Ни с кем ни слова Дуня, а когда отец стал намекать ей, что вот, дескать, жених бы тебе, она напомнила ему про колечко и про те слова, что сказал он ей, даря его: «Венцом
неволить тебя не стану, отдай кольцо волей тому, кто полюбится…» Ни слова в ответ не сказал ей Марко Данилыч…
Неточные совпадения
— По воскресеньям бы часы только стояла, а к утрене ходила бы разве только на большие праздники — а то ее отнюдь не
неволить: ребенок еще, — молвил Марко Данилыч.
Волей-неволей и Петр Степаныч присоединился к ним.
В Мертвом Култуке зелено́ вино редко важивалось, и волей-неволей он понемножку отвык от чарочки.
«Слушай, Дуня: ни мать твою, ни меня родители венцом не
неволили. И я тебя
неволить не стану. Даю тебе кольцо обручальное, отдай его волей тому, кто полюбится…»
— Су́против сытости не спорим, а позора на меня не кладите. Как это мне возможно вас отпустить без обеда? Сами недавно у вас угощались, и вдруг без хлеба, без соли вас пустим! Нельзя. Извольте оставаться; в гостях — что в
неволе; у себя как хочешь, а в гостях как велят. Покорнейше просим.
И ежели который человек, ведением или неведением, волей или
неволей, хотя перстом единым прикасался к кряковистому дубу или омывался водой из Поганого ключа, тем же часом распалялся он на греховную страсть, и оттого много скверны творилось в долине и в рощах, ее окружавших.
— Станете
неволить — великий грех примете на душу.
— Дело доброе, — несколько спокойнее молвила Марья Ивановна. — И вперед не
невольте: хочет — выходи замуж, не хочет, пускай ее в девицах остается. Сейчас вы от Писания сказали, и я вам тоже скажу от Писания: «Вдаяй браку, деву доброе творит, а не вдаяй лучше творит». Что на это скажете?
— Вот до чего мы с вами договорились, — с улыбкой сказала Марья Ивановна. — В богословие пустились… Оставимте эти разговоры, Марко Данилыч. Писание — пучина безмерная, никому вполне его не понять, разве кроме людей, особенной благодатью озаренных, тех людей, что имеют в устах «слово живота»… А такие люди есть, — прибавила она, немного помолчав, и быстро взглянула на Дуню. — Не в том дело, Марко Данилыч, — не
невольте Дунюшки и все предоставьте воле Божией. Господь лучше вас устроит.
— Кто же ее
неволит? — с ясной улыбкой ответил Марко Данилыч. — Сказано ей: кто придется по сердцу, за того и выходи, наперед только со мной посоветуйся, отец зла детищу не пожелает, а молоденький умок старым умом крепится. Бывали у нас и женишки, сударыня, люди все хорошие, с достатками. Так нет — и глядеть ни на кого не хочет.
Опять же наслышаны мы были, что в Хиве русских полонянников много, значит, хоша и в
неволе, а все-таки со своими…
Шутка ли, двадцать с лишним годов в басурманской
неволе?
— Не оставьте вашей добротой, явите милость, — низко кланяясь, радостно промолвил Терентий. — Век бы служил вам верой и правдой. В
неволе к работе привык, останетесь довольны… Только не знаю, как же насчет воли-то?
Постой большой, вовсе не по крохотному, бедному городку: квартир понадобилось много, и Степан Алексеич волей-неволей должен был принять к себе постояльца.
Роду был, разумеется, поповского и сам попом прежде был, но потом волей-неволей должен был принять на себя ангельский чин.
— Доброй ли волей пришла в сей освященный собор? — продолжал Николай Александрыч. — Не по страху ли, или по
неволе, не от праздного ли любопытства?
— Нарочно не говорил я, что араратские рассказывают про иерусалимского старца и про христа и царя Максима, — сказал Денисов. — Боялся запугать ее. Ты ведь говорил, что от этих сказаний возникло в ней охлаждение к вере. Если она будет на соборе, тоже ни слова об этом не скажу. А надо, чтоб она была. Пускай не радеет, пускай ничего не говорит, оденется во что хочет… Шутка сказать — миллион! Не надо его упускать, надо, чтоб она волей или
неволей осталась у вас.
Волей-неволей посланный от Марьи Ивановны поехал со двора.
И вам, сударыня Дарья Сергевна, стало быть, волей-неволей придется из ее рук смотреть и все исполнять по ее приказам.
— Голубчик ты мой, Мокей Данилыч, зачем старое вспоминать. Что было когда-то, то теперь давно былью поросло, — сказала, видимо, смущенная Дарья Сергевна. — Вот ты воротился из бусурманского плена и ни по чему не видно, что ты так долго в
неволе был. Одет как нельзя лучше, и сам весь молодец. А вот погляди-ка на себя в зеркало, ведь седина твою голову, что инеем, кроет. Про себя не говорю, как есть старая старуха. Какая ж у нас на старости лет жизнь пойдет? Сам подумай хорошенько!