Неточные совпадения
Каждый год не по одному разу сплывал он в Астрахань на рыбные промыслá, а в уездном городке, где поселился
отец его, построил большой каменный
дом, такой, что и в губернском городе был бы не из последних…
Шестнадцати лет еще не было Дуне, когда воротилась она из обители, а досужие свахи то́тчас одна за другой стали подъезжать к Марку Данилычу —
дом богатый, невеста одна дочь у
отца, — кому не охота Дунюшку в жены себе взять. Сунулись было свахи с купеческими сыновьями из того городка, где жили Смолокуровы, но всем отказ, как шест, был готов. Сына городского головы сватали — и тому тот же ответ.
Каждый уголок в родительском
доме, каждый стол, каждый стул напоминал ему горькую жизнь: каждодневные обиды мачехи да суровые речи
отца.
Дети, не видавшие
дома такой лакомой еды, какую принес
отец, с жадностью пожирали ее глазами, и как ни были голодны, но при чужом человеке не смели до нее дотронуться.
Под самый почти конец монастырщины в
доме том проживал посельский старец честный
отец Варлаам.
Красавец Григорий из богатого
дома, из тысячного, два сына у
отца, две расшивы на Волге.
—
Дома ль
отец игумен? — поверставшись с певцом, спросил у него Пахом.
— Да ведь ежели ваше высокопреподобие отпустите
отца Софрония, так я до самых Луповиц нигде не остановлюсь и назад так же повезу. А в Луповицах из барского
дома ходу ему нет, — сказал Пахом. — Явите милость, Марья Ивановна крепко-накрепко приказала просить вас.
— Нет, друг, нет… Уж извини… Этого я сделать никак не могу. Хоть монастырь наш и убогий, а без хлеба без соли из него не уходят. Обедня на исходе, отпоют, и тотчас за трапезу. Утешай гостя,
отец Анатолий, угости хорошенько его, потчуй скудным нашим брашном. Да мне ж надо к господам письмецо написать… Да вели,
отец Анатолий, Софрония-то одеть: свитку бы дали ему чистую, подрясник, рясу, чоботы какие-нибудь. Не годится в господском
доме в таком развращении быть.
В каждом
доме за ужином только и речи было, что про батюшку
отца Софрона — припоминали каждое его слово, каждое движенье, и всяк по-своему протолковывал, что бы такое они означали.
Как сказано, так и сделано. Марья Ивановна писала Марку Данилычу, что Дуне у Макарья будет скучно, что девушка она строгая, степенная, веселостей и развлечений не любит. Изо всего, дескать, видно, что она дочь благочестивого
отца и выросла в истинно христианском
доме.
— Господь гордым противится, смиренным же дает благодать, — стоя в сторонке, назидательно говорил
отец протопоп окружавшим его дьякону, церковному старосте и другим. — Наказующий перст Божий того ради коснулся сего прегордого, что, ревнуя богомерзкому расколу, всю свою жизнь чуждался святой церкви. Притом же, хотя и раскольник, однако ж все-таки должен был принимать в
дом духовных лиц со святынею. А наш причт от него медного гроша никогда не видывал.
Все теперь ей чуждо — и родительский
дом, и любящий ее всем сердцем
отец, и заботливая Дарья Сергевна, и столь много любимая Аграфена Петровна.
— А говорил ли мне кто про гору Городину? А говорил ли кто про Арарат? — обиженно молвила Дуня. — Я приведена, от прежнего отреклась — от веры, от
отца, от
дома… И, ослепленная, я думала, что все знаю, все постигла, все поняла… А выходит, ничего не знаю. Что ж это?.. Завлекли?.. Обмануть хотели?
А она ради новой веры, что теперь ей сомнительна, покинула и
отца и
дом его…
А тут еще воспоминанья об
отце, о родительском
доме, о любящей Груне, о Петре Степаныче!..
После обедни в
дом пришел
отец Прохор с причтом и со всеми семейными.
— Один только родитель!.. Сиротка вы поэтому, — с участьем продолжал
отец Прохор. — Что ж ваш батюшка,
дома теперь?
— Прощайте, матушка. Кланяйтесь
отцу Прохору. Скажите ему, чтобы до Ивана Богослова непременно приготовился к перестройке
дома, — говорил, уходя из поповского
дома, Андрей Александрыч.
— Так уж, пожалуйста. Я вполне надеюсь, — сказал
отец Прохор. — А у Сивковых как будет вам угодно — к батюшке ли напишите, чтобы кто-нибудь приезжал за вами, или одни поезжайте. Сивковы дадут старушку проводить — сродница ихняя живет у них в
доме, добрая, угодливая, Акулиной Егоровной зовут. Дорожное дело знакомо ей — всю, почитай, Россию не раз изъездила из конца в конец по богомольям. У Сивковых и к дороге сготовитесь, надо ведь вам белья, платья купить. Деньги-то у вас есть на покупку и на дорогу?
— Нет,
отец Прохор, никаких моих бумаг в ихнем
доме не осталось, — сказала Дуня. — Но что ж это за следствие? Что такое случилось?
Отец Прохор подъехал к большому каменному
дому купца Сивкова. Радушно встретили его и хозяин, только что воротившийся от Макарья, и жена его, и две снохи, и дальняя сродница Акулина Егоровна, та самая, что разъезжала, а иной раз и пешком ходила по богомольям.
Отец Прохор рассказал хозяину придуманный дорогой вымысел насчет Дуни.
Дуня уведомляла
отца, что Марья Ивановна едва ли не до зимы пробудет у своих родных и что знакомый ему Поликарп Андреич Сивков, войдя в ее положение, отправляет ее в родительский
дом с надежной женщиной, своей сродницей.
— Отдохните немножко, выедете под утро, — молвил на то
отец Прохор. — Дня три либо четыре Авдотье Марковне надо будет с делами управиться. Ведь она в одном платьице из барского
дома ушла. Хорошо еще, что деньги-то были при ней.
Промолчал
отец Прохор. Не пускался он с Аграфеной Петровной в откровенности, боясь, чтобы коим грехом его слова не были перенесены в барский
дом. Конечно, Дуня обещалась не оставлять его своей помощью, однако ж лучше держать себя поопасливей — береженого и Бог бережет. А дело, что началось насчет хлыстов, еще кто его знает чем кончится.
— В губернском городе, недалеко возле базарной площади, большой каменный
дом купца Сивкова стоит, всякий его укажет вам, — отвечал
отец Прохор. — Поклонитесь и Авдотье Марковне, и Сивкову Поликарпу Андреичу со всем его благословенным семейством. Люди они хорошие, сердечные — завтра сами увидите.
А когда, проводя ее, воротились в
дом и
отец Прохор вздумал поправить лампадку, что теплилась перед образами, на полочке киотки увидал сторублевую бумажку!
Отец Прохор с матушкой решили написать промелькнувшей в
доме их гостье благодарное письмо — благо знали, как надписывать письма к Смолокурову.
Отец Прохор не сказал ей, какая опасность угрожала Дуне и от какой беды спасена она, потому Аграфена Петровна и не могла понять, отчего это ее подруга убежала из того
дома в одном платье, бросивши пожитки.
А они в барском
доме не пристали, а остановились петербургский чиновник с жандармским полковником у меня в домишке, а другие у
отца дьякона да у причетников.
Из местных обывателей не было такого, кто бы мог купить смолокуровский
дом, даже и с долгой рассрочкой платежа, а жители других городов и в помышленье не держали покупать тот
дом, у каждого в своем месте от
отцов и дедов дошедшая оседлость была — как же оставлять ее, как менять верное на неверное?
Молчал Василий Борисыч, ровно воды в рот набрал. Пристала к
отцу Прасковья Патаповна, требует, чтоб оставил он
дома Василья Борисыча.
По всему хороший был парень, к
отцу, к матери почтительный, о братишке да об сестрах заботливый, по
дому во всем старатель.
Отцу тоже ничего не дает, забыл хлеб-соль родительскую, забыл родимый
дом и брата, забыл и сестер — всю свою семью.
Только что вошла Дуня в отцовский
дом, письма ей подали. Они только что получены были Герасимом Силычем, и он, с часу на час ожидая хозяйку, удержал их у себя. Оба письма были из Луповиц: одно от
отца Прохора, другое от Вареньки.
— Оно, конечно, времени прошло много.
Отца родного позабудешь, не то что кого другого, — сказал Патап Максимыч. — Однако ж мне пора в красильнях моих побывать. Оставайтесь покамест одни, люди ведь знакомые. А ты, Дарья Сергевна, закусочку покамест поставь, да водочки, да винца, какое
дома случилось. А я сейчас и назад. И до возврата моего закуски не убирай.
И было у них намеренье Настю сватать; только она, зная за собой тайный грех, не захотела того и
отцу сказала напрямки, что уйдет в кельи жить, а не удастся, так себя опозорит и родительский
дом: начнет гулять со всяким встречным.
Неточные совпадения
Г-жа Простакова (обробев и иструсясь). Как! Это ты! Ты, батюшка! Гость наш бесценный! Ах, я дура бессчетная! Да так ли бы надобно было встретить
отца родного, на которого вся надежда, который у нас один, как порох в глазе. Батюшка! Прости меня. Я дура. Образумиться не могу. Где муж? Где сын? Как в пустой
дом приехал! Наказание Божие! Все обезумели. Девка! Девка! Палашка! Девка!
Сам Левин не помнил своей матери, и единственная сестра его была старше его, так что в
доме Щербацких он в первый раз увидал ту самую среду старого дворянского, образованного и честного семейства, которой он был лишен смертью
отца и матери.
Дом был большой, старинный, и Левин, хотя жил один, но топил и занимал весь
дом. Он знал, что это было глупо, знал, что это даже нехорошо и противно его теперешним новым планам, но
дом этот был целый мир для Левина. Это был мир, в котором жили и умерли его
отец и мать. Они жили тою жизнью, которая для Левина казалась идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить с своею женой, с своею семьей.
Не зная, когда ему можно будет выехать из Москвы. Сергей Иванович не телеграфировал брату, чтобы высылать за ним. Левина не было
дома, когда Катавасов и Сергей Иванович на тарантасике, взятом на станции, запыленные как арапы, в 12-м часу дня подъехали к крыльцу Покровского
дома. Кити, сидевшая на балконе с
отцом и сестрой, узнала деверя и сбежала вниз встретить его.
Большой
дом со старою семейною мебелью; не щеголеватые, грязноватые, но почтительные старые лакеи, очевидно, еще из прежних крепостных, не переменившие хозяина; толстая, добродушная жена в чепчике с кружевами и турецкой шали, ласкавшая хорошенькую внучку, дочь дочери; молодчик сын, гимназист шестого класса, приехавший из гимназии и, здороваясь с
отцом, поцеловавший его большую руку; внушительные ласковые речи и жесты хозяина — всё это вчера возбудило в Левине невольное уважение и сочувствие.