устававшего на службе,
так он сердился на нее и говорил, что цари побольше нашего работают, да не жалуются!»
Михаил Михайлыч поклонился и Крапчику довольно благосклонно, но в гости его к себе не позвал. Уехал он, опять-таки почтительно провожаемый Антипом Ильичом до самого экипажа. Старый камердинер, чуждый всякой личной суетности, всегда однако был доволен,
когда его господина посещали именитые особы, понимая
так, что в этом случае достойные достойному честь воздавали.
— А что, Егор Егорыч, я давно хотел вас попросить об одной вещи: не можете ли вы замолвить за меня словцо Михаилу Михайлычу и министру внутренних дел, — который, конечно,
так же вас уважает, как и весь Петербург, — чтобы,
когда участь нашего губернатора будет окончательно решена, то на место его назначить меня?
— Ну
так видите-с! — крикнул, взмахнув пальцем, Егор Егорыч. —
Когда московскому шуту Ивану Савельичу кто-то сказал из его покровителей: «съезди в Петербург, ты там много денег насбираешь»,
так он отвечал: «боюсь, батенька, — в Москву сенатором пришлют!».
— Я ничего против этого не говорю и всегда считал за благо для народов миропомазанную власть, тем более ныне,
когда вся Европа и здесь все мятутся и чают скорого пришествия антихриста!.. Что это
такое и откуда? Как по-вашему?.. — вопросил Егор Егорыч со строгостью.
Когда это объяснение было прочитано в заседании, я, как председатель и как человек, весьма близко стоявший к Иосифу Алексеичу и к Федору Петровичу, счел себя обязанным заявить, что от Иосифа Алексеича не могло последовать разрешения,
так как он, удручаемый тяжкой болезнью, года за четыре перед тем передал все дела по ложе Федору Петровичу, от которого Василий Дмитриевич, вероятно, скрыл свои занятия в другой ложе, потому что, как вы сами знаете, у нас строго воспрещалось быть гроссмейстером в отдаленных ложах.
— Он простудился на похоронах у Людмилы Николаевны!..
Когда у адмиральши случилось это несчастие, мы все потеряли голову, и он, один всем распоряжаясь, по своему необыкновенно доброму сердцу, провожал гроб пешком до могилы, а
когда мы возвращались назад, сделался гром, дождь, град,
так что Аггей Никитич даже выразился: «Сама природа вознегодовала за смерть Людмилы Николаевны!»
— Что это
такое, скажите вы мне, — говорила она с настойчивостью и начала затем читать текст старинного перевода книги Сен-Мартена: «Мне могут сделать возражение, что человек и скоты производят действия внешние, из чего следует, что все сии существа имеют нечто в себе и не суть простые машины, и
когда спросят у меня: какая же разница между их началами действий и началом, находящимся в человеке, то ответствую: сию разность легко тот усмотрит, кто обратится к ней внимательно.
Gnadige Frau первая и с заметным удовольствием выпила свой бокал; она очень любила,
когда сочетавались брачными узами талант с талантом, что и было ею высказано жениху и невесте. Выпил также и доктор, но только совершенно молча,
так что это заметил Егор Егорыч.
— Отчего вы
такой недовольный? — сказал он своему другу,
когда встали из-за стола и разошлись по разным углам.
Все хлопоты по свадьбе в смысле распоряжений пали на gnadige Frau, а в смысле денежных расходов — на Егора Егорыча. Жених, как только дано ему было слово, объявил, что он Музу Николаевну берет
так, как она есть, а потому просит не хлопотать об туалете невесты, который и нельзя сделать хоть сколько-нибудь порядочный в губернском городе, а также не отделять его будущей жене какого-либо состояния, потому что он сам богат.
Когда эти слова его были переданы Сусанной матери, старуха вдруг взбунтовалась.
— А
так же вот, как и Егор Егорыч начал вас учить: им указывали книги, какие должно читать, и
когда они чего не понимали в этих книгах, им их риторы растолковывали.
Gnadige Frau между тем об этих разговорах и объяснениях с прелестным существом в непродолжительном времени сообщила своему мужу, который обыкновенно являлся домой только спать; целые же дни он возился в больнице, объезжал соседние деревни, из которых доходил до него слух, что там много больных, лечил даже у крестьян лошадей, коров, и
когда он
таким образом возвратился однажды домой и, выпив своей любимой водочки, принялся ужинать, то gnadige Frau подсела к нему.
— Значит, все и кончено! — воскликнул доктор, хлопнув при этом еще рюмку водки, к чему он всегда прибегал,
когда его что-либо приятное или неприятное поражало, и gnadige Frau на этот раз не выразила в своих глазах неудовольствия, понимая
так, что дело, о котором шла речь, стоило того, чтобы за успех его лишнее выпить!..
Приятель мой Милорадович некогда передавал мне, что
когда он стал бывать у Екатерины Филипповны, то старику-отцу его это очень не понравилось, и он прислал сыну строгое письмо с
такого рода укором, что бог знает, у кого ты и где бываешь…
— Gnadige Frau, — начал он,
когда та ровно в назначенный час вошла к нему, — вы были два раза замужем и были, как мне известно, оба раза счастливы; но… у вас не было
такой разницы в летах!
Так вы, ныне во Христе сочетавшиеся брат и сестра,
когда слышали заповедь божию Адаму и Еве: «плодитеся, множитеся и населяйте землю», то заповедь сия, в плотском своем смысле, не токмо язычниками, но и скотами бессловесными исполняемая, для вас, христиан, дважды рожденных, не плотское токмо должна содержать разумение.
Плакала, слушая эту проповедь, почти навзрыд Сусанна; у Егора Егорыча также текли слезы; оросили они и глаза Сверстова, который нет-нет да и закидывал свою курчавую голову назад; кого же больше всех произнесенное отцом Василием слово вышибло,
так сказать, из седла,
так это gnadige Frau, которая перед тем очень редко видала отца Василия, потому что в православную церковь она не ходила, а
когда он приходил в дом, то почти не обращала на него никакого внимания; но тут, увидав отца Василия в золотой ризе, с расчесанными седыми волосами, и услыхав, как он красноречиво и правильно рассуждает о столь возвышенных предметах, gnadige Frau пришла в несказанное удивление, ибо никак не ожидала, чтобы между русскими попами могли быть
такие светлые личности.