Неточные совпадения
А что в прежни времена
с сергачами
бывало, того не перескажешь.
Бывали на Горах крепостные
с миллионами, у одного лысковского барского мужика в Сибири свои золотые промыслы были.
На иные дела гусаров нельзя посылать — их берег Поташов, а надо же
бывало иной раз кому язык мертвой петлей укоротить, у кого воза
с товарами властной рукой отбить, кого в стену замуровать, кого в пруд послать карасей караулить.
Много бранили ее,
бывало дело — и колачивали, но, возверзая печаль на Господа, мирилась она
с оскорбителями, а работать языком все-таки не переставала.
Запугав антихристом и дьяволом учеников, поучает,
бывало, их мастерица, как должно жить и чего не творить, дабы не впасть во власть врага Божия, не сойти вместе
с ним в тартарары преисподние.
«И то еще я замечал, — говорил он, — что пенсионная, выйдя замуж, рано ли поздно, хахаля заведет себе, а не то и двух, а котора у мастерицы была в обученье, дура-то дурой окажется, да к тому же и злобы много накопит в себе…» А Макрина тотчá
с ему на те речи: «
С мужьями у таких жен, сколько я их ни видывала, ладов не
бывает: взбалмошны, непокорливы, что ни день, то в дому содом да драна грамота, и таким женам много от супружеских кулаков достается…» Наговорившись
с Марком Данилычем о таких женах и девицах, Макрина ровно обрывала свои россказни, заводила речь о стороннем, а дня через два опять,
бывало, поведет прежние речи…
Дома совсем не то: в немногих купеческих семействах уездного городка ни одной девушки не было, чтобы подходила она к Дуне по возрасту, из женщин редкие даже грамоте знали; дворянские дома были для Дуни недоступны — в то время не только дворяне еще, приказный даже люд, уездные чиновники, смотрели свысока на купцов и никак не хотели равнять себя даже
с теми, у кого оборотов
бывало на сотни тысяч.
Нежно поглядывая на Дунюшку, рассказывал он Марку Данилычу, что приехал уж
с неделю и пробудет на ярманке до флагов, что он, после того как виделись на празднике у Манефы, дома в Казани еще не
бывал, что поехал тогда по делам в Ярославль да в Москву, там вздумалось ему прокатиться по новой еще тогда железной дороге, сел, поехал, попал в Петербург, да там и застрял на целый месяц.
Суров, неречист
бывал он
с подначальными…
— Надобности кой-какие
бывали… у них… — запинаясь, отвечал приказчик. — У кого обувь порвалась, кому рубаху надо было справить… Не помногу давано-с.
Рыбные промышленники, судохозяева и всякого другого рода хозяева
с большой охотой нанимают слепых: и берут они дешевле, и обсчитывать их сподручней, и своим судом можно
с ними расправиться, хоть бы даже и посечь, коли до того доведется. Кому без глаз-то пойдет он жалобиться? Еще вдосталь накланяется, только, батюшки, отпустите. Марко Данилыч слепыми не брезговал — у него и на ловлях, и на баржах завсегда их вдоволь
бывало… Потому, выгодно.
Двугривенный развязал язык одному писцу, узнал от него Марко Данилыч, что лучше
побывать вечерком, потому что капитан
с праздника раньше шести часов не воротится, да и то будет «устамши».
А помня завсегда, что тятеньке покойнику вы были приятелем, хлеб-соль
с ним важивали и, кажется, даже
бывали у вас общие дела, хочу на сей раз вам услужить.
— Какие дела?.. Ни
с ним, ни
с родителем его дел у меня никаких не
бывало, — маленько, чуть-чуть смутившись, ответил Доронин. — По человечеству, говорю, жалко. А то чего же еще? Парень он добрый, хороший — воды не замутит, ровно красная девица.
И в кабаках-то сидели еще те самые целовальники, которым он последнюю шапчонку,
бывало, закладывал, и в полиции-то служили те самые будочники, что засыпали ему в спину горяченьких, и товарищи прежней беспутной жизни теперь одолели его — еле стоя на ногах, лезли к нему
с увереньями в дружбе и звали
с собой разгуляться по-старинному.
Весело, радошно похаживал он по разубранным своим горницам, когда они
бывали гостями полнехоньки; тут от него и шутки, и смехи так и сыплются, а без гостей приказчики да рабочие иной раз от хозяина слова добиться скоро не могут, только и разговорится, что
с одними семейными.
Живя на мельнице, мало видели они людей, но и тогда, несмотря на младенческий еще почти возраст, не были ни дики, ни угрюмы, ни застенчивы перед чужими людьми, а в городе, при большом знакомстве, обходились со всеми приветно и ласково, не жеманились, как их сверстницы, и
с притворными ужимками не опускали, как те, глаз при разговоре
с мужчинами, не стеснялись никем, всегда и везде
бывали веселы, держали себя свободно, развязно, но скромно и вполне безупречно.
Видал ее Федор Меркулыч каждое лето, когда,
бывало, пробудясь от послеобеденного сна, прохлаждался он, сидя за чаем в гулянке, что стояла вскрай его сада, рядом
с садишком чеботаря.
По зимам и в темные ночи осенние, когда Меркулов в отлучках
бывал, видалась она
с полюбовником в уютной спаленке, до вторых петухов
с ним просиживала возле изразцовой печки на теплой лежаночке, а летом миловалась
с ним в зеленом саду, в частом вишенье, орешенье и весело над постылым мужем посмеивалась.
С Наташей был он шутлив и весел, иной раз,
бывало, как маленький мальчик
с нею резвится, но
с Лизаветой Зиновьевной обращался сдержанно и, как ни близок был в семействе, робел перед ней.
И она тоже дичилась его, и ей как-то стыдно
бывало, когда Никита Федорыч
с ней заговаривал.
— Говорил, что надо подождать, — почесывая затылок, будто
с обиженным видом молвил старшой из ловецкой артели. — Что это за тоня! Разве такие
бывают! Только званье одно…
Писал он к знакомому царицынскому купцу Володерову, писал, что скоро мимо Царицына из Астрахани пойдет его баржа
с тюленем, — такой баржи вовсе у него и не
бывало, — то и просил остановить ее: дальше вверх не пускать, потому-де, что от провоза до Макарья будут одни лишь напрасные издержки.
В самый день дожинок после обедни идут,
бывало,
с веселыми песнями на широкий двор помещичий, высоко́ держа над головами именинный сноп.
С того года как Марко Данилыч отдал Дуню в Манефину обитель на воспитанье, Таифа
бывала у него каждую ярманку в караване. Думала и теперь, что он по-прежнему там на одной из баржей проживает.
Радушно встретил Смолокуров старую знакомую, мать Таифу. Узнав, что она уж
с неделю живет у Макарья, попенял ей, что до сей поры у него не
побывала, попрекнул даже, что, видно-де, у ней на ярманке и без него знакомых много. И мать Таисею ласково принял.
— А к тому мои речи, что все вы ноне стали ветрогоны, — молвила мать Таисея. — Иной женится, да как надоест жена, он ее и бросит, да и женится на другой. Много
бывало таких. Ежели наш поп венчал, как доказать ей, что она венчана жена? В какие книги брак-от записан? А как в великороссийской повенчались, так уж тут, брат, шалишь, тут не бросишь жены, что истопку
с ноги. Понял?
— Ты каждый день у нас
бывай, Груня, — говорила Дунюшка. — Он к нам частенько похаживает. Поговори хорошенько
с ним, вызнай, каков он есть человек. Тебе виднее. Пожалуйста!
А Наташа про Веденеева ни
с кем речей не заводит и
с каждым днем становится молчаливей и задумчивей. Зайдет когда при ней разговор о Дмитрии Петровиче, вспыхнет слегка, а сама ни словечка. Пыталась
с ней Лиза заговаривать, и на сестрины речи молчала Наташа, к Дуне ее звали — не пошла. И больше не слышно было веселого, ясного, громкого смеха ее, что
с утра до вечера,
бывало, раздавался по горницам Зиновья Алексеича.
С веселой улыбкой Веденеев обещался
бывать почаще. Затем, поговорив
с Лизаветой Зиновьевной, спросил про Наташу.
— Да при всяких, когда до чего доведется, — отвечал трактирщик. — Самый доверенный у него человек. Горазд и Марко Данилыч любого человека за всяко облаять, а супротив Корнея ему далеко. Такой облай, что слова не скажет путем, все бы ему
с рывка. Смолокуров, сами знаете, и спесив, и чванлив, и держит себя высоко, а Корнею во всем спускает.
Бывает, что Корней и самого его обругает на чем свет стоит, а он хоть бы словечко в ответ.
— Что ж это ты?
Побывай у них… Девицы хорошие, любят тебя, — молвил Марко Данилыч, по-прежнему глядя на улицу. — А то
с одной Аграфеной Петровной хороводишься… Только у тебя и света в окошке… Так, ласточка ты моя, делать не годится.
— Это я точно слыхал, и не один даже раз разговаривал про них
с отцом Никифором, — молвил Василий Петрович. — В том только у меня сумнительство на ихний счет, что ведь
с чего-нибудь взял же народ про Сергея так рассказывать. Без огня дыма, матушка, не
бывает.
— Можно бы, я полагаю, и осетринки прихватить, — будто нехотя проговорил Морковников. — Давеча в Василе ботвиньи я
с осетриной похлебал — расчудесная, а у них на пароходе еще, пожалуй, отменнее. Такая, я вам доложу, Никита Федорыч, на этих пароходах
бывает осетрина, что в ином месте ни за какие деньги такой не получишь… — Так говорил Василий Петрович, забыв, каково пришлось ему после васильсурской ботвиньи.
И после того
с него пишут портрет, а ежели некому портрета написать, берут рукописанье — и тут
бывает волхвованье…
— Знать-то знают. Только мне уж лучше в иное время у них
побывать… А сегодня бы мне поговорить
с тобой надо.
Пришел на зов коридорный и разъяснил все дело. Вчерашний дежурный, получив от Меркулова рублевку, делом не волоча, тотчас же выпил за его здоровье. А во хмелю
бывал он нехорош, накричал, набуянил, из постояльцев кого-то обругал, хозяина заушил и
с меркуловской запиской в части ночевал.
Зачнет он,
бывало, мне про любовь свою рассказывать, зачнет меня уговаривать, бежала бы я
с ним, повенчалась бы, а я будто согласье даю, а сама потом в глаза ему насмеюсь.
— Еще бы не тосковать!.. До кого ни доведись… При этакой-то жизни? Тут не то что истосковаться, сбеситься можно, — сердито заворчала Марьюшка. — Хуже тюрьмы!.. Прежде,
бывало, хоть на беседы сбегаешь, а теперь и туда след запал… Перепутал всех этот Васька, московский посланник, из-за каких-то там шутов архиереев… Матери ссорятся, грызутся, друг
с дружкой не видаются и нам не велят. Удавиться — так впору!..
— Нет, матушка. В Казани я
с весны не
бывал,
с весны не видел дома родительского… Да и что смотреть-то на него после дедушки?.. Сами изволите знать, каковы у нас
с дядей дела пошли, — отвечал Петр Степаныч. — В Петербург да в Москву ездил, а после того без малого месяц у Макарья жить довелось.
—
С Дрябиными виделся, у Громова, у Василья Федулыча, раз-другой
побывал, — отвечал Петр Самоквасов.
Не мало время сидел Петр Степаныч у Манефы. Прежде,
бывало, в ее келье то Фленушка
с Марьюшкой, то из матерей кто-нибудь сидит — теперь никого. Даже Евдокея келейница, поставивши на стол самовар, хоть бы раз потом заглянула. Никогда так прежде не важивалось.
Стали ему вспоминаться веселые вечера, что,
бывало, проводил он
с Фленушкой в этом самом перелеске.
Слез как не
бывало. Исчезли на лице и страстность, и нежность. Холодная строгость сменила бурные порывы палившей страсти. Быстро
с лужайки вскочив, резким голосом она вскрикнула...
— По разным местам разъезжал, — сказал Петр Степаныч. — В Москве проживал, в Петербурге, у Макарья
побывал на ярманке. К тому же недосуги у меня разные случились, дела накопились… А вы, однако, не сказали ли кому, что свадьбу Прасковьи Патаповны мы
с Сеней состряпали?
Так веселятся в городке, окруженном скитами. Тот же дух в нем царит, что и в обителях, те же нравы, те же преданья, те ж обиходные, житейские порядки… Но ведь и по соседству
с тем городком есть вражки, уютные полянки и темные перелески. И там летней порой чуть не каждый день
бывают грибовные гулянки да ходьба по ягоды, и там до петухов слушает молодежь, как в кустиках ракитовых соловушки распевают, и там… Словом, и там, что в скитах, многое втайне творится…
В последнее время каждый день
бывал он то у Дорониных, то у Марка Данилыча: все полюбили веселого Петра Степаныча, свыклись
с ним.
— Известно что, — ухмыльнулся Васютка. — Соловьев по ночам вместе слушают-с, по грибы да по ягоды по лесочкам похаживают. Были у них ахи, были и махи, надо полагать, всего
бывало. На эти дела в скитах оченно просто. Житье там разлюли-малина, век бы оттоле не вышел.
Даже на то, что старой вере она не последует, смотрела снисходительно и, говоря
с Марком Данилычем, высказывала убеждение, что хорошие люди во всякой вере
бывают и что Господь, видя добродетели Марьи Ивановны, не оставит ее навсегда во тьме неверия, но рано или поздно обратит ее к древлему благочестию.
Не орал Нефедыч, не сеял, а денежкам в мошне перевода у него не
бывало, жил себе не тужил, у всех в любви и почете был, о чем кого ни попросит, всяк ему
с радостью услужит, чем только сможет.