Неточные совпадения
— Подождешь, успеешь! — сказал с досадой Марко Данилыч и отвернулся от рабочих; но те все трое в один
голос смелее
стали просить расчета.
— Хочешь, ребята,
стану орехи лбом колотить? — так после подвигов Яшки
голосом зычным на всю артель крикнул рябой, краснощекий, поджаристый, но крепко сколоченный Спирька, Бешеным Горлом его прозывали, на всех караванах первый силач. — Не простые орехи, грецкие
стану сшибать. Что расшибу, то мое, а который не разобью, за то получаю по плюхе — хошь ладонью, хошь всем кулаком.
— Здравствуй, Зиновий Алексеич!.. Вот где Господь привел свидеться! — радостным
голосом говорил Марко Данилыч. — Татьяна Андревна, здравствуйте, сударыня! Давненько с вами не видались… Барышни, Лизавета Зиновьевна, Наталья Зиновьевна!.. Выросли-то как!.. Господи!.. Да какие
стали раскрасавицы!.. Дуня, а Дуня! Подь скорее, примай подружек, привечай барышен-то… Дарья Сергевна, пожалуйте-ка сюда, матушка!
Вдруг, ровно по чьему приказу, бурлаки разом шпили побросали и в сотню
голосов с бранью, с руганью
стали задорно кричать...
— Ну, это ина
статья, — заговорили бурлаки совсем другим уже
голосом и разом сняли перед хозяином картузы и шапки. — Что ж ты, ваше степенство, с самого начала так не сказал? А то и нас на грех, и себя на досаду навел. Тебе бы с первого слова сказать, никто бы тебе супротивного слова не молвил.
Быстро вскочил Веденеев со стула, взъерошил волосы и, раза три пройдясь взад и вперед по комнате,
стал перед приятелем… Взволнованным
голосом он сказал ему...
Встала Фленушка, отерла слезы и, выпрямившись
станом, твердым, резким
голосом сказала матери...
— Истомился по тебе я, Фленушка, — со слезами в
голосе заговорил Петр Степаныч. — А как услышал, что и ты зачала тосковать, да к тому еще прихварывать, таково мне кручинно
стало, что не мог я стерпеть — наспех собрался, лишь бы глазком взглянуть на тебя.
— Да сколько ж раз я молил тебя, уговаривал женой моей быть?.. Сколько раз Богом тебя заклинал, что
стану любить тебя до гробовой доски,
стану век свой беречь тебя… — дрожащим
голосом говорил Петр Степаныч.
Совсем, бывало, стемнеет, зелеными переливчатыми огоньками загорятся в сочной траве Ивановы червяки, и
станут в тиши ночной раздаваться лесные
голоса; то сова запищит, как ребенок, то дергач вдали затрещит, то в древесных ветвях птица впросонках завозится, а юный пустынник, не чуя ночного холода, в полном забытьи, стоит, долго стоит на одном месте, подняв голову и вперив очи в высокое небо, чуть-чуть видное в просветах темной листвы деревьев…
— Коротка же у вас
стала память! Коротéнька!.. — продолжала тетка Арина обиженным
голосом. — Ну а сами-то вы, сударь, в каких странах побывали?
Но все в один
голос решили, что Герасим Чубалов темный богач, и
стали судить и рядить, гадать и догадываться, где б это он был-побывал, в каких сторонах, в каких городах и каким способом столь много добра накопил.
Марко-то Евангелиста не хотелось ему упустить. Оттого и
стал он теперь подъезжать к Чубалову. Не будь того, иным бы
голосом заговорил.
Стал поперек дороги и, повертывая лотком перед Марком Данилычем, кричит во всю мочь звонким
голосом...
Этот не пристает по крайней мере, не вертится с лотком, и за то спасибо. Прокричал свое и к сторонке. Но только что избавился от него Марко Данилыч, яблочница
стала наступать на него. Во всю мочь кричит визгливым
голосом...
Спешным делом миршенские парнишки в ряд
становились и, крикнув в
голос «камча!», пошли на якимовских. А те навстречу им, но тоже с расстановками: шагнут — остановятся, еще шагнут — еще остановятся. Близко сошлись бойцы-мальчуганы, но в драку покуда не лезут, задорнее только кричат...
— Пока ничего еще, а
стала я замечать, что, как только приехала к нам эта Марья Ивановна, Дунюшка совсем другая
стала, — понизив
голос, отвечала Дарья Сергевна.
Когда явишься ты в среде малого стада, в сонме племени нового Израиля, и Божьи люди
станут молиться на твоих глазах истинной молитвой, не подумаешь ли ты по-язычески, не скажешь ли в сердце своем: «Зачем они хлопают так неистово в ладоши, зачем громко кричат странными
голосами?..»
— Не поминай, не поминай погибельного имени!.. — оторопелым от страха
голосом она закричала. — Одно ему имя — враг. Нет другого имени.
Станешь его именами уста свои сквернить, душу осквернишь — не видать тогда тебе праведных, не слыхать ни «новой песни», ни «живого слова».
И
стали готовить Катеньку ко вступлению «на правый путь истинной веры»; когда же привезли ее в Луповицы и она впервые увидала раденье, с ней случился такой сильный припадок, что, лежа на полу в корчах и судорогах,
стала она, как кликуша, странными
голосами выкрикивать слова, никому не понятные.
— Нет, друг, нельзя, — решительным
голосом сказал Израиль. — Боюсь. Ну, как вдруг владыка узнает?.. Не тебя и не Марью Ивановну
станет тазать. Так али нет, отец Анатолий?
— Помните, бабы, как он Настасье Чуркиной этак же судьбу пророчил? — бойко, развязно заговорила и резким
голосом покрыла общий говор юркая молодая бабенка из таких, каких по деревням зовут «урви, да отдай». — Этак же спросили у него про ее судьбину, а Настасья в те поры была уж просватана, блаженный тогда как хватит ее братишку по загорбку… Теперь брат-от у ней вон какой
стал, торгует да деньгу копит, а Настасьюшку муж каждый Божий день бьет да колотит.
Медленным шагом, с важностью во взоре, в походке и
голосе, Николай Александрыч подошел к столу, часто повторяя: «Христос воскресе! Христос воскресе!» Прочие
стали перед ним полукругом — мужчины направо, женщины налево. И начали они друг другу кланяться в землю по три раза и креститься один на другого обеими руками.
— Чего
стал? Не ждать мне тебя! — нахмурив брови и повышая
голос, сказал Марко Данилыч.
Послышались было людские
голоса, и кучер громче
стал кричать, а все-таки не было ответа.
— Жили мы, жили с тобой, подружились, съединились душами, — со страстным увлеченьем, тоскливым
голосом продолжала речи свои Варенька. — И вдруг ничего как не бывало!..
Станем мы по тебе тосковать, будем сокрушаться, а ты?.. Забудешь и нас, и святую сионскую горницу… Все забудешь… Опять погрязнешь в суете, погрузишься в мир страстей и утех… И, горючьми слезами обливаючись, будем мы поминать тебя.
И вот
стали ей являться призраки,
стали слышаться неведомо откуда идущие
голоса…
— Да, с той поры, как
стала сомневаться в правоте той веры, — тихо промолвила Дуня. — И тут
стал чудиться мне его
голос, нежный такой и жалобный, а после и сам всем обличьем начал мерещиться мне. Стоит, бывало, ровно живой…
— Как убежала, больше он не казался, и
голоса не
стало слышно, — отвечала Дуня. — Зато тоски вдвое прибыло. Как вспомню про него да подумаю, так и захочется хоть минутку посмотреть на него.
Вдруг Илюшка спрыгнул с печи,
стал среди избы, кликнул, гаркнул беседе громким
голосом...
Собачий лай
становился все громче и громче,
стало видимо, что путники подъезжают к какой-то деревне. Вот наконец и прясла околицы, виднеется и строенье. В крайней большой, но запущенной избе виден огонь. К той избе и подъехали. Никифор постучал в ворота и громким
голосом кликнул...
— Уж не вздумал ли ты опять женихом к ней
стать? — промолвил, понизив
голос, Патап Максимыч.