Неточные совпадения
Антип Ильич решительно недоумевал, почему барин так разгневался и отчего тут
бог знает что могут подумать. Егор Егорыч с своей стороны также не
знал, что
ему предпринять. К счастию, вошел кучер.
Gnadige Frau сомнительно покачала головой: она очень хорошо
знала, что если бы Сверстов и нашел там практику, так и то, любя больше лечить или бедных, или в дружественных
ему домах, немного бы приобрел; но, с другой стороны, для нее было несомненно, что Егор Егорыч согласится взять в больничные врачи ее мужа не иначе, как с жалованьем, а потому gnadige Frau, деликатная и честная до щепетильности, сочла для себя нравственным долгом посоветовать Сверстову прибавить в письме своем, что буде Егор Егорыч хоть сколько-нибудь найдет неудобным учреждать должность врача при своей больнице, то,
бога ради, и не делал бы того.
Адмиральша, Сусанна и майор перешли в квартиру Миропы Дмитриевны и разместились там, как всегда это бывает в минуты катастроф, кто куда попал: адмиральша очутилась сидящей рядом с майором на диване и только что не склонившею голову на
его плечо, а Сусанне, севшей вдали от
них и бывшей, разумеется,
бог знает до чего расстроенною, вдруг почему-то кинулись в глаза чистота, порядок и даже щеголеватость убранства маленьких комнат Миропы Дмитриевны: в зальце, например, круглый стол, на котором она обыкновенно угощала карабинерных офицеров чаем, был покрыт чистой коломянковой салфеткой; а про гостиную и говорить нечего: не говоря о разных красивых безделушках, о швейном столике с всевозможными принадлежностями, там виднелось литографическое и разрисованное красками изображение Маврокордато [Маврокордато Александр (1791—1865) — греческий патриот, организатор восстания в Миссолонги (1821).], греческого полководца, скачущего на коне и с рубящей наотмашь саблей.
Петр Григорьич исполнился восторга от такой чести:
он, человек все-таки не
бог знает какого высокого полета, будет обедать у сильнейшего в то время вельможи, и обедать в небольшом числе
его друзей.
Приятель мой Милорадович некогда передавал мне, что когда
он стал бывать у Екатерины Филипповны, то старику-отцу
его это очень не понравилось, и
он прислал сыну строгое письмо с такого рода укором, что
бог знает, у кого ты и где бываешь…
— Говорить перед вами неправду, — забормотал
он, — я считаю невозможным для себя: память об Людмиле, конечно, очень жива во мне, и я бы
бог знает чего ни дал, чтобы воскресить ее и сделать счастливой на земле, но всем этим провидение не наградило меня. Сделать тут что-либо было выше моих сил и разума; а потом мне закралась в душу мысль, — все, что я готовил для Людмилы, передать (тут уж Егор Егорыч очень сильно стал стучать ногой)… передать, — повторил
он, — Сусанне.
— Фу ты, черт возьми! Что в ней могло
ему нравиться? — вспылил Егор Егорыч. — Я, как сужу по себе, то хоть и видел, что Петр Григорьич желал выдать за меня дочь, но я прямо показывал, что она мне противна!..
Бог знает, что такое… Черкесска какая-то, или персиянка! А между тем Валерьян любил Людмилу, я она
его любила, — понять тут ничего нельзя!
— Этому браку, я полагаю, есть другая причина, — продолжал Егор Егорыч, имевший, как мы
знаем, привычку всегда обвинять прежде всего самого себя. — Валерьян, вероятно, промотался вконец, и
ему, может быть, есть было нечего, а я не подумал об этом. Но и то сказать, — принялся
он далее рассуждать, — как же я мог это предотвратить? Валерьян, наделав всевозможных безумств, не писал ко мне и не уведомлял меня о себе ни единым словом, а я не
бог, чтобы мне все ведать и
знать!
Аггей Никитич на это только пыхтел; в голове и в сердце у
него происходила
бог знает какая ломка и трескотня.
Оба
они при довольно тусклом лунном освещении, посреди травы и леса, с бегающею около и как бы стерегущею
их собакою, представляли весьма красивую группу: молодцеватый Ченцов в щеголеватом охотничьем костюме, вооруженный ружьем, сидел как бы несколько в грозной позе, а лежавшая головою на
его ногах молодая бабеночка являла
бог знает уже откуда прирожденную ей грацию.
— Кроме того, полковник, — продолжала Катрин, тем же умоляющим тоном, — я прошу вас защитить меня от мужа:
он так теперь зол и ненавидит меня, что может каждую минуту ворваться ко мне и наделать
бог знает чего!
— Я
бога люблю больше всего в мире, — воскликнул Аггей Никитич, — и пламенно желаю, чтобы
он открылся мне, но не
знаю, что для этого нужно делать!.. Как об этом говорят мистики?
—
Оно любопытно бы… Да и с Калмыком мне надобно повидаться, но я со вчерашнего обеда дома не был, и с женою, я думаю,
бог знает что творится.
— Конечно, — подтвердил Егор Егорыч. — Ибо что такое явление Христа, как не возрождение ветхого райского Адама, и капля богородицы внесла в душу разбойника искру божественного огня, давшую силу
ему узнать в распятом Христе вечно живущего
бога… Нынче, впрочем, все это, пожалуй, может показаться чересчур религиозным, значит, неумным.
— Почему же неумным?
Бог есть разум всего, высший ум! — возразила Зинаида Ираклиевна, вероятно, при этом думавшая: «А я вот тебя немножко и прихлопнула!». В то же время она взглянула на своего молодого друга, как бы желая
знать, одобряет ли
он ее; но тот молчал, и можно было думать, что все эти старички с
их мнениями казались
ему смешны: откровенный Егор Егорыч успел, однако, вызвать
его на разговор.
— Но неужели же ни вы, ни Гегель не
знаете, или,
зная, отвергаете то, что говорит Бенеке? — привел еще раз мнение своего любимого философа Егор Егорыч. — Бенеке говорит, что для ума есть черта, до которой
он идет могущественно, но тут же весь и кончается, а там, дальше, за чертой, и поэзия, и
бог, и религия, и это уж работа не
его, а дело фантазии.
Потребовали
они оба не
бог знает чего.
— Это уж
бог знает, кто из
них кого разлюбил; но когда она опять вернулась к мужу, то этот самолюбивый немец, говорят, не сказал даже ей, что
знает, где она была и что делала.
При этом Аггей Никитич должен был бы про себя воскликнуть: «Heu me miserum!» [«Горе мне бедному!» (лат.).] Ритуал
он прочел всего один раз, а потому в ответах своих стал
бог знает что такое путать.
— Danke Dir, mein Gott, dafur! [Мой
бог, спасибо тебе за это! (
нем.).] — произнесла она и затем продолжала окончательно растроганным голосом: — У меня одна к вам, добрейшая Муза Николаевна, просьба: уведомляйте меня хоть коротенько обо всем, что произойдет с Сусанной Николаевной! Я считаю ее моей дочерью духовной. Когда она была замужем за Егором Егорычем, я
знала, что она хоть не вполне, но была счастлива; теперь же, как я ни успокоена вашими словами…
Неточные совпадения
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович!
Оно хоть и большая честь вам, да все,
знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Почтмейстер. Сам не
знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить
его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Сначала
он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к
нему не поедет, и что
он не хочет сидеть за
него в тюрьме; но потом, как
узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с
ним, тотчас переменил мысли, и, слава
богу, все пошло хорошо.
Мужик я пьяный, ветреный, // В амбаре крысы с голоду // Подохли, дом пустехонек, // А не взял бы, свидетель
Бог, // Я за такую каторгу // И тысячи рублей, // Когда б не
знал доподлинно, // Что я перед последышем // Стою… что
он куражится // По воле по моей…»
— Не
знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял
он, // Да в землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу
его // Не слезы — кровь течет! // Не
знаю, не придумаю, // Что будет?
Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!