Неточные совпадения
По
домам обучать Красноглазиха не ходила, разве только к самым богатым; мальчики, иногда и девочки сходились к ней в лачужку, что поставил ей какой-то дальний сродник на огороде еще тогда, как она только что надела черное и пожелала навек
остаться христовой невестой.
Жаль было расставаться ей с воспитанницей, в которую положила всю душу свою, но нестерпимо было и
оставаться в
доме Смолокурова, после того как узнала она, что про нее «в трубы трубят».
При Дунюшке до ее возраста
останусь, где б она ни жила, — конечно, ежели это вашей родительской воле будет угодно, — а отвезете ее, в
дому у вас я на один день не
останусь.
— А люди как на это посмотрят, Марко Данилыч? — строго взглянув на него, взволнованным голосом тихо возразила Дарья Сергевна. — Ежели я, отпустивши в чужие люди Дунюшку, в вашем
доме хозяйкой
останусь, на что это будет похоже?.. Что скажут?.. Подумайте-ка об этом…
Последнее мое вам слово: будет Дунюшка жить в обители, и я с ней буду, исполню завет Оленушкин, не захотите, чтоб я была при ней, дня в
дому у вас не
останусь…
Так
дом и
остался пустым.
— По нынешним обстоятельствам нашему брату чем ни торгуй, без Питера невозможно, — ответил Никита Федорыч. — Ежели
дома на Волге век свой сидеть, не то чтобы нажить что-нибудь, а и то, что после батюшки покойника
осталось, не увидишь, как все уплывет.
Конечно, ваш
дом, движимость, которая на виду
осталась, продадут, банки да кредиторы по скольку-нибудь копеек за рубль получат…
На частые удары била стекаются в келарню работные матери и белицы, те, что, будучи на послушаниях, не удосужились быть на по́стриге… Вот и та приземистая белица, что сейчас была во Фленушкиных горницах, а самой Фленушки все нет как нет… «
Дома, значит,
осталась. Теперь самое лучшее время идти к ней…» — думает Петр Степаныч.
Двоих ребятишек, что
остались после него, одного за другим снесли на погост, а невестка-солдатка в свекровом
дому жить не пожелала, ушла куда-то далеко, и про нее не стало ни слуху ни духу…Тут оженили Абрама.
Оставалось восьмилетней Палаше после родителя-тысячника завидное для крестьянского быта именье: большой новый
дом, и в нем полная чаша; кроме того, товару целковых тысячи на полторы, тысяча без малого в долгах да тысячи две в наличности.
Остался Абрам в
доме полным хозяином.
Возвращаясь на родину, правда, он привез очень большие для крестьянского обихода деньги, но после устройства
дома, приписки в купцы и покупки земли залежных у него
осталось всего только две тысячи.
Все
остались живы, но все обессилели: кто без руки, кто без ноги, у кого лицо набок сворочено. Ночь кроет побоище и разводит бойцов по
домам.
— А потом буду работы искать, — сказал Хлябин. — Еще в Астрахани проведал от земляков, что сродников, кои меня знали, ни единого вживе не
осталось, — хозяйка моя померла, детки тоже примерли,
домом владеют племянники — значит, я как есть отрезанный ломоть. Придется где-нибудь на стороне кормиться.
— А как он не пустит-то? — сказала Матренушка. — Что у тебя, пожитков, что ли, больно много? Сборы, что ли, долгие у тебя пойдут? Пошла из
дому по́ воду, а сама сюда — и дело с концом… Да чего тут время-то волочить —
оставайся теперь же. Барыня пошлет сказать дяде, чтоб он тебя не ждал. Как, Варварушка, по-твоему? — прибавила она, обращаясь к Варваре Петровне.
Кисловы тогда еще не приезжали, а Марья Ивановна с Дуней
остались дома.
— Кондрашка! — равнодушно ответил врач, укладывая ланцеты. — Федулов, — сказал он, обращаясь к фельдшеру, — ступай в
дом пациента, там и
останешься, будешь дежурить у кровати… А что Карл Хрестьяныч,
дома?.. — спросил он потом у будочника Маркелова, пришедшего на место не столько ради порядка, сколько из любопытства.
— Зять
останется дома, — сказал Патап Максимыч.
— Да как же без денег-то, Патап Максимыч? Ведь у меня послезавтра в
дому копейки не
останется, — на каждом слове вспыхивая, чуть слышно промолвила Дарья Сергевна.
А в
дому Луповицких меж тем убирали столы, украшали их, уставляли ценными напитками и плодами своих теплиц. Входили в столовую гости веселые, говорливые, садились за столы по местам. Шуткам и затейным разговорам конца не было, одни хозяева, кроме Андрея Александрыча, все время
оставались сдержанны и холодны. Изронят изредка словечко, а ни за что не улыбнутся.
Андрей Александрыч
остался, а Пахому велел идти домой и сейчас же составить смету на постройки при барском
доме и поправки в
доме отца Прохора. Как ни упрашивала попадья, чтобы позволил Андрей Александрыч Пахому выпить у ней чашечку-другую чая, но он не согласился и приказал конторщику как можно скорей домой поспешить, доложить Николаю Александрычу, что все строенья осмотрены и что поправки необходимы.
— Не
осталось ли у вас в господском
доме каких-нибудь писем или записок о ваших сношеньях с хлыстами?
— Нет, отец Прохор, никаких моих бумаг в ихнем
доме не
осталось, — сказала Дуня. — Но что ж это за следствие? Что такое случилось?
— Что головой-то мотаешь, — досадливо сказал Патап Максимыч. — Разве не знаешь, что теперь он совсем не тот, каким прежде был?… Отвечаю за него, как за самого себя, — вот тебе и весь мой сказ. Не беспокойтесь, Авдотья Марковна,
останетесь довольны. Он у вас был бы при
доме, и на Унжу его можно бы было послать приискивать лесных покупателей.
Рано утром городничий со стряпчим приехали в
дом Смолокурова. Марко Данилыч уж на столе лежал, покрытый простынею. С Дуней беспрестанно делались нервные припадки, однако лекарь сказал, что большой опасности для нее нет, но необходимо, чтоб она, сколько возможно,
оставалась в покое. Дарья Сергевна, Аграфена Петровна, глухая Степановна, разбитная Матрена и прочая женская прислуга были безотлучно при Дуне. Городничего со стряпчим встретил Патап Максимыч.
— Что мне
дом? — грустно она отвечала. — Что теперь мне в нем дорогого? Не глядела бы ни на что. Одна отрада была, одно утешенье — тятенька голубчик, а вот и его не стало… Одна на свете
осталась, безродная.
— Видите ли, любезнейший Герасим Силыч, — сказал Патап Максимыч. — Давеча мы с Авдотьей Марковной положили: лесную пристань и прядильни продать и
дом, опричь движимого имущества, тоже с рук сбыть. Авдотье Марковне, после такого горя, нежелательно жить в вашем городу, хочется ей, что ни
осталось после родителя, в деньги обратить и жить на проценты. Где приведется ей жить, покуда еще сами мы не знаем. А как вам доведется все продавать, так за комиссию десять процентов с продажной цены получите.
Боюсь, не
осталось ли у вас в их
доме каких-нибудь писем, касающихся до богомерзких их деяний.
По этой причине лучше тебе покамест
оставаться в своем
доме, а когда утишатся скорби, тогда к нам переезжай.
Василий Борисыч сейчас после жены от тещи ушел;
осталась больная одна-одинешенька. Хорошо, что Матрена пришла, а то бы недвижимой хозяйке
дома ни достать, ни отдать чего-нибудь некому.
И что-то всем стало невесело. Недолго гостили парни у Мироновны, ушли один за другим, и пришлось девушкам расходиться по
домам без провожатых; иные, что жили подальше от Ежовой, боясь, чтобы не приключилось с ними чего на дороге,
остались ночевать у Мироновны, и зато наутро довелось им выслушивать брань матерей и даже принять колотушки: нехорошее дело ночевать девке там, где бывают посиделки, грехи случаются, особливо если попьют бражки, пивца да виноградненького.
— Оно, конечно, времени прошло много. Отца родного позабудешь, не то что кого другого, — сказал Патап Максимыч. — Однако ж мне пора в красильнях моих побывать.
Оставайтесь покамест одни, люди ведь знакомые. А ты, Дарья Сергевна, закусочку покамест поставь, да водочки, да винца, какое
дома случилось. А я сейчас и назад. И до возврата моего закуски не убирай.
— А как же Патап-от Максимыч один
останется? Ведь ты у него
домом заправляешь. Как же он один-от
останется? — спросил Мокей Данилыч.
Неточные совпадения
И началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все чувствовали, что тяжесть спала с сердец и что отныне ничего другого не
остается, как благоденствовать. С бригадиром во главе двинулись граждане навстречу пожару, в несколько часов сломали целую улицу
домов и окопали пожарище со стороны города глубокою канавой. На другой день пожар уничтожился сам собою вследствие недостатка питания.
Однако ж она согласилась, и они удалились в один из тех очаровательных приютов, которые со времен Микаладзе устраивались для градоначальников во всех мало-мальски порядочных
домах города Глупова. Что происходило между ними — это для всех
осталось тайною; но он вышел из приюта расстроенный и с заплаканными глазами. Внутреннее слово подействовало так сильно, что он даже не удостоил танцующих взглядом и прямо отправился домой.
Через полтора или два месяца не
оставалось уже камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к реке
дом; в последний раз звякнул удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую в весеннее время водой. Бред продолжался.
Среди этой общей тревоги об шельме Анельке совсем позабыли. Видя, что дело ее не выгорело, она под шумок снова переехала в свой заезжий
дом, как будто за ней никаких пакостей и не водилось, а паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский завели кондитерскую и стали торговать в ней печатными пряниками.
Оставалась одна Толстопятая Дунька, но с нею совладать было решительно невозможно.
Яшвин с фуражкой догнал его, проводил его до
дома, и через полчаса Вронский пришел в себя. Но воспоминание об этой скачке надолго
осталось в его душе самым тяжелым и мучительным воспоминанием в его жизни.