Неточные совпадения
— Каждый день ходите, пожалуйста, — повторила
Мари, и Павлу
показалось, что она с каким-то особенным выражением взглянула на него.
M-me Фатеевой он поклонился сухо: ему
казалось, что она очень много отвлекла от него внимание
Мари.
— А вы, chere amie, сегодня очень злы! — сказала ей
Мари и сама при этом покраснела. Она,
кажется, наследовала от Еспера Иваныча его стыдливость, потому что от всякой малости краснела. — Ну, извольте хорошенько играть, иначе я рассержусь! — прибавила она, обращаясь к Павлу.
Мари,
кажется, больше затем, чтобы только на что-нибудь другое отвлечь пламенные взгляды кузена, которые он явно уже кидал на нее, сказала ему...
— Совсем уж один останусь! — проговорил Павел и сделался так печален, что
Мари,
кажется, не в состоянии была его видеть и беспрестанно нарочно обращалась к Фатеевой, но той тоже было, по-видимому, не до разговоров. Павел, посидев немного, сухо раскланялся и ушел.
— Я сейчас выйду! — отвечала
Мари и действительно
показалась в дверях.
— Мужа моего нет дома; он сейчас уехал, — говорила
Мари, не давая,
кажется, себе отчета в том, к чему это она говорит, а между тем сама пошла и села на свое обычное место в гостиной. Павел тоже следовал за ней и поместился невдалеке от нее.
Он чувствовал некоторую неловкость сказать об этом
Мари; в то же время ему хотелось непременно сказать ей о том для того, чтобы она знала, до чего она довела его, и
Мари,
кажется, поняла это, потому что заметно сконфузилась.
Мари на это ничего ему уж и не возразила: она,
кажется, боялась, чтобы он не сказал ей какой-нибудь еще более грубой дерзости.
— Это муж мой!.. Вы,
кажется, еще и не знакомы, — сказала
Мари Павлу.
С этой, как бы омертвившей все ее существо, тоской и с своей наклоненной несколько вниз головой, она
показалась Павлу восхитительною и великолепною; а
Мари, в своем шелковом платье и в нарукавничках, подающая отцу лекарство, напротив того, возмущала и бесила Павла.
Вскоре раздалось довольно нестройное пение священников. Павла точно ножом кольнуло в сердце. Он взглянул на
Мари; она стояла с полными слез глазами, но ему и это
показалось притворством с ее стороны.
— А ваша умная
Мари, конечно, не бранит, — проговорила Фатеева и,
кажется, употребила над собою усилие, чтобы окончательно не вспылить.
Вихров глядел на него с некоторым недоумением: он тут только заметил, что его превосходительство был сильно простоват; затем он посмотрел и на
Мари. Та старательно намазывала масло на хлеб, хотя этого хлеба никому и не нужно было. Эйсмонд, как все замечали, гораздо
казался умнее, когда был полковником, но как произвели его в генералы, так и поглупел… Это, впрочем, тогда было почти общим явлением: развязнее, что ли, эти господа становились в этих чинах и больше высказывались…
Павел между тем все продолжал смотреть на
Мари, и ему
показалось, что лицо у ней как будто бы горело, и точно она была в каком-то волнении.
— Ах, непременно и, пожалуйста, почаще! — воскликнула
Мари, как бы спохватившись. — Вот вы говорили, что я с ума могу сойти, я и теперь какая-то совершенно растерянная и решительно не сумела, что бы вам выбрать за границей для подарка; позвольте вас просить, чтобы вы сами сделали его себе! — заключила она и тотчас же с поспешностью подошла, вынула из стола пачку ассигнаций и подала ее доктору: в пачке была тысяча рублей, что Ришар своей опытной рукой сейчас,
кажется, и ощутил по осязанию.
— Ну, очень рада, что тебе так
кажется, — отвечала
Мари, еще более покраснев. — А здесь ужас что такое происходит, какой-то террор над городом. Ты слышал что-нибудь?
Мари давно уже и очень сильно возмущалась существующими порядками, а последние действия против литературы и особенно против Вихрова за его правдивые и честные, как ей
казалось, сочинения вывели ее окончательно из себя. Муж ее в этом случае совершенно расходился с ней в мнениях и, напротив, находил все действия против литературы прекрасными и вызываемыми, как он где-то подслушал фразу, «духом времени».
Мари поняла наконец, что слишком далеко зашла, отняла руку, утерла слезы, и старалась принять более спокойный вид, и взяла только с Вихрова слово, чтоб он обедал у них и провел с нею весь день. Павел согласился. Когда самому Эйсмонду за обедом сказали, какой проступок учинил Вихров и какое ему последовало за это наказание, он пожал плечами, сделал двусмысленную мину и только,
кажется, из боязни жены не заметил, что так и следовало.
Капитан между тем обратился к старикам, считая как бы унизительным для себя разговаривать долее с Вихровым, которому тоже очень уж сделалось тяжело оставаться в подобном обществе. Он взялся за шляпу и начал прощаться с
Мари. Та,
кажется, поняла его и не удерживала.
Мари, оставшись одна, распустила ленты у дорожного чепца, расстегнула даже у горла платье, и на глазах ее
показались слезы; видно было, что рыдания душили ее в эти минуты; сынок ее, усевшийся против нее, смотрел на нее как бы с некоторым удивлением.
— Тут все,
кажется, теперь прилично, — проговорила Катишь, обведя глазами всю комнату, и затем пошла к
Мари.
— А вы,
кажется, были ее приятельницей? — спросила ее
Мари кротким голосом.
Мари,
кажется, удивилась такому предмету разговора — и ничего с своей стороны не отвечала.
— Каковы, я думаю, чиновники в стране, таковы и литераторы, — уж нарочно,
кажется, поддразнивала Юлию
Мари.
Он бы в настоящую минуту ни за что не признался
Мари, что это была та самая девушка, о которой он когда-то писал, потому что Юлия
показалась ему самому на этот раз просто противною.
Героя моего последнее время сжигало нестерпимое желание сказать
Мари о своих чувствах; в настоящую минуту, например, он сидел против нее — и с каким бы восторгом бросился перед ней, обнял бы ее колени, а между тем он принужден был сидеть в скромнейшей и приличнейшей позе и вести холодный, родственный разговор, — все это начинало уж
казаться ему просто глупым: «Хоть пьяну бы, что ли, напиться, — думал он, — чтобы посмелее быть!»
Мари, в свою очередь,
кажется, точно то же самое чувствовала в отношении его.
— Я до того,
кажется, теперь дошла, — начала
Мари, когда они поехали, — что решительно никого не могу видеть из посторонних.
— От тебя бежала, — отвечала
Мари, — и что я там вынесла — ужас! Ничто не занимает, все противно — и одна только мысль, что я тебя никогда больше не увижу, постоянно грызет; наконец не выдержала — и тоже в один день собралась и вернулась в Петербург и стала разыскивать тебя: посылала в адресный стол, писала, чтобы то же сделали и в Москве; только вдруг приезжает Абреев и рассказал о тебе: он каким-то ангелом-благовестником
показался мне… Я сейчас же написала к тебе…
Ему
казалось, что все страдания его в жизни кончились и впереди предстояла только блаженная жизнь около
Мари. Он нарочно просидел целый вечер у Абреева, чтобы хоть немного отвлечь себя от переживаемой им радости. Абреев, напротив, был если не грустен, то серьезен и чем-то недоволен.
— Господа, хотите играть в карты? — отнеслась
Мари к двум пожилым генералам, начинавшим уж и позевывать от скуки; те, разумеется, изъявили величайшую готовность.
Мари же сейчас всех их усадила: она,
кажется, делала это, чтобы иметь возможность поговорить посвободней с Вихровым, но это ей не совсем удалось, потому что в зало вошел еще новый гость, довольно высокий, белокурый, с проседью мужчина, и со звездой.
Причина всему этому заключалась в том, что с самого приезда Вихрова в Петербург между им и
Мари происходили и недоразумения и неудовольствия: он в первый раз еще любил женщину в присутствии мужа и поэтому страшно, мучительно ее ревновал — ревновал физически, ревновал и нравственно, но всего этого высказывать прямо никогда не решался; ему
казалось, что этим чувством он унижает и себя и
Мари, и он ограничивался тем, что каждодневно страдал, капризничал, говорил
Мари колкости, осыпал старика генерала (в его, разумеется, отсутствии) насмешками…