Неточные совпадения
— Пока достаточно написать одному
князю, — перебил Крапчика Егор Егорыч, — и, смотря, что он вам
скажет, можно будет отнестись и к другим лицам.
— Да, знаю, садитесь!.. —
сказал князь, приподнимая немного свой надглазный зонт и желая, по-видимому, взглянуть на нового знакомого.
— А
скажите, где теперь Егор Егорыч? — переменил вдруг разговор
князь, начинавший, кажется, догадываться, что Крапчик был слишком дубоват, чтобы вести с ним отвлеченную беседу.
— Буду ждать его с нетерпением, с большим нетерпением! — проговорил
князь. — Для меня всякий приезд Егора Егорыча сюда душевный праздник!.. Я юнею, умнею, вхожу, так
сказать, в мою прежнюю атмосферу, и мне легче становится дышать!
— Очень рад, Сергей Степаныч, что вы урвали время отобедать у меня! —
сказал князь, догадавшийся по походке, кто к нему вошел в кабинет, а затем, назвав Крапчика, он
сказал и фамилию вновь вошедшего гостя, который оказался бывшим гроссмейстером одной из самых значительных лож, существовавших в оно время в Петербурге.
— Нет, батюшка, нет!.. —
сказал князь, отмахнувшись даже рукой. — Я болен, стар и не мешаюсь ни в чьи чужие дела.
— Слышал это я, —
сказал князь, — и мне передавали, что Вяземский [Вяземский Петр Андреевич (1792—1878) — поэт и критик.] отлично сострил, говоря, что поэзия… как его?..
— А вы на вашу службу? —
сказал ему ласково
князь.
— Этот господин Крапчик, должно быть, дубина великая! —
сказал князь, оставшись вдвоем с Сергеем Степанычем.
— Что это, Егор Егорыч, шутите ли вы или дурачите меня?!. —
сказал он, потупляя глаза. — Я скорее всему на свете поверю, чем тому, что вы и
князь могли принадлежать к этой варварской секте!
— Но посредством чего? — допытывался Егор Егорыч. — Посредством того, что вы стремились восприять в себя разными способами — молитвой, постом, мудромыслием, мудрочтением, мудробеседованием — Христа!.. К этому же, как достоверно мне известно, стремятся и хлысты; но довольно!
Скажите лучше, что еще происходило на обеде у
князя?
— Происходило, — ответил Крапчик, сразу вошедший в свою колею, — что Сергей Степаныч стал меня, как на допросе, спрашивать, какие же я серьезные обвинения имею против сенатора. Я тогда подал мою заранее составленную докладную записку, которой, однако, у меня не приняли ни
князь, ни Сергей Степаныч, и
сказали мне, чтобы я ее представил министру юстиции Дашкову, к которому я не имел никаких рекомендаций ни от кого.
— Но меня удивляет, — отвечал доктор, все еще остававшийся в недоумении, — что у них в союзе, как
сказал мне Мартын Степаныч, был даже
князь Александр Николаич Голицын.
— Конечно, — согласился Егор Егорыч, — но
скажите,
князь Александр Николаич ходатайствовал сколько-нибудь об Екатерине Филипповне и об вас?
Его поспешил нагнать на лестнице
князь Индобский и, почти униженно отрекомендовавшись, начал просить позволения явиться к нему. Янгуржеев выслушал его с холодным полувниманием, как слушают обыкновенно министры своих просителей, и, ничего в ответ определенного ему не
сказав, стал спускаться с лестницы, а экс-предводитель возвратился на антресоли. В конце лестницы Янгуржеева догнал Лябьев.
— В таком случае, mesdames, —
сказал между тем Углаков, садясь с серьезнейшей миной перед дамами и облокачиваясь на черного дерева столик, — рассудите вы, бога ради, меня с великим
князем: иду я прошлой осенью по Невскому в калошах, и иду нарочно в тот именно час, когда знаю, что великого
князя непременно встречу…
И
скажите, кто тут был прав: я или великий
князь?
— Да что ж в маскараде? Я опять тут тоже прав… Великий
князь встретил меня и говорит: «Ты, Углаков, службой совсем не занимаешься! Я тебя всюду встречаю!» Что ж я мог ему на это
сказать?.. Я говорю: «Мне тоже, ваше высочество, удивительно, что я всюду с вами встречаюсь!»
— За это ничего!.. Это каламбур, а каламбуры великий
князь сам отличные говорит… Каратыгин Петр [Каратыгин Петр Андреевич (1805—1879) — актер и водевилист.] не то еще
сказал даже государю… Раз Николай Павлович и Михаил Павлович пришли в театре на сцену… Великий
князь что-то такое сострил. Тогда государь обращается к Каратыгину и говорит: «Брат у тебя хлеб отбивает!» — «Ничего, ваше величество, — ответил Каратыгин, — лишь бы только мне соль оставил!»
— Может быть, — не оспаривал
князь, — вообще, я вам
скажу, невыносимо грустно последнее время ездить по Москве: вместо домов графа Апраксина, Чернышева,
князя Потемкина,
князя Петрова, Иванова, что ли, вдруг везде рисуются на воротах надписи: дом купца Котельникова, Сарафанникова, Полушубкина! Во что ж после этого обратится Москва?.. В сборище каких-то толстопузых самоварников!.. Петербург в этом случае представляет гораздо более отрадное явление.
— Вздор это! — отвергнул настойчиво Тулузов. —
Князя бил и убил один Лябьев, который всегда был негодяй и картежник… Впрочем, черт с ними! Мы должны думать о наших делах… Ты говоришь, что если бы что и произошло в кабаке, так бывшие тут разбегутся; но этого мало… Ты сам видишь, какие строгости нынче пошли насчет этого… Надобно, чтобы у нас были заранее готовые люди, которые бы показали все, что мы им
скажем. Полагаю, что таких людей у тебя еще нет под рукой?
— Конечно, нет! — воскликнул адъютант, думавший, что
князь по-прежнему расположен к Тулузову, но управляющий, все время глядевший в развернутую перед ним какую-то министерскую бумагу,
сказал камер-юнкеру...