Неточные совпадения
Князь в это время шагал по Невскому. Карету он обыкновенно всегда отпускал и ездил в ней только туда, куда ему надобно было очень чистым и незагрязненным явиться. Чем ближе он подходил
к своей гостинице, тем быстрее шел и,
придя к себе в номер, сейчас же принялся писать, как бы спеша передать волновавшие его чувствования.
— Ничего себе; так же по-прежнему добра и так же по-прежнему несносна… Вот
прислала тебе в подарок, — прибавил
князь, вынимая из кармана и перебрасывая
к жене крестик Марьи Васильевны, — велела тебе надеть; говорит, что после этого непременно дети будут.
— Я
пришла,
князь, проведать, приехали ли вы из Петербурга, — обратилась она каким-то неестественным голосом
к князю.
Сия опытная в жизни дама видела, что ни дочь нисколько не помышляет обеспечить себя насчет
князя, ни тот нимало не заботится о том, а потому она, как мать, решилась, по крайней мере насколько было в ее возможности, не допускать их войти в близкие между собою отношения; и для этого она, как только
приходил к ним
князь, усаживалась вместе с молодыми людьми в гостиной и затем ни на минуту не покидала своего поста.
— Только они меня-то,
к сожалению, не знают… — продолжала между тем та, все более и более
приходя в озлобленное состояние. — Я бегать да подсматривать за ними не стану, а прямо дело заведу: я мать, и мне никто не запретит говорить за дочь мою. Господин
князь должен был понимать, что он — человек женатый, и что она — не уличная какая-нибудь девчонка, которую взял, поиграл да и бросил.
С ним произошел такого рода случай: он уехал из дому с невыносимой жалостью
к жене. «Я отнял у этой женщины все, все и не дал ей взамен ничего, даже двух часов в день ее рождения!» — говорил он сам себе. С этим чувством
пришел он в Роше-де-Канкаль, куда каждодневно
приходила из училища и Елена и где обыкновенно они обедали и оставались затем целый день. По своей подвижной натуре
князь не удержался и рассказал Елене свою сцену с женой. Та выслушала его весьма внимательно.
Выйдя поутру из дому, Елена только на минуту зашла в Роше-де-Канкаль, отдала там швейцару записочку
к князю, в которой уведомляла его, что она не
придет сегодня в гостиницу, потому что больна; и затем
к обеду возвратилась из училища домой.
Елена все это время полулежала в гостиной на диване: у нее страшно болела голова и на душе было очень скверно. Несмотря на гнев свой против
князя, она начинала невыносимо желать увидеть его поскорей, но как это сделать: написать ему письмо и звать его, чтобы он
пришел к ней, это прямо значило унизить свое самолюбие, и, кроме того, куда адресовать письмо? В дом
к князю Елена не решалась, так как письмо ее могло попасться в руки княгини; надписать его в Роше-де-Канкаль, — но
придет ли еще туда
князь?
После описанной нами прогулки княгиня в самом деле видно расхворалась не на шутку, потому что дня два даже не выходила из своей комнаты. В продолжение всего этого времени
князь ни разу не зашел
к ней; на третье утро, наконец, княгиня сама
прислала к нему свою горничную.
Проклиная в душе всех на свете кузин,
князь пошел
к Елене и стал ее умолять
прийти тоже
к ним вечером.
Княгине, разумеется, и в голову не
приходило того, что
князь разрешает ей любовь
к другому чисто из чувства справедливости, так как он сам теперь любит другую женщину. Она просто думала, что он хочет этим окончательно отделаться от нее.
В самый день именин княгиня, одетая в нарядное белое платье, отправилась в коляске в католическую церковь для выслушания обедни и проповеди. Барон, во фраке и белом галстуке, тоже поехал вместе с ней.
Князь видел это из окна своего кабинета и только грустно усмехнулся. По случаю приглашения, которое он накануне сделал Елене, чтобы она
пришла к ним на вечер, у него опять с ней вышел маленький спор.
Князь, упрашивая так настойчиво Елену
прийти к ним, кроме желания видеть ее, имел еще детскую надежду, что таким образом Елена попривыкнет у них бывать, и княгиня тоже попривыкнет видеть ее у себя, и это, как он ожидал, посгладит несколько существующий между ними антагонизм.
Князь после того пошел
к Жиглинским. Насколько дома ему было нехорошо, неловко, неприветливо, настолько у Елены отрадно и успокоительно. Бедная девушка в настоящее время была вся любовь: она только тем день и начинала, что ждала
князя. Он
приходил… Она сажала его около себя… клала ему голову на плечо… по целым часам смотрела ему в лицо и держала в своих руках его руку.
С тех пор, как
князь стал
присылать к ним деньги, Елизавета Петровна сделалась очень нежна с дочерью и начала постоянно беспокоиться об ее здоровье.
— Ну, adieu, авось отыщется где-нибудь наш беглец! — проговорила она и пошла, твердо уверенная, что
князь гулял в лесу с Еленой: рассорились они, вероятно, в чем-нибудь, и Елена теперь плачет в лесу, а он, грустный, возвращается домой… И г-жа Петицкая, действительно,
придя к княгине, услыхала, что
князь вернулся, но что обедать не
придет, потому что очень устал и желает лечь спать.
Прошло недели две.
Князь и княгиня, каждодневно встречаясь, ни слова не проговорили между собой о том, что я описал в предыдущей главе:
князь делал вид, что как будто бы он и не получал от жены никакого письма, а княгиня — что
к ней вовсе и не
приходил Миклаков с своим объяснением; но на душе, разумеется, у каждого из них лежало все это тяжелым гнетом, так что им неловко было даже на долгое время оставаться друг с другом, и они каждый раз спешили как можно поскорей разойтись по своим отдельным флигелям.
Князь и Елена в этот самый день именно и недоумевали, каким образом им пригласить священников крестить их ребенка: идти для этого
к ним
князю самому — у него решительно не хватало духу на то, да и Елена находила это совершенно неприличным; послать же горничную звать их — они, пожалуй, обидятся и не
придут. Пока Елена и
князь решали это, вдруг
к ним в комнату вбежала кухарка и доложила, что маменька Елены Николаевны приехала и спрашивает: «Примут ли ее?».
Не сознавая хорошенько сама того, что делает, и предполагая, что
князя целый вечер не будет дома, княгиня велела сказать Миклакову через его посланного, чтобы он
пришел к ней; но едва только этот посланный отправился, как раздался звонок.
Княгиня догадалась, что приехал
князь, и от одного этого почувствовала страх, который еще больше в ней увеличился, когда в комнату
к ней вошел лакей и доложил, что
князь желает ее видеть и просит ее
прийти к нему.
Князь это видел, страшно мучился этим и нарочно даже сел на очень отдаленное кресло от жены. Прошло между ними несколько времени какого-то тяжелого и мрачного молчания. Вдруг тот же лакей, который
приходил звать княгиню
к князю, вошел и объявил, что приехал Миклаков. Княгиня при этом вздрогнула.
Князя, тоже вначале, по-видимому, покоробило несколько. Княгиня, поспешно утирая слезы, обратилась
к лакею...
— А вы несколько успокойтесь! — отнесся
князь к жене. — Это отлично, что Миклаков
пришел: мы сейчас же с ним все и устроим! — присовокупил он, как бы рассуждая сам с собой.
— Я получил от вас какое-то странное письмо с приложением
к оному и
пришел вам возвратить все сие! — проговорил он насмешливо и бросил на стол перед
князем письмо и деньги.
— Ну, прощай, однако,
князь! — сказала она, приподнимаясь с своего места. — За то, что я приехала
к тебе обедать, приезжай ко мне завтра вечером посидеть; обедать не зову: старик мой повар болен, а подростки ничего не умеют; но мороженого хорошего дам, нарочно зайду сама
к Трамбле и погрожу ему пальчиком, чтобы
прислал самого лучшего. Приезжайте и вы, пожалуйста! — прибавила Анна Юрьевна Жуквичу.
На другой же день
к вечеру Жуквич
прислал с своим человеком
к князю полученную им из Парижа ответную телеграмму, которую Жуквич даже не распечатал сам. Лакей его, бравый из себя малый, с длинными усищами, с глазами навыкате и тоже, должно быть, поляк, никак не хотел телеграммы этой отдать в руки людям
князя и требовал, чтобы его допустили до самого пана. Те провели его в кабинет
к князю, где в то время сидела и Елена.
Князь не успел еще
прийти несколько в себя от этого письма, как вошел
к нему выездной лакей и низким басом произнес...
— Ну, так вы
к кучеру и
приходите! — сказал ему немилосердно
князь.
— Я вас считаю: слышите?.. И если не будете со мной драться, я
приду к вам и просто убью вас! — продолжал
князь по-прежнему по-английски.
— Месяца с два, как ходит!.. Говорю Елене Николаевне, что «вот мне поручено навещать ребенка». — «Это, говорит, зачем? Вы видели, что он здоров, а сделается болен, так я
пришлю за вами!» Так и не позволила мне! Я доложил об этом
князю, — он только глаза при этом возвел
к небу.
Елпидифор Мартыныч, прочитав письмо,
пришел в какой-то почти смешной даже восторг; он обернулся
к окну и начал молиться на видневшуюся из него колокольню: в комнате у
князя не было ни одного образа.
Думала потом написать
к князю и попросить у него денег для ребенка, —
князь, конечно,
пришлет ей, — но это прямо значило унизиться перед ним и, что еще хуже того, унизиться перед его супругой, от которой он, вероятно, не скроет этого, и та, по своей пошлой доброте, разумеется, будет еще советовать ему помочь несчастной, — а Елена скорее готова была умереть, чем вынести подобное самоуничижение.
— И за мною тоже
прислали! — говорил Елпидифор Мартыныч, не успевая идти за быстрыми шагами княгини, так что та первая вошла в кабинет
к князю.