Неточные совпадения
Далее
на столе лежал ключик костяной, с привязанною к нему медною лопаточкой; потом звезда какая-то,
на которой три рога изобилия составляли букву А, и наконец еще звезда более красивой формы,
на красной с белыми каймами ленте, представляющая кольцеобразную змею, внутри которой
было сияние, а в сиянии — всевидящее око.
— Ну, полноте
на сани сворачивать, — пожалели каурого!.. — подхватил Ченцов. — А это что такое? — воскликнул он потом, увидав
на столе белые перчатки. — Это с дамской ручки?.. Вы, должно
быть, даму какую-нибудь с бала увезли!.. Я бы подумал, что Клавскую, да ту сенатор еще раньше вашего похитил.
Катрин распорядилась, чтобы дали им тут же
на маленький
стол ужин, и когда принесший вино и кушанье лакей хотел
было, по обыкновению, остаться служить у
стола и встать за стулом с тарелкой в руке и салфеткой, завязанной одним кончиком за петлю фрака, так она ему сказала...
Утром же следующего дня, когда gnadige Frau, успевшая еще в Ревеле отучить мужа от чаю и приучить
пить кофе, принесла к нему в спальню кофейник, чашку и баранки, он пригласил ее сесть
на обычное место около
стола и с некоторою торжественностью объявил...
Сверстов, начиная с самой первой школьной скамьи, — бедный русак, по натуре своей совершенно непрактический, но бойкий
на слова, очень способный к ученью, — по выходе из медицинской академии, как один из лучших казеннокоштных студентов,
был назначен флотским врачом в Ревель, куда приехав, нанял себе маленькую комнату со
столом у моложавой вдовы-пасторши Эмилии Клейнберг и предпочел эту квартиру другим с лукавою целью усовершенствоваться при разговорах с хозяйкою в немецком языке, в котором он
был отчасти слаб.
На красного дерева переддиванном
столе горели две восковые свечи в серебряных подсвечниках, под которыми
были подложены с стеклярусными краями бумажные коврики.
Владыко позвонил стоявшим
на столе колокольчиком. Вошел служка в длиннополом сюртуке. Владыко ничего ему не проговорил, а только указал
на гостя. Служка понял этот знак и вынес губернскому предводителю чай, ароматический запах которого распространился по всей комнате. Архиерей славился тем, что у него всегда подавался дорогой и душистый чай, до которого он сам
был большой охотник. Крапчик, однако, отказался от чаю,
будучи, видимо, чем-то озабочен.
— Нет, барыня, мы не
пьем этого! — отказалась она и поставила чашку обратно
на стол.
Стоявший перед нею
на столе чисто вычищенный самовар сердито пошумливал: Миропа Дмитриевна любила
пить самый горячий чай.
На столе, кроме ее чашки,
были два стакана с блюдечками,
на всякий случай, если кто зайдет из мужчин.
Адмиральша, Сусанна и майор перешли в квартиру Миропы Дмитриевны и разместились там, как всегда это бывает в минуты катастроф, кто куда попал: адмиральша очутилась сидящей рядом с майором
на диване и только что не склонившею голову
на его плечо, а Сусанне, севшей вдали от них и бывшей, разумеется, бог знает до чего расстроенною, вдруг почему-то кинулись в глаза чистота, порядок и даже щеголеватость убранства маленьких комнат Миропы Дмитриевны: в зальце, например, круглый
стол,
на котором она обыкновенно угощала карабинерных офицеров чаем,
был покрыт чистой коломянковой салфеткой; а про гостиную и говорить нечего: не говоря о разных красивых безделушках, о швейном столике с всевозможными принадлежностями, там виднелось литографическое и разрисованное красками изображение Маврокордато [Маврокордато Александр (1791—1865) — греческий патриот, организатор восстания в Миссолонги (1821).], греческого полководца, скачущего
на коне и с рубящей наотмашь саблей.
Это именно и
был князь; одною рукою он облокачивался
на стол из черного дерева,
на котором единственными украшениями
были часы с мраморным наверху бюстом императора Александра Первого и несколько в стороне таковой же бюст императора Николая.
Князь вежливо пустил всех гостей своих вперед себя, Крапчик тоже последовал за другими; но заметно
был смущен тем, что ни одного слова не в состоянии
был приспособить к предыдущему разговору. «Ну, как, — думал он, — и за
столом будут говорить о таких же все пустяках!» Однако вышло не то: князь, скушав тарелку супу, кроме которой, по болезненному своему состоянию, больше ничего не
ел, обратился к Сергею Степанычу, показывая
на Петра Григорьича...
Помимо отталкивающего впечатления всякого трупа, Петр Григорьич, в то же утро положенный лакеями
на стол в огромном танцевальном зале и уже одетый в свой павловский мундир, лосиные штаны и вычищенные ботфорты, представлял что-то необыкновенно мрачное и устрашающее: огромные ступни его ног, начавшие окостеневать, перпендикулярно торчали; лицо Петра Григорьича не похудело, но только почернело еще более и исказилось; из скривленного и немного открытого в одной стороне рта сочилась белая пена; подстриженные усы и короткие волосы
на голове ощетинились; закрытые глаза ввалились; обе руки, сжатые в кулаки, как бы говорили, что последнее земное чувство Крапчика
было гнев!
На данном после похорон обеде присутствовали только чиновники депутатского собрания, имея во главе своей секретаря, певчие архиерейские и приходский священник с причтом; самый обед прошел весьма прилично; конечно, один из столоначальников депутатского собрания, подвыпив, негромко воскликнул своему собеседнику: «Он меня гнал, так и черт его дери, что умер!» Хотел
было также и бас из певчих провозгласить вечную память покойнику, но управляющий, ходивший около
стола, успевал как-то вовремя и сразу прекращать все это, и вообще винного снадобья не много красовалось
на столе, и то это
были одни только виноградные вина, а водка еще с самого начала обеда
была куда-то убрана.
И с этими словами Аггей Никитич вынул слегка дрожащими руками из столового ящика два небольшие столбика червонцев, которые
были им сбережены еще с турецкой кампании. Червонцы эти он пододвинул
на столе к стороне, обращенной к Миропе Дмитриевне.
Должно заметить, что все общество размещалось в гостиной следующим образом: Егор Егорыч, Сверстов и Аггей Никитич сидели у среднего
стола, а рядом с мужем
была, конечно, и Сусанна Николаевна;
на другом же боковом
столе gnadige Frau и отец Василий играли в шахматы.
В продолжение всего предыдущего времени Егора Егорыча как-то
было не видать в зале, но едва только началась баллотировка, как он появился и прямо прошел к
столу, около которого стоял также и Тулузов в мундире дворянина, с Владимиром
на груди, получивший выборный шар от жены своей.
Войдя в двери парадного крыльца, которые, как водится,
были не заперты, наши гости увидали, что за длинным
столом в зале завтракало все семейство хозяина, то
есть его жена, бывшая цыганка, сохранившая, несмотря
на свои сорок пять лет, здоровый и красивый вид, штуки четыре детей, из которых одни
были черномазенькие и с курчавыми волосами, а другие более белокурые, и около них восседали их гувернантки — француженка с длинным носом и немка с скверным цветом лица.
Квартира Лябьевых в сравнении с логовищем Феодосия Гаврилыча представляла верх изящества и вкуса, и все в ней как-то весело смотрело: натертый воском паркет блестел; в окна через чистые стекла ярко светило солнце и играло
на листьях тропических растений, которыми уставлена
была гостиная;
на подзеркальниках простеночных зеркал виднелись серебряные канделябры со множеством восковых свечей;
на мраморной тумбе перед средним окном стояли дорогие бронзовые часы;
на столах, покрытых пестрыми синелевыми салфетками, красовались фарфоровые с прекрасной живописью лампы; мебель
была обита в гостиной шелковой материей, а в наугольной — дорогим английским ситцем; даже лакеи, проходившие по комнатам, имели какой-то довольный и нарядный вид: они очень много выручали от карт, которые по нескольку раз в неделю устраивались у Лябьева.
— У меня
на вечере; человек пятьдесят гостей
было. Я, по твоему доброму совету, не играю больше в банк, а хожу только около
столов и наблюдаю, чтобы в порядке все
было.
Частный пристав, толстый и по виду очень шустрый человек, знал, разумеется, Тулузова в лицо, и, когда тот вошел, он догадался, зачем собственно этот господин прибыл, но все-таки принял сего просителя с полным уважением и предложил ему стул около служебного
стола своего, покрытого измаранным красным сукном, и вообще в камере все выглядывало как-то грязновато: стоявшее
на столе зерцало
было без всяких следов позолоты; лежавшие
на окнах законы не имели надлежащих переплетов; стены все являлись заплеванными; даже от самого вицмундира частного пристава сильно пахнуло скипидаром, посредством которого сей мундир каждодневно обновлялся несколько.
— Вот как-с!.. Но все-таки, по-моему, это нехорошо, — наш сапог гораздо лучше и благороднее, — произнес частный пристав и мельком взглянул
на собственный сапог, который
был весьма изящен: лучший в то время сапожник жил именно в части, которою заведовал частный пристав. — У меня
есть картина-с, — продолжал он, — или, точнее сказать, гравюра, очень хорошая, и
на ней изображено, что греки или римляне, я уж не знаю, обедают и не сидят, знаете, по-нашему, за
столом, а лежат.
За большим письменным
столом они увидели министра в новом, с иголочки, вицмундире, с сильно желтоватым цветом довольно красивого, но сухого лица,
на котором как бы написано
было, что министр умел только повелевать и больше ничего.
Камер-юнкер, сев за
стол, расстегнул свой блестящий кокон, причем оказалось, что под мундиром
на нем
был надет безукоризненной чистоты из толстого английского пике белый жилет.
Партнерами его вызвались
быть откупщица и Миропа Дмитриевна;
на другом
столе на том же балконе затеяли вист с болваном аптекарь, почтмейстер и ополченец; молодежь же вся хлынула в сад.
За
столом хозяева посадили Екатерину Петровну по правую руку самого амфитриона [Амфитрион — гостеприимный хозяин (греч.).], а по левую он, злодей, пригласил сесть пани Вибель, которая
на такую честь, кажется, не обратила никакого внимания и весь обед занята
была сравнением фрака Аггея Никитича, еще прошлой зимой сильно поношенного, с фраком мизерного камер-юнкера, который у того, по начавшей уже проникать в Россию моде,
был очень широкий, но вместе с тем сидел
на нем складно.
На этом пока и кончился разговор камергера с Миропой Дмитриевной. В следующие за тем дни Миропа Дмитриевна, сама обыкновенно сидевшая за общим
столом своих постояльцев, очень хорошо замечала, что камергер
был грустен и только по временам как-то знаменательно взглядывал
на нее. Миропа Дмитриевна, несмотря
на то, все-таки решилась повыдержать его. Но вот однажды камергер, встретив ее в коридоре, сказал такого рода фразу...