Неточные совпадения
— Нет, я исполнился гневом против всех и всего; но еще божья милость велика, что он скоро затих во мне; зато мною овладели два еще горшие врага: печаль и уныние, которых я до сих пор не победил, и
как я
ни борюсь, но мне непрестанно набегают
на душу смрадом отчаяния преисполненные волны и
как бы ропотом своим шепчут мне: «Тебе теперь тяжело, а дальше еще тягчее
будет…»
Капитан при этом самодовольно обдергивал свой вицмундир, всегда у него застегнутый
на все пуговицы, всегда с выпущенною из-за борта,
как бы аксельбант, толстою золотою часовою цепочкою, и просиживал у Зудченки до глубокой ночи, лупя затем от нее в Красные казармы пехтурой и не только не боясь, но даже желая, чтобы
на него напали какие-нибудь жулики, с которыми капитан надеялся самолично распорядиться, не прибегая
ни к чьей посторонней помощи: силищи Зверев
был действительно неимоверной.
Сколь
ни тяжело
было таковое решение для нее, но она утешала себя мыслью, что умерший супруг ее, обретавшийся уж, конечно, в раю и все ведавший, что
на земле происходит, не укорит ее, несчастную, зная, для чего и для
какой цели продавался его подарок.
Адмиральша
на это что-то такое неясно ему ответила, но,
как бы то
ни было, Аггей Никитич остался бесконечно доволен таким событием и в тот же вечер отправился к Миропе Дмитриевне с целью
быть поближе к Людмиле и хоть бы подышать с нею одним воздухом.
Князь вежливо пустил всех гостей своих вперед себя, Крапчик тоже последовал за другими; но заметно
был смущен тем, что
ни одного слова не в состоянии
был приспособить к предыдущему разговору. «Ну,
как, — думал он, — и за столом
будут говорить о таких же все пустяках!» Однако вышло не то: князь, скушав тарелку супу, кроме которой, по болезненному своему состоянию, больше ничего не
ел, обратился к Сергею Степанычу, показывая
на Петра Григорьича...
«Да
как же
было мне не рассердиться
на Крапчика! — принялся он оправдывать себя. — Он явился тут пролазом, каким-то мелким чиновничьим честолюбцем… А я сам-то разве лучше его?.. Я хуже его: я злец, я нетерпяшка!.. Где ж мое духовное самовоспитание?.. Его нет
ни на грош во мне!..»
—
Ни то,
ни другое,
ни третье! — начала ему возражать по пунктам gnadige Frau. — Вы еще вовсе не старик. Конечно, Людмила к вам
была несколько ближе по возрасту, но,
как я слышала, только года
на два, а это разница, думаю, небольшая!
Несмотря
на все эти утешения и доказательства, Сусанна продолжала плакать, так что ее хорошенькие глазки воспалились от слез, а ротик совершенно пересох; она вовсе не страшилась брака с Егором Егорычем, напротив, сильно желала этого, но ее мучила мысль перестать
быть девушкой и сделаться дамой.
Как бы
ни было, однако gnadige Frau, отпустив Сусанну наверх в ее комнату, прошла к Егору Егорычу.
Но,
как бы
ни было, все эти развлечения Ченцову скоро надоели до тошноты, и он принялся умолять жену поехать
на зиму в Москву и провести там месяца два. Катрин с полным удовольствием готова
была исполнить эту просьбу, но ее только пугало и останавливало чувство ревности.
Словом, чтобы точнее определить его душевное состояние, выражусь стихами поэта: «И внял он неба содроганье, и горних ангелов полет, и гад земных подводный ход, и дольней лозы прозябанье!» Точно в такой же почти сверхъестественной власти у Бема
были и языки иностранные, из которых он не знал
ни единого; несмотря
на то, однако,
как утверждал друг его Кольбер, Бем понимал многое, когда при нем говорили
на каком-нибудь чужом языке, и понимал именно потому, что ему хорошо известен
был язык натуры.
Сколь
ни внимательно Сусанна Николаевна слушала отца Василия, тем не менее в продолжение всего наставления взглядывала то вверх, под купол, то
на темные окна храма, и ей представилось, что в них больше не видно
было огненных злых рож, но под куполом все
как бы сгущались крылатые существа.
На этом собственно настоящий вечер и кончился, но
на другой день Егор Егорыч начал всем внушать серьезное опасение: он не то чтобы сделался болен, а
как бы затих совсем и все прилегал то
на один диван, то
на другой;
ни за обедом,
ни за ужином ничего не
ел, ночи тоже не спал.
— Но
как бы то
ни было, я уверен, — возразил Тулузов, — что
на баллотировке вы
будете иметь сильную партию, и партию, надобно сказать, состоящую из лучших лиц дворянства, в которых вы легко можете рассеять предубеждения, если они
будут иметь их против меня.
— Вы рассуждаете,
как женщина! — возразил ей с легкой досадой Тулузов. — Чем тут виноват губернский предводитель?..
Как ни значительно его влияние
на баллотировке, но выбирает не он один, а все дворяне, которые — что, по-моему, весьма справедливо, — все
будут иметь против меня предубеждение.
— Это вы так теперь говорите, а
как у вас явится ребенок, тогда
ни вы,
ни я
на чужие руки его не отдадим, а
какая же
будет судьба этого несчастного существа, вслед за которым может явиться другой, третий ребенок, — неужели же всех их утаивать и забрасывать куда-то без имени, без звания,
как щенят каких-то?..
— Говорят, вначале
был мещанин, — объяснил тот, — потом стал учителем, служил после того в земском суде, где получил первый чин, и затем сделал пожертвование
на улучшение гимназии
ни много,
ни мало,
как в тридцать тысяч рублей; ему за это Владимира прицепили, и теперь он поэтому дворянин!
— Что ж из того, что она племянница ему? — почти крикнул
на жену Сверстов. — Неужели ты думаешь, что Егор Егорыч для
какой бы
ни было племянницы захочет покрывать убийство?.. Хорошо ты об нем думаешь!.. Тут я думаю так сделать… Слушай внимательно и скажи мне твое мнение!.. Аггей Никитич упомянул, что Тулузов учителем
был, стало
быть, сведения об нем должны находиться в гимназии здешней… Так?..
Из этих намеков мужа и Егора Егорыча Миропа Дмитриевна хорошо поняла, что она поймана с поличным, и ею овладело вовсе не раскаяние, которое ей предлагали, а злость несказуемая и неописуемая
на своего супруга; в ее голове быстро промелькнули не мысли, нет, а скорее ощущение мыслей: «Этот дурак, то
есть Аггей Никитич, говорит, что любит меня, а между тем разблаговещивает всем, что я что-то такое не по его сделала, тогда
как я сделала это для его же, дурака, пользы, чтобы придать ему вес перед его подчиненными!» Повторяемый столь часто в мыслях эпитет мужу: дурак и дурак — свидетельствовал, что Миропа Дмитриевна окончательно убедилась в недальности Аггея Никитича, но,
как бы там
ни было, по чувству самосохранения она прежде всего хотела вывернуться из того, что ставят ей в обвинение.
Но
как бы то
ни было, несмотря
на такого рода недоумения и несправедливые насмешки, труды губернского предводителя
были оценены, потому что, когда он, собрав в новый дом приехавших
на баллотировку дворян, ввел их разом в танцевальную залу, то почти все выразили восторг и стали, подходя поодиночке, благодарить его: подавать адресы, а тем более одобрительно хлопать, тогда еще
было не принято.
Некоторые утверждали, что для этого надобно выбрать особых комиссаров и назначить им жалованье; наконец князь Индобский, тоже успевший попасть в члены комитета, предложил деньги, предназначенные для помещичьих крестьян, отдать помещикам, а раздачу вспомоществований крестьянам казенным и мещанам возложить
на кого-либо из членов комитета; но когда
ни одно из сих мнений его не
было принято комитетом, то князь высказал свою прежнюю мысль, что так
как дела откупов тесно связаны с благосостоянием народным, то не благоугодно ли
будет комитету пригласить господ откупщиков, которых тогда много съехалось в Москву, и с ними посоветоваться,
как и что тут лучше предпринять.
— Ах, батюшка Василий Иваныч! — воскликнул Савелий с каким-то грустным умилением. — Мы бы рады всей душой нашей служить вам, но нам опасно тоже… Вдруг теперь Катерина Петровна, разгневавшись, потребует, чтобы вы нас сослали
на поселение,
как вот тогда хотела она сослать меня с женой… А за что?.. В те поры я
ни в чем не
был виноват…
— Ну-с, — полувоскликнул
на это уже отец Василий, — такого освещения, сколько мне известно, не дано
было еще никому, и скажу даже более того: по моим горестям и по начинающим меня от лет моих терзать телесным недугам, я
ни о чем более
как о смерти не размышляю, но все-таки мое воображение ничего не может мне представить определительного, и я успокоиваюсь лишь
на том, во что мне предписано верить.
Егор Егорыч выразил
на лице своем недоумение:
ни о
каком Калмыке он не слыхал и подозревал в этом случае другое лицо, а именно — общего врага всей их родни Тулузова, который действительно по неудержимой, злой натуре своей, желая отомстить Марфину, обделал через того же члена Управы, французишку, что дело Лябьева, спустя три дня после решения,
было приведено в исполнение.
При других обстоятельствах я всю бы жизнь, конечно, отдал пани Вибель, но теперь…» О,
как проклинал себя Аггей Никитич за свою глупую историю в Синькове с камер-юнкером, за свою непристойную выходку против пани Вибель, даже за свое возобновление знакомства с добрейшим аптекарем, и в голове его возникло намерение опять сойтись с пани Вибель, сказать ей, что он свободен, и умолять ее, чтобы она ему все простила, а затем, не рассуждая больше
ни о чем, Аггей Никитич не далее
как через день отправился
на квартиру пани Вибель, но, к ужасу своему, еще подходя, он увидел, что ставни квартиры пани Вибель
были затворены.
— Только не для Сусанны; я скажу тебе прямо, что я намекала ей не о Терхове, конечно, а так вообще,
как она
будет располагать свою жизнь, думает ли выйти когда-нибудь замуж, и она мне
на это утвердительно отвечала, что она
ни на что не решится, пока не прочтет завещания Егора Егорыча.
«Музочка, душенька, ангел мой, — писала та, — приезжай ко мне, не медля
ни минуты, в Кузьмищево, иначе я умру. Я не знаю, что со мною
будет; я, может
быть, с ума сойду. Я решилась, наконец, распечатать завещание Егора Егорыча. Оно страшно и отрадно для меня, и
какая, Музочка, я гадкая женщина. Всего я не могу тебе написать, у меня
на это
ни сил,
ни смелости не хватает».
— Потому что-с, — объяснил он, — нам надо всю жизнь плутовать, а то откедова же добудешь? Извольте-ка вы рассудить: с мужика барин берет, царь берет, всякий что
ни на есть чиновник берет, а ведь у нас только две руки
на работу,
как и у других прочих; за неволю плутуешь, и иди потом за то в ад кромешный.
Как бы то
ни было, однако Миропа Дмитриевна решилась не сразу сдаваться
на сладкие речи камергера.