Неточные совпадения
— Так
за чем
дело стало? — молвил Марко Данилыч. — Отпишите матушке, отвела бы местечко поближе к себе, а я на том месте домик выстрою Дунюшке… До осени поспеем и построить, и всем приукрасить его.
Сладились наконец. Сошлись на сотне. Дядя Архип пошел к рабочим, все еще галдевшим на седьмой барже, и объявил им о сделке. Тотчас один
за другим
стали Софронке руки давать, и паренек, склонив голову, робко пошел
за Архипом в приказчикову казенку. В полчаса
дело покончили, и Василий Фадеев, кончивший меж тем свою лепортицу, вырядился в праздничную одежу, сел в косную и, сопровождаемый громкими напутствованиями рабочих, поплыл в город.
— То-то вот и есть… — молвил Смолокуров. — Вот оно что означает коммерция-то. Сундуки-то к киргизам идут и дальше
за ихние степи, к тем народам, что китайцу подвластны. Как пошла у них там завороха, сундуков-то им и не надо. От войны, известно
дело, одно разоренье, в сундуки-то чего тогда
станешь класть?.. Вот, поди, и распутывай
дела: в Китае дерутся, а у Старого Макарья «караул» кричат. Вот оно что такое коммерция означает!
Там
за чайком,
за водочкой аль
за стерляжьей селяночкой и
стали дела вершать.
— Знамо, что
за делом.
За бездельем-то бегать сапогов не напасешься, — пробурчал Прожженный и, подняв голову,
стал потолок оглядывать.
— Вот это
дело — важнец!.. — тряхнув головой, радостно вскликнул Прожженный. — Вокруг такой
статьи не грех поработать… Что
за дельце такое?
—
За паузками посылать мое
дело. Вам меня не учить
стать, — строго молвил бурлакам Меркулов. — Ваше
дело работать — ну и работай, буянить не сметь. Здесь ведь город, суд да расправу тотчас найду.
— Как так? Да нешто можно без обеда? — с удивленьем вскликнул Морковников. — Сам Господь указал человеку четырежды во
дню пищу вкушать и питие принимать: поутру́ завтракать, потом полудничать, как вот мы теперь, после того обедать, а вечером на сон грядущий ужинать… Закон, батюшка… Супро́тив Господня повеленья идти не годится. Мы вот что сделаем: теперича отдохнем, а вставши, тотчас и
за обед… Насчет ужина здесь, на пароходе, не
стану говорить, придется ужинать у Макарья… Вы где пристанете?
— Врать, что ли, я
стану тебе?.. Вчера начались продажи малыми партиями. Седов продал тысячи полторы, Сусалин тысячу. Брали по два по шести гривен, сроки двенадцать месяцев, уплата на предбудущей Макарьевской…
За наличные — гривна скидки. Только мало наличных-то предвидится… Разве Орошин вздумает скупать. Только ежели с ним захочешь
дело вести, так гляди в оба, а ухо держи востро.
— Вот какие вы ноне
стали ветрогоны! Вот
за какими
делами по богомольям разъезжаете! Святые места порочите, соблазны по людям разносите! Не чаяла я таких делов от Петра Степаныча, не ожидала… Поди вот тут, каков лукавец! И подумать ведь нельзя было, что
за ним такие
дела водятся… Нехорошо, нехорошо, ой как нехорошо!
За обедом, как ни потчевал ее Марко Данилыч, пальцем не тронула рюмки с вином. Пивом, медом потчевал — не
стала пить. Шампанского подали, и пригубить не согласилась. И до мясного не коснулась, ела рыбное да зелень, хоть
день и скоромный был…
— Изволь, — промолвил дрождник и, вынув из-за пазухи рукописную тетрадку,
стал по ней громогласно читать: — «…Сатана же, завистию распаляем, позавиде доброму
делу Божию и нача со бесы своими беседовати, как бы уловити род человеческий во свою геенну пианством, наипаче же верных христиан.
Стал я расхваливать Мокея Данилыча: и моложе-то он, говорю, меня, и сильнее-то, а ежели до выкупа
дело дойдет, так
за него, говорю, не в пример больше дадут, чем
за меня.
И
стали ее ублажать. Варвара Петровна первая подошла к ней и поцеловала. Смутилась, оторопела бедная девушка. Еще немного
дней прошло с той поры, как, угнетенная непосильной работой в доме названого дяди, она с утра до ночи терпела попреки да побои ото всех домашних, а тут сама барыня, такая важная, такая знатная, целует и милует ее. А
за Варварой Петровной и другие — Варенька, Марья Ивановна, Катенька ее целовали.
— Тяжеленьки условия, Никита Федорыч, оченно даже тяжеленьки, — покачивая головой, говорил Марко Данилыч. — Этак, чего доброго, пожалуй, и покупателей вам не найти… Верьте моему слову — люди мы бывалые, рыбное
дело давно нам
за обычай. Еще вы с Дмитрием-то Петровичем на свет не родились, а я уж давно всю Гребновскую вдоль и поперек знал… Исстари на ней по всем
статьям повелось, что без кредита сделать
дела нельзя. Смотрите, не пришлось бы вам товар-от у себя на руках оставить.
— Останетесь в накладе, Никита Федорыч, — с притворным участьем, покачивая головой, сказал Марко Данилыч. —
За анбары тоже платить надо, гужевая перевозка дорога теперь, поневоле цены-то надо будет повысить. А кто
станет покупать дороже базарной цены? Да еще
за наличные… Не расчет, право, не расчет.
Дело видимое: хоть по всей России развезите — фунта никто не купит у вас.
Глазам не верит Марко Данилыч — по каждой
статье цены поставлены чуть не в половину дешевле тех, что в тот
день гребновские тузы хотели установить
за чаем в Рыбном трактире.
Уж после отправки к Дуне письма вспомнила Дарья Сергевна про Аграфену Петровну. Хоть в последнее время Дуня и переменилась к своему «другу любезному»,
стала к ней холодна и почти совсем избегала разговоров с ней, однако, зная доброе сердце Аграфены Петровны, Дарья Сергевна послала к ней нарочного. Слезно просила ее приехать к больному вместе с Иваном Григорьичем и со всеми детками, самой съездить
за Дуней, а Ивана Григорьича оставить для распорядков по
делам Марка Данилыча…
— Из-за того, что он беспомощен! По-человеческому, Михайло Васильич, надо так, — подняв голову и выпрямясь всем
станом, сказал Патап Максимыч. — А ежели мне Господь такую же участь сготовил? Горько ведь будет, когда обросят меня и никто не придет ни с добрым словом, ни с добрым
делом!..
—
За месяц с тремя
днями, — сказал Пимен и
стал брюхо чесать.
«У Макарья теперь тятенька, — одна
за другой приходят мысли к ней. — В хлопотáх да в заботах сидит в мурье каравана. Не так жил летошний год со мной… Кто его теперь порадует, кто утешит, кто успокоит?.. Когда-то увижусь с ним?.. Когда-то по-прежнему
стану коротать с ним время, да еще с сердечной Дарьей Сергевной?.. Что я
за агница обетованная? Кому я обетованная?.. Бежать, бежать!.. Или в самом
деле нет отсюда возврата?»
Потом
за «добрым
делом»
стали наезжать свахи из больших городов — из Мурома, из Шуи, из Ярославля, даже из Москвы — везде по купечеству знали, что у Марка Данилыча больше миллиона в сундуке и одна-единственная дочка Авдотья Марковна.
Ну, указала мне Марья Ивановна на книги, и
стала я
за ними проводить и
дни, и ночи…
Через какую-нибудь четверть часа Анисья Терентьевна,
став за налой, протяжно и уныло
стала псалтырь читать, а Ольга Панфиловна, бегая по комнатам, принялась хлопотать по хозяйству. Первым
делом у ней было кутью сварить — много ведь потребуется, человек на сто надобно припасти. Кисель сварила и сыту сделала в первый же
день своего прихода.
— Тут в том главное
дело, что совсем должна
стать моя торговлишка, и в разъезды
за стариной ездить мне не удастся, — сказал Чубалов. — Конечно, Иванушку бы можно посылать, да все уж это не то, как я сам. Да он же в дальних отлучках без меня и не бывал никогда. Парень молодой, иной раз может и прошибиться.
— Марфу Михайловну и я
стану просить, не оставила бы нас в этом
деле; оно ведь ей
за обычай, — сказал Самоквасов. — У меня в городе дом есть на примете, хороший, поместительный; надо его купить да убрать как следует… А хотелось бы убрать, как у Сергея Андреича, — потому и его
стану просить. Одному этого мне не сделать, не знаю, как и приступиться, а ему обычно. А ежель в городе чего нельзя достать, в Москву спосылаем; у меня там довольно знакомства.
— Женится — переменится, — молвил Патап Максимыч. — А он уж и теперь совсем переменился. Нельзя узнать супротив прошлого года, как мы в Комарове с ним пировали. Тогда у него в самом
деле только проказы да озорство на уме были, а теперь парень совсем выровнялся… А чтоб он женины деньги нá ветер пустил, этому я в жизнь не поверю. Сколько
за ним ни примечал, видится, что из него выйдет добрый, хороший хозяин, и не то чтоб сорить денежками, а
станет беречь да копить их.
И что-то всем
стало невесело. Недолго гостили парни у Мироновны, ушли один
за другим, и пришлось девушкам расходиться по домам без провожатых; иные, что жили подальше от Ежовой, боясь, чтобы не приключилось с ними чего на дороге, остались ночевать у Мироновны, и зато наутро довелось им выслушивать брань матерей и даже принять колотушки: нехорошее
дело ночевать девке там, где бывают посиделки, грехи случаются, особливо если попьют бражки, пивца да виноградненького.
— Ты теперь в достатках, — сказала Дарья Сергевна, — и на будущее время Дуня тебя никогда не оставит своей помощью. Ежели захочешь жениться,
за невестами
дело не
станет, найдется много. А мой бы совет: к Богу обратиться, ты уж ведь не молоденький. Ты же, я думаю, живучи в полону, пожалуй, и Христову-то веру маленько забыл. Так и надо бы тебе теперь вспомнить святоотеческие предания и примирить свою совесть с Царем Небесным.
—
За хозяйкой и
за женским уходом
дело у тебя не
станет, — молвил Патап Максимыч. — При твоих теперь достатках невест не оберешься, хоть тебе и немало лет. Только этого я тебе не советую. Известно, что такое молодая жена у старого мужа. Не довольство в жизни будет тебе, а одна только маята.