— Говорят, сборы какие-то были у Макарья на ярманке. Сбирали, слышь, на какое-то никонианское училище, — строго и властно говорила Манефа. — Детским приютом, что ли, зовут. И кто, сказывали мне, больше денег дает, тому больше и почестей мирских. Медали, слышь, раздают… А ты, друг, и поревновал прелестной
славе мира… Сказывали мне… Много ль пожертвовал на нечестие?
Неточные совпадения
В тридцати деревнях не одну сотню ученых медведей мужики перелобанили, а сами по
миру пошли: все-таки — отхожий промысел.
Потому, знаете, живем на виду, от недобрых людей клеветы могут
пойти по́
миру — говядину, дескать, едят у Манефиных, скоромничают.
Душевную бы чистоту хранила и бесстрастие телесное, от злых бы и плотских отлучалась, стыденьем бы себя украшала, в нечистых беседах не беседовала, а
пошлет Господь судьбу — делала бы супругу все ко благожитию, чад воспитала бы во благочестии, о доме пеклась бы всячески, простирала бы руце своя на вся полезная, милость бы простирала к бедному и убогому и тем возвеселила бы дни своего сожителя и лета бы его
миром исполнила…
А меж тем домишко у него сгорел, жена с ребятишками
пошла по
миру и, схоронив детей, сама померла в одночасье…
Долго, до самой полночи ходил он по комнате, думал и сто раз передумывал насчет тюленя. «Ну что ж, — решил он наконец, — ну по рублю продам, десять тысяч убытку, опричь доставки и других расходов; по восьми гривен продам — двадцать тысяч убытку. Убиваться не из чего — не по
миру же, в самом деле,
пойду!.. Барышу наклад родной брат, то один, то другой на тебя поглядит… Бог даст, поправимся, а все-таки надо скорей с тюленем развязаться!..»
— Что ж? — покачав печально головою, сказала Манефа. — Не раз я тебе говорила втайне — воли с тебя не снимаю… Втайне!.. Нет, не то я хотела сказать — из любви к тебе, какой и понять ты не можешь, буду, пожалуй, и на разлуку согласна…
Иди… Но тогда уж нам с тобой в здешнем
мире не видеться…
А когда и его отуманила мирская
слава, когда и он охладел к святоотеческой вере и поступил на неправду в торговых делах, тогда хоть и с самыми великими людьми
мира сего водился, но исчез, яко дым, и богатства его, как песок, бурей вздымаемый, рассеялись…
Распахнулась там занавеска… «Проснулась, встает моя дорогая… — думает Петр Степаныч. — Спроважу Ермила, к ней
пойду… Пущай их там постригают!.. А мы?.. Насладимся любовью и все в
мире забудем. Пускай их в часовне поют! Мы с нею в блаженстве утонем… Какая ножка у нее, какая…»
Твоя душа, да родителя твоего, да братана Ивана, что в солдаты
пошел, — все ваши души на
мир разложены.
Староста дачей денег остался доволен, а потом начал из кожи лезть, упрашивая обоих Чубаловых, ровно Бог знает о какой милости, чтоб и они
шли на лужок у кабака с
миром вместе винца испить.
Суды да палаты недешево стоят, — семья опекуна
пошла по
миру, а сам по кабакам.
— А ежель сродников не отыщется, тогда мы кому?.. — сказал плешивый. — Выморок-от на
мир ведь
идет. Стало быть, и у нас все угодья
миру достанутся?
— Вы́морок
идет на
мир только у крестьян, — сказал волостной голова. — Дворянским родам другой закон писан. После господ выморок на великого государя
идет. Царь барскому роду жаловал вотчину, а когда жалованный род весь вымрет, тогда вотчина царю назад
идет. Такой закон.
Злые люди тати ищут нас предати,
Идут в путь просторный — над нами хохочут,
Пышность, лесть и гордость удалить не хочут,
Злого князя
мира мы не устрашимся,
Что же нам здесь, други, на земле делити?
— Чего ж тебе еще, глупенькая? — подхватила Матренушка. — Целуй ручку, благодари барыню-то, да и
пойдем, я тебе местечко укажу. А к дяде и не думай ходить — вот что. Живи с Божьими людьми; в
миру нечего тебе делать. Здесь будет тебе хорошо, никто над тобой ни ломаться, ни надругаться не станет, битья ни от кого не примешь, брани да попреков не услышишь, будешь слезы лить да не от лиха, а ради души спасенья.
Прожив последние, что оставались от дьяконства, деньжонки, Мемнон должен был
идти по
миру; в это время об его судьбе узнали Луповицкие.
— Бог-от лучше нас с тобой знает, Мемнонушка, как надо
миром управлять, в кое время
послать дождик, в кое жар, зной и засуху, — заметил Пахом. — Не след бы тебе на небесную волю жалиться.
— Хотели
миру порадеть,
миру послужить, а вон оно куда
пошло, — пригорюнясь, молвила Аграфена Ивановна.
— Какой он добрый, какой славный человек! — воскликнула Марфа Михайловна. — Вот и нам сколько добра сделал он, когда Сергей Андреич пустился было в казенные подряды; из беды нас вызволил. Тогда еще внове была я здесь, только что приехала из Сибири, хорошенько и не понимала, какое добро он нам делает… А теперь каждый день Бога молю за него. Без него
идти бы нам с детками по
миру. Добрый он человек.
И потом стала говорить, что вот
идет посол от закавказских братьев. Наставит он на всяко благо. Забудем скорби и печали, скоро настанет блаженный день света и
славы. С любовью и упованьем станем ждать посланника. Что ни повелит, все творите, что ни возвестит, всему верьте. Блюдитесь житейской суеты, ежечасно боритесь со злым, боритесь с лукавым князем
мира сего, являйте друг ко другу любовь, и благодать пребудет с вами.
— Пускай и ваш гость, пускай и все, кому до меня есть дело, знают, что я
иду в
мир, — резким голосом сказала она Марье Ивановне.
— Имею, — скромно опуская глаза, промолвил Денисов. — Я послан верховным пророком внушать это верным-праведным. Была некогда проповедь покаяния, теперь в последние дни
мира настало время проповеди послушания. Я и другие посланы на такую проповедь. Утвердить в людях Божьих беззаветное повиновение воле пророческой — вот зачем
послали меня.
А в ней сказано: в последние времена праведная вера сокроется из
мира и
мир по своим похотям
пойдет и забудет Творца своего.