Неточные совпадения
Как возговорит белый царь
людям своим: «Ой вы гой еси, мои слуги верные, слуги верные, неизменные, вы подите-ка, поглядите-ка на те ли на
горы на Дятловы, что там за березник мотается, мотается-шатается, к земле-матушке преклоняется?»…
Таковы сказанья на
Горах. Идут они от дедов, от прадедов. И у русских
людей, и у мордвы с черемисой о русском заселенье по Волге преданье одно.
Привычка осталась; и теперь на
Горах, где живут коренные русские
люди, не помесь с чужеродцами, а чистой славянской породы, лесов больше нет, остались кой-где рощицы, кустарник да ёрники…
Был
человек он богатый, на Кяхте торговлю с китайцами вел, не одна тысяча цибиков у него на Сибирской с чаем стояла, а в Панском гуртовом —
горы плисов, масло́вых да мезерицких сукон ради мены с Китаем лежали.
Эта страсть одно лишь
горе, одно лишь несчастье приносит
людям.
Да, Герасим Силыч, правда в
людях молвится: «Без детей
горе, а с детьми вдвое»…
Скотина зачумела и вся до последнего бычка повалилась, потом были сряду два хлебных недорода, потом лихие
люди клеть подломали и все добро повытаскали, потом овин
сгорел, потом Абрам больше года без вины в остроге по ошибке, а скорей по злому произволу прокурора, высидел.
Люди степенные садятся ближе к селу под самой
горой.
Песня за песней, игра за игрой, а у степенных
людей беседа живей да живей. Малы ребятки, покинувши козны и крегли, за иную игру принялись. Расходились они на две ватажки, миршенская становилась под
горой задом к селу, одаль от них к речке поближе другая ватажка сбиралась — якимовская.
Монастырь согради на
горе возле твоего села, согради его во имя Спаса милостивого, и не будет забвенно на земле имя твое, станут
люди честну́ю обитель звать Княж-Хабаровым монастырем.
Еще половины песни не пропели, как началось «раденье». Стали ходить в кругах друг зá другом мужчины по солнцу, женщины против. Ходили, прискакивая на каждом шагу, сильно топая ногами, размахивая пальмами и платками. С каждой минутой скаканье и беганье становилось быстрей, а пение громче и громче. Струится пот по распаленным лицам,
горят и блуждают глаза, груди у всех тяжело подымаются, все задыхаются. А песня все громче да громче, бег все быстрей и быстрей. Переходит напев в самый скорый. Поют
люди Божьи...
Зато большие черные глаза
горели у него таким огнем, и было в них так много жизни, что он, смотря на
человека, казалось, проникал в его душу.
Читывали они про них в мистических книгах, знали, что тотчас после падения Бонапарта духовные супруги явились в высшем прусском обществе между придворными, принявшими секту мукеров; знали, что есть духовные жены у сектантов Америки, знали, что из Пруссии духовное супружество проникло и в Петербург, но не могли понять, как это учение проникло за Кавказские
горы и как ссыльный крестьянин Комар мог усвоить учение кенигсбергского архидиакона Эбеля, графини Гребен и других знатных дам и государственных
людей Пруссии…
Было, матушка, время, и нас из хороших
людей не выкидывали, и мы живали в достатке, и у нас дом полная чаша был, да вот Господь
горем посетил.
— Этого не скажи, — молвил Патап Максимыч. — Немало есть на свете
людей, что плутовства и обманства в них целые
горы, а ума и с наперсток нет. Таких много… Из самых даже первостатейных да из знатных бывают. У иного, пожалуй, ум-от и есть, да не втолкан весь. Вот что, дружище!
— То был богатый богатина Данило Филиппыч, господь Саваоф, — заговорили
люди Божьи, когда смолк ослабевший Устюгов. Волновалась его грудь, восторженным блеском
горели глаза. Едва может он сдерживать подступавшие к сердцу рыданья.
Вот почему не говорили тебе ни про
гору Городину, ни про Ивана Тимофеича, ни про других, простыми
людьми святыми и даже богами почитаемых…
В хлыстовские корабли по бо́льшей части попадают
люди нервные, раздражительные, потерпевшие в жизни кто от житейского
горя, кто от обид и огорчений.
Рассказывают, что на
гору Городину сходил бог Саваоф, под именем «верховного гостя», что долгое время жил он среди
людей Божьих, и недавно еще было новое его сошествие в виде иерусалимского старца.
— Не то тебя смущает, — строго и учительно сказала Марья Ивановна. — Не подозренье в обмане расстроило тебя. Враг Бога и
людей воздвигает в твоей душе бурю сомнений… Его дело!.. Берегись, чтоб совсем он не опутал тебя… Борись, не покоряйся. Будешь поддаваться сомненьям, сама не заметишь, как навеки погибнешь. Скоро приедет сюда Егор Сергеич. Подробней и прямее, чем братец Николаюшка, станет он говорить о Божьих
людях Араратской
горы. Будешь тогда на соборе?
А тут начальство стало и молокан и Божьих
людей ссылать за Кавказ и селить по деревням, что настроены на подножьях
горы Араратской.
— Что во время землетрясения тамошние
люди молились, взирая на
гору, об этом также все из закавказских Божьих
людей, от мала до велика, в один голос говорят.
Еще поговорил Егор Сергеич, рассказал про бакинские огни, про высокие
горы, со снежными, никогда не таявшими вершинами; про моря Каспийское и Черное. Рассказы его были занимательны. Дуня заслушалась их, но другие не того ждали от араратского посланника. Ждали они известий о том, что было в последние годы за Кавказом, среди тамошних Божьих
людей.
А дня за три в самом деле был пожар в Перигорове, и несколько
человек, Бог их знает откуда приехавших,
сгорело на постоялом дворе. Отец Прохор этим случаем воспользовался для своего рассказа.
— Ах, ничего ты не знаешь, моя сердечная… И того не знаешь, что за зверь такой эта Марья Ивановна. Все от нее сталось. Она и в ихнюю веру меня заманила!.. Она и к Денисову заманила!.. — вскликнула Дуня, стыдливо закрыв руками разгоревшееся лицо. — Все она, все она… На всю жизнь нанесла мне
горя и печали! Ох, если б ты знала, Груня, что за богопротивная вера у этих Божьих
людей, как они себя называют! Какие они Божьи
люди?.. Сатаны порожденья.
Облилась Дуня слезами при этих словах давнего верного друга. Сознавала она правду в речах Груни и не могла ничего возразить. В глубокую думу погрузилась она и через несколько минут, надрываясь от
горя, кинулась на постель Аграфены Петровны и, спрятав лицо в подушки, не своим как будто голосом стала отрывисто вскрикивать. Если б эти рыданья, эти сердечные вопли случились в сионской горнице, собор Божьих
людей возопил бы: «Накатил! Накатил!» Хлыстовские душевные движенья оставались еще в Дуне. Причитала она...
И почел он тебя тогда
человеком во всем достаточным, и стал он раздумывать, как бы тебе на Прасковье жениться, а потом послать на
Горы промысла там заводить.
Был тогда я
человеком зажиточным, да напасть нашла на меня, токарня
сгорела.
Вдруг иные дни наступили, посетил нас Господь испытаниями, токарня
сгорела, лихие
люди позавиствовали — подожгли.
Неточные совпадения
Отчаяние его еще усиливалось сознанием, что он был совершенно одинок со своим
горем. Не только в Петербурге у него не было ни одного
человека, кому бы он мог высказать всё, что испытывал, кто бы пожалел его не как высшего чиновника, не как члена общества, но просто как страдающего
человека; но и нигде у него не было такого
человека.
Но это сознание своей низости пред тем
человеком, которого он несправедливо презирал, составляло только малую часть его
горя.
Тем хуже для тебя», говорил он мысленно, как
человек, который бы тщетно попытался потушить пожар, рассердился бы на свои тщетные усилия и сказал бы: «так на же тебе! так
сгоришь за это!»
— Послушай, Казбич, — говорил, ласкаясь к нему, Азамат, — ты добрый
человек, ты храбрый джигит, а мой отец боится русских и не пускает меня в
горы; отдай мне свою лошадь, и я сделаю все, что ты хочешь, украду для тебя у отца лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, — а шашка его настоящая гурда [Гурда — сорт стали, название лучших кавказских клинков.] приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется; а кольчуга — такая, как твоя, нипочем.
— Ох, батюшка, осьмнадцать
человек! — сказала старуха, вздохнувши. — И умер такой всё славный народ, всё работники. После того, правда, народилось, да что в них: всё такая мелюзга; а заседатель подъехал — подать, говорит, уплачивать с души. Народ мертвый, а плати, как за живого. На прошлой неделе
сгорел у меня кузнец, такой искусный кузнец и слесарное мастерство знал.