Неточные совпадения
Кто Поташову становился поперек дороги: деревни, дома, лошади, собаки,
жены, дочери добром не хотел уступить,
того и в домну сажали.
Только четыре годика прожил Марко Данилыч с
женой. И
те четыре года ровно четыре дня перед ним пролетели. Жили Смолокуровы душа в душу, жесткого слова друг от дружки не слыхивали, косого взгляда не видывали. На третий год замужества родила Олена Петровна дочку Дунюшку, через полтора года сыночка принесла, на пятый день помер сыночек; неделю спустя за ним пошла и Олена Петровна.
«И
то еще я замечал, — говорил он, — что пенсионная, выйдя замуж, рано ли поздно, хахаля заведет себе, а не
то и двух, а котора у мастерицы была в обученье, дура-то дурой окажется, да к
тому же и злобы много накопит в себе…» А Макрина тотчáс ему на
те речи: «С мужьями у таких
жен, сколько я их ни видывала, ладов не бывает: взбалмошны, непокорливы, что ни день,
то в дому содом да драна грамота, и таким
женам много от супружеских кулаков достается…» Наговорившись с Марком Данилычем о таких
женах и девицах, Макрина ровно обрывала свои россказни, заводила речь о стороннем, а дня через два опять, бывало, поведет прежние речи…
— Вы у меня в дому все едино, что братня
жена, невестка
то есть. Так и смотрю я на вас, Дарья Сергевна… Вы со мной да с Дуней — одна семья.
Шестнадцати лет еще не было Дуне, когда воротилась она из обители, а досужие свахи
то́тчас одна за другой стали подъезжать к Марку Данилычу — дом богатый, невеста одна дочь у отца, — кому не охота Дунюшку в
жены себе взять. Сунулись было свахи с купеческими сыновьями из
того городка, где жили Смолокуровы, но всем отказ, как шест, был готов. Сына городского головы сватали — и
тому тот же ответ.
А меж
тем домишко у него сгорел,
жена с ребятишками пошла по миру и, схоронив детей, сама померла в одночасье…
Устроив душу
жены, в
тот же день Доронин уехал к Макарью, там выгодно продал товары, разменял басурманские деньги на русские и воротился в Вольск с крупным наличным капиталом.
То смущало свахонек,
то странным и чудным казалось им, что Доронины, и муж и
жена, им сказывали, что воли с дочерей они не снимают, за кого хотят, за
того пускай и выходят, а их родительское дело благословить да свадьбу сыграть.
— Ха-ха-ха-ха! — на всю квартиру расхохотался Смолокуров. — Да что ж это вы с нами делаете, Петр Степаныч? Обещали смех рассказать да с полчаса мучили, пока не сказали… Нарочно, что ли, на кончик его сберегли! А нечего сказать, утешили!.. Как же теперь «Искушение»-то? Как он к своему архиерею с молодой-то
женой глаза покажет… В диакониссы, что ли, ее?.. Ах он, шут полосатый!.. Штуку-то какую выкинул!.. Дарья Сергевна! Дунюшка! Подьте-ка сюда — одолжу! Угораздило же его!.. Ха-ха-ха!..
— А к
тому мои речи, что все вы ноне стали ветрогоны, — молвила мать Таисея. — Иной женится, да как надоест
жена, он ее и бросит, да и женится на другой. Много бывало таких. Ежели наш поп венчал, как доказать ей, что она венчана
жена? В какие книги брак-от записан? А как в великороссийской повенчались, так уж тут, брат, шалишь, тут не бросишь
жены, что истопку с ноги. Понял?
Кончились хлопоты, еще ден пяток, и караван двинется с места. Вдруг получает Меркулов письмо от нареченного тестя. Невеселое письмо пишет ему Зиновий Алексеич: извещает, что у Макарья на тюленя цен вовсе нет и что придется продать его дешевле рубля двадцати. А ему в
ту цену тюлень самому обошелся, значит, до́ставка с наймом паузков, с платой за простой и с другими расходами вон из кармана. Вот тебе и свадебный подарок молодой
жене!
И станут за
то ее женихи обегать, а мужнюю
жену сожитель зачнет поколачивать…
А молодки, стоя особняком возле колодца, завистливо косились на
жену Абрамову и такими словами между собой перекидывались: «Вот
те Чубалиха, вот
те и нищенка!
И выступи един бес из темного и треклятого их собора и тако возглагола сатане: «Аз ведаю, господине, из чего сотворити пианство; знаю бо иде же остася
тоя трава, юже ты насадил еси на горах Аравитских и прельсти до потопа
жену Ноеву…
А ежели Субханкулов скажет, что Мокея Данилыча надо у самого хана выкупить, а он дешево своих рабов не продает, так вы молвите ему: а как же, мол, ты, Махметушка, два года
тому назад астраханского купеческого сына Махрушева Ивана Филипыча с
женой да с двумя ребятишками у хана за сто, за двести тиллэ выкупил?
Между
тем, когда о «духовном союзе» узнали и участников его разослали по монастырям, добрались и до Луповицких. Ни их богатства, ни щедрые пожертвования на церкви, больницы и богадельни, ни вельможные однополчане — ничто не могло им помочь. Кончил свои дни Александр Федорыч в каком-то дальнем монастыре,
жена его умерла раньше ссылки.
Меж
тем Марья Ивановна сидела в комнате старшего брата с меньшим братом и с его
женою.
С пьянства да с гульбы впутается в нехорошие дела, а ты должна ему будешь потакать да помогать — на
то жена.
Одни говорили, что владыка, объезжая епархию, нашел у него какие-то неисправности в метриках, другие уверяли, будто дьякон явился перед лицом владыки на втором взводе и сказал ему грубое слово, третьи рассказывали, что Мемнон, овдовев вскоре после посвященья, стал «сестру
жену водити» и
тем навел на себя гнев владыки.
В купеческих семьях ни одной свадьбы не венчали без
того, чтобы мать нареченную невесту не свозила прежде к блаженному узнать, какова будет судьба ее, не будет ли муж пьяница,
жену не станет ли колотить, сударочек не заведет ли, а пуще всего, не разорится ли коим грехом.
— Эх, Оленушка, Оленушка! Да с чего ты, болезная, таково горько кручинишься?.. Такая уж судьба наша женская. На
том свет стоит, милая, чтоб мужу
жену колотить. Не при нас заведено, не нами и кончится. Мужнины побои дело обиходное, сыщи-ка на свете хоть одну
жену небитую. Опять же и
то сказать: не бьет муж, значит, не любит
жену.
— Егорушка приедет, Егорушка Денисов! — радостно говорил Николай Александрыч
жене, брату, невестке и племяннице. И
те были также в восторге.
Доходило до Луповиц и
то, что царь Комар, опричь плотской
жены, взял еще духовную и что у каждого араратского святого есть по одной, по две и по три духовные супруги.
Оба зятя Зиновья Алексеича с
женами приехали на ярманку, с тестем и с тещею. Пристали они в
той же гостинице Бубнова, где жили и прошлого года. Сам Зиновий Алексеич рыбным делом не занимался, не взглянул даже на караван, носивший имя его, а Меркулов с Веденеевым каждый день с утра до сумерек по очереди там бывали.
— Не многонько ль будет, Махметушка? — усмехнувшись, молвил Смолокуров. — Слушай: хоть
тот кул и старик, а Махрушев молодой, да к
тому ж у него
жена с ребятками, да уж так и быть, обижать не хочу — получай семьсот целковых — дело с концом.
— Они Богу молятся за мир христианский, — заметила
жена удельного головы. — Нам-то самим как молиться?.. Дело непривычное, неумелое. У нас и делá, и заботы, и все, а пуще всего не суметь нам Бога за грехи умолить, а матушки, Христос их спаси, на
том уж стоят — молятся как следует и
тем творят дело нашего спасения.
В
то же время выехали из Осиповки удельный голова с
женой, Сергей Андреич Колышкин и другие гости.
— Тоже Максим завел. Теперь у него две
жены, а у иных и по три и больше есть, — нисколько не смущаясь, ответил Егор Сергеич. — Говорят там: «Мы люди Божьи, водимые духом, мы — новый Израиль, а у Израиля было две
жены, родные между собой сестры, и, кроме
того, две рабыни, и ото всех четырех произошли равно благословенные племена израильские».
Отец Прохор подъехал к большому каменному дому купца Сивкова. Радушно встретили его и хозяин, только что воротившийся от Макарья, и
жена его, и две снохи, и дальняя сродница Акулина Егоровна,
та самая, что разъезжала, а иной раз и пешком ходила по богомольям. Отец Прохор рассказал хозяину придуманный дорогой вымысел насчет Дуни.
— Что с вами? Что с вами? — услуживая Дуне, говорили
жена и снохи Сивкова, а старушка Акулина Егоровна со всех ног бросилась за холодной водой и с молитвой напоила Дуню.
Той стало немного полегче.
— Уж чего ты, батька, не наскажешь, — недовольным голосом ответила
жена. — Значит, не было на
то воли Божией. Да кто еще узнал — пошла ли б она за нашего Васильюшку.
Одно знаю — где муж с
женой в ладу да в совете живут, по добру да по правде, в
той семье сам Бог живет.
Василий Борисыч сейчас после
жены от тещи ушел; осталась больная одна-одинешенька. Хорошо, что Матрена пришла, а
то бы недвижимой хозяйке дома ни достать, ни отдать чего-нибудь некому.
А не вытурил я тебя тогда с молодой
женой и́з дому да еще на друзей и для окольного народа пир задал и объявил, что свадьбу я сам устряпал, так это для
того только, чтоб на мой честной дом не наложить позору.
— А к какому шайтану уедешь? — возразил Патап Максимыч. — Сам же говоришь, что деваться тебе некуда. Век тебе на моей шее сидеть, другого места во всем свете нет для тебя. Живи с
женой, терпи, а к девкам на посиделки и думать не смей ходить. Не
то вспорю. Вот перед истинным Богом говорю тебе, что вспорю беспременно. Помни это, из головы не выкидывай.
— Ах ты, дурафья безумная! — вскрикнул на нее Патап Максимыч. — Даже рожденья своего не жалеет. У скотов даже этого не бывает, и у них мать детеныша бережет… Не тебе бы, дура, мужа бить да стегать, ему бы следовало тебе хорошую выволочку задать! Плох, больно плох он у тебя и на
то даже умом не вышел, чтобы
жену учить!
— Человек я не книжный, — сказал на
то Никифор Захарыч, — силы Писания не разумею, а скажу, что от старых людей слыхал: «Не рыба в рыбах рак, не птица в птицах нетопырь, не зверь во зверех еж, не муж в мужьях
тот, кем
жена владает».
Нет, друг, по-моему, надо тебе наперед дома каким ни на есть делом хорошенько заняться, а
жену вовремя ублаготворить, после
того он, пожалуй, и пустит тебя на сторону.
С большою охотой, даже с радостью выслушал Василий Борисыч от Никифора, что
тот хочет взять его с собой в Красну Рамень. Хоть и не на долгое время, а все-таки подальше от постылой
жены. Там, на мельницах, по крайней мере, не будет слушать ни приставаний, ни ругани ее, ни тестевой брани, ни насмешек работных людей.
— Да на что ж это похоже, да что ж это такое? — на весь дом голосила она. — Нешто на
то он женился, чтобы надолго покидать молодую
жену? И
то недели две он ко мне не прихаживал!.. Хоть бы простился с
женой в ее горнице, как быть следует всякому мужу с
женой. И
того не смыслит, шут этакой.
Без нее мог бы я к своим воротиться, а при ней сделать
того никак невозможно, венчанная
жена да еще венчана-то в великороссийской!
— Были мы с тобой, Дарьюшка, жених да невеста. Неужто и этого не вспомнишь? Теперь я по милости племянницы стал богат, и дом, где ты двадцать лет выжила, мой дом. Что бы нам с тобой старину не вспомнить? Чего прежде не удалось сделать,
то бы мы теперь разом порешили. Были мы жених с невестой, а теперь можно бы было сделаться мужем и
женой.
Но и
то было ненадолго, одна за другой являлись новые красотки, и с ними проводил время Алексей, забывал
жену и все, что получил от нее.