Неточные совпадения
Когда, в начале службы,
священник выходил еще в одной епитрахили и на клиросе читал только дьячок, Павел беспрестанно переступал с ноги на ногу, для развлечения себя, любовался, как восходящее солнце зашло сначала в окна алтаря, а потом
стало проникать и сквозь розовую занавеску, закрывающую резные царские врата.
Героем моим, между тем, овладел страх, что вдруг, когда он
станет причащаться, его опалит небесный огонь, о котором столько говорилось в послеисповедных и передпричастных правилах; и когда, наконец, он подошел к чаше и повторил за
священником: «Да будет мне сие не в суд и не в осуждение», — у него задрожали руки, ноги, задрожали даже голова и губы, которыми он принимал причастие; он едва имел силы проглотить данную ему каплю — и то тогда только, когда запил ее водой, затем поклонился в землю и
стал горячо-горячо молиться, что бог допустил его принять крови и плоти господней!
Наконец заколебались хоругви в верху храма, и богоносцы
стали брать образа на плечи; из алтаря вышли
священник и дьякон в дародаровых ризах, и вся эта процессия ушла.
По окончании обедни
священник с дьяконом вышли на средину церкви и начали перед маленьким столиком, на котором стояло распятие и кутья, кадить и служить панихиду; а Кирьян, с огромным пучком свеч,
стал раздавать их народу, подав при этом Вихрову самую толстую и из белого воску свечу.
— Правда! — подтвердил Добров. — Нынче вот они еще маленько посмирнее
стали, а прежде такие озорники были, что боже упаси: на моей уж памяти один баринок какую у нас с
священником штуку сыграл, — чудо!
Священник испугался, почесть на колена
стал перед ними, и мало что тысячу, которую взял у помещика, отдал, да и свою еще им приплатил!
— Надо быть, — отвечал
священник, — потому что следующее шестое число вспыхнул пожар уже в местах пяти и везде одновременно, так что жители
стали все взволнованы тем: лавки закрылись, хлебники даже перестали хлебы печь, бедные погорелые жители выселялись на поле, около града, на дождь и на ветер, не имея ни пищи, ни одеяния!
— Она самая и есть, — отвечал
священник. — Пострамленье кажись, всего женского рода, — продолжал он, — в аду между блудницами и грешницами, чаю, таких бесстыжих женщин нет… Приведут теперь в
стан наказывать какого-нибудь дворового человека или мужика. «Что, говорит, вам дожидаться; высеки вместо мужа-то при мне: я посмотрю!» Того разложат, порют, а она сидит тут, упрет толстую-то ручищу свою в колено и глядит на это.
Нами, пастырями, они нисколько не дорожат, — продолжал он, и взор его все мрачней и мрачней
становился: — не наживи я — пока был православным
священником — некоторого состояния и не будь одинокий человек, я бы есть теперь не имел что: придешь со славой к богатому мужику — копейку тебе дают!..
Те подползли и поднялись на ноги — и все таким образом вошли в моленную. Народу в ней оказалось человек двести. При появлении
священника и чиновника в вицмундире все, точно по команде, потупили головы. Стоявший впереди и наряженный даже в епитрахиль мужик мгновенно стушевался; епитрахили на нем не
стало, и сам он очутился между другими мужиками, но не пропал он для глаз
священника.
Вихров несказанно обрадовался этому вопросу. Он очень подробным образом
стал ей рассказывать свое путешествие, как он ехал с
священником, как тот наблюдал за ним, как они, подобно низамским убийцам [Низамские убийцы. — Низамы — название турецких солдат регулярной армии.], ползли по земле, — и все это он так живописно описал, что Юлия заслушалась его; у нее глаза даже разгорелись и лицо запылало: она всегда очень любила слушать, когда Вихров начинал говорить — и особенно когда он доходил до увлечения.
Я спросил дежурного чиновника: «Кто это такой?» Он говорит: «Это единоверческий
священник!» Губернатор, как вышел, так сейчас же подошел к нему, и он при мне же
стал ему жаловаться именно на вас, что вы там послабляли, что ли, раскольникам… и какая-то становая собирала какие-то деньги для вас, — так что губернатор, видя, что тот что-то такое серьезное хочет ему донести, отвел его в сторону от меня и
стал с ним потихоньку разговаривать.
Священник села и попадья приняли Мисаила с большим почетом и на другой день его приезда собрали народ в церкви. Мисаил в новой шелковой рясе, с крестом наперсным и расчесанными волосами, вошел на амвон, рядом с ним
стал священник, поодаль дьячки, певчие, а у боковых дверей полицейские. Пришли и сектанты — в засаленных, корявых полушубках.
Неточные совпадения
Весело было пить из плоской чаши теплое красное вино с водой, и
стало еще веселее, когда
священник, откинув ризу и взяв их обе руки в свою, повел их при порывах баса, выводившего «Исаие ликуй», вокруг аналоя.
— Да, купчую крепость… — сказал Плюшкин, задумался и
стал опять кушать губами. — Ведь вот купчую крепость — всё издержки. Приказные такие бессовестные! Прежде, бывало, полтиной меди отделаешься да мешком муки, а теперь пошли целую подводу круп, да и красную бумажку прибавь, такое сребролюбие! Я не знаю, как священники-то не обращают на это внимание; сказал бы какое-нибудь поучение: ведь что ни говори, а против слова-то Божия не устоишь.
Особенная эта служба состояла в том, что
священник,
став перед предполагаемым выкованным золоченым изображением (с черным лицом и черными руками) того самого Бога, которого он ел, освещенным десятком восковых свечей, начал странным и фальшивым голосом не то петь, не то говорить следующие слова: «Иисусе сладчайший, апостолов славо, Иисусе мой, похвала мучеников, владыко всесильне, Иисусе, спаси мя, Иисусе спасе мой, Иисусе мой краснейший, к Тебе притекающего, спасе Иисусе, помилуй мя, молитвами рождшия Тя, всех, Иисусе, святых Твоих, пророк же всех, спасе мой Иисусе, и сладости райския сподоби, Иисусе человеколюбче!»
Началась обычная процедура: перечисление присяжных заседателей, рассуждение о неявившихся, наложение на них штрафов и решение о тех, которые отпрашивались, и пополнение неявившихся запасными. Потом председатель сложил билетики, вложил их в стеклянную вазу и
стал, немного засучив шитые рукава мундира и обнажив сильно поросшие волосами руки, с жестами фокусника, вынимать по одному билетику, раскатывать и читать их. Потом председатель спустил рукава и предложил
священнику привести заседателей к присяге.
Сначала арестанты кланялись на каждом перерыве, но потом они
стали уже кланяться через раз, а то и через два, и все были очень рады, когда все похвалы окончились, и
священник, облегченно вздохнув, закрыл книжечку и ушел за перегородку.