Неточные совпадения
Саша приблизилась к отцу, отвела тихо его
руку от глаз, прижала его
голову к своей груди и, поцеловав отца в лоб, тихо шепнула ему...
Она держалась обеими
руками за одну веревку и, положив на них
голову, смотрела вдаль за реку, на широкую, беспредельную зеленую степь, над которою в синеве неба дотаивало одинокое облачко.
— Да, сестра, — говорил он, наклонив к Ларисе
голову и приподняв на виске волосы, — здесь тоже в мои тридцать лет есть серебряные нити, и их выпряла эта прекрасная белая ручка этой прекрасной Александры Ивановны… Так уж предоставь мне лучше вас знать эту Александру Ивановну, — заключил он, ударяя себя пальцем в грудь, и затем еще раз сжал сестрину
руку и уехал.
Это не была Александра Ивановна, это легкая, эфирная, полудетская фигура в белом, но не в белом платье обыкновенного покроя, а в чем-то вроде ряски монастырской белицы. Стоячий воротничок обхватывает тонкую, слабую шейку, детский стан словно повит пеленой и широкие рукава до локтей открывают тонкие
руки, озаренные трепетным светом горящих свеч. С
головы на плечи вьются светлые русые кудри, два черные острые глаза глядят точно не видя, а уста шевелятся.
Он, чуть касаясь ногами пола, пошел к кровати: здесь было еще темнее. Опять надо было искать наощупь, но Висленев, проводя
руками по маленькому столику, вдруг неожиданно свалил на пол колокольчик, и с этим быстро бросился обутый и в панталонах в постель и закрылся с
головой одеялом.
Бодростина завела
руку за
голову Горданова и поставила ему с затылка пальцами рожки.
Через минуту та явилась, высоко держа у себя над
головой лиф, а через левую ее
руку спускались целые волны легкого густо-зеленого крепона.
Александра Ивановна правила, держа вожжи в
руках, обтянутых шведскими перчатками, а в ногах у нее, вся свернувшись в комочек и положив ей
голову на колени, лежала, закрывшись пестрым шотландским пледом, Вера.
— Я лежу и никак не засну, все Бог знает что идет в
голову, как вдруг она, не касаясь ногами пола, влетает в мою спальню: вся бледная, вся в белом, глаза горят, в обеих
руках по зажженной свече из канделябра, бросилась к окну, открыла занавеску и вдруг…
— Игра начинается большая и опасная! — носилось в ее
голове. — Рискованнее и смелее я еще не задумывала ничего, и я выиграю… Я должна выиграть ставку, потому что ходы мои рассчитаны верно, и
рука, мне повинующаяся, неотразима, но… Горданов хитер, и с ним нужна вся осторожность, чтоб он ранее времени не узнал, что он будет работать не для себя. Впрочем, я готова встретить все, и нам пора окончить с Павлом Николаевичем наши счеты!
Он и не сробел, потому что он тоже приехал не с простыми
руками и с непустой
головой: у него в заповедной сумке было спрятано мурзамецкое копье, от которого сразу должна была лечь костьми вся несметная рать и сила великая.
Горданов тронул Ванскок за
руку и, улыбнувшись, покачал укоризненно
головой.
Горданов, вскочивший в то мгновение, когда Висленев сделал к нему последний шаг, и стоявший с насупленными бровями и со стулом в
руке во все время произнесения Висленевым последних ожесточенных слов, при виде последующего припадка, бросил стул и, налив из графина стакан воды, выплеснул его издали на
голову несчастного мученика.
— Да, и прибавь, я у самой цели моих желаний и спешу к ней жадно, нетерпеливо, и она близко, моя цель, я почти касаюсь ее моими
руками, но для этого мне нужен каждый мой грош: я трясусь над каждою копейкой, и если ты видишь, что я кое-как живу, что у меня в доме есть бронза и бархат, и пара лошадей, то, любезный друг, это все нужно для того, чтобы поймать, исторгнуть из
рук тысячи тысяч людей миллионы, которые они накопили и сберегли для моей недурацкой
головы!
И он с этим схватил фуражку и быстро бросился к двери, но Горданов удержал его за
руку, посадил на диван и, выбежав вон со шляпой на
голове, запер гостя на ключ.
Подозеров нагнулся и с чувством поцеловал обе
руки Александры Ивановны. Она сделала было движение, чтобы поцеловать его в
голову, но тотчас отпрянула и выпрямилась. Пред нею стояла бледная Вера и положила обе свои
руки на
голову Подозерова, крепко прижала его лицо к коленам мачехи и вдруг тихо перекрестила, закрыла ладонью глаза и засмеялась.
Глафире Васильевне не стоило никакого труда завертеть эту верченую
голову; она без труда забрала в свои
руки его волю, в чужих
руках побывалую.
Так прошел еще час. Висленев все не возвращался еще; а Лариса все сидела в том же положении, с опущенною на грудь
головой, с одною
рукой, упавшею на кровать, а другою окаменевшею с перстом на устах. Черные волосы ее разбегались тучей по белым плечам, нескромно открытым воротом сорочки, одна нога ее еще оставалась в нескинутой туфле, меж тем как другая, босая и как мрамор белая, опиралась на
голову разостланной у дивана тигровой шкуры.
— Пустите меня! нас непременно увидят… — чуть слышно прошептала Лара, в страхе оборачивая лицо к двери теткиной комнаты. Но лишь только она сделала это движение, как, обхваченная
рукой Горданова, уже очутилась на подоконнике и
голова ее лежала на плече Павла Николаевича. Горданов обнимал ее и жарко целовал ее трепещущие губы, ее шею, плечи и глаза, на которых дрожали и замирали слезы.
Я была очень недурна собою: мою
голову срисовывали художники для своих картин; известный скульптор, проездом чрез наш город, упросил моего отца дозволить ему слепить мою
руку.
Но в это мгновение из двери вырвалась моя глухонемая падчерица Вера и, заслонив грудь мою своею
головой, издала столь страшный и непонятный звук, что отец ее выронил из
рук пистолет и, упав предо мною на колени, начал просить меня о прощении.
— Оба! — проговорила она и, обхватив
голову руками, заплакала.
Катерина Астафьевна ничего не могла проговорить и только манила его к себе ближе и ближе, и когда майор придвинулся к ней и стал на колесо тележки ногой, она обняла левою
рукой его
голову, а правою схватила его
руку, прижала ее к своим запекшимся губам и вдруг погнулась и упала совсем на его сторону.
Этот восьмиверстный переезд на возу, который чуть волокла управляемая бабой крестьянская кляча, показался Форову за большой путь. С седой
головы майора обильно катились на его загорелое лицо капли пота и, смешиваясь с пылью, ползли по его щекам грязными потоками. Толстое, коренастое тело Форова давило на его согнутые колена, и ноги его ныли,
руки отекали, а поясницу ломило и гнуло. Но всего труднее было переносить пожилому майору то, что совершалось в его
голове.
И Бодростина тихо подала Горданову обе свои
руки и задумалась и поникла
головой, словно забылась.
Генеральша торопливо оправилась и зажгла спичкой свечу. Огонь осветил пред нею обросшую косматую фигуру майора Филетера Форова, к которому в исступлении самых смешанных чувств ужаса, радости и восторга, припала полновесная Катерина Астафьевна. Увидев при огне лицо мужа, майорша только откинула назад
голову и, не выпуская майора из
рук, закричала: «Фор! Фор! ты ли это, мой Фор!» — и начала покрывать поцелуями его сильно поседевшую
голову и мокрое от дождя и снега лицо.
У Подозерова захватило дыхание, и сердце его упало и заныло: он молча, слабою
рукой коснулся волос на
голове красавицы и прошептал...
Катерина Астафьевна в последние минуты своего меланхолического настроения действительно позабыла об этом, и при теперешнем шуточном напоминании мужа о разводе сердце ее внезапно вскипело, и она, обхватив обеими
руками лохматую
голову Форова, воскликнула, глядя на небо...
Увидев противный для него почерк Кишенского и вслед затем мановение
руки, которым Бодростина удаляла его из своей комнаты, он не осмелился возражать ей, но и не тронулся к двери, не вышел, а помялся на одном месте, робко присел на стул и поник
головой долу.
Висленев вскинул
голову и взглянул в ярко освещенное лицо Глафиры. Она глядела на него спокойными, задумчивыми глазами и, медленно подняв
руку, стала тихо перебирать его волосы.
Это произвело на Иосафа Платоновича особенное, как бы магнетическое, действие, под влиянием которого он, припав устами к другой
руке Глафиры, присел на пол и положил
голову на край дивана.
Прошло несколько минут, и темнота еще гуще скутала эту пару, и магнетизм шевелившейся на
голове Висленева нежной
руки, вместе с усыпляющим теплом камина, помутил ясность представлений в его уме до того, что он изумился, увидя над своим лицом лицо Глафиры.
При этих словах она быстро отняла свою
руку от его
головы и начала зажигать спичку, держа ее в таком отдалении между собою и Висленевым, что последний должен был посторониться и сел поодаль, ближе к камину.
Глафира тихо засмеялась и снова добродушно коснулась
рукой его
головы.
— О, не бойтесь, не бойтесь: я в одну минуту! — воскликнул на быстром бегу Висленев и действительно не более как через пять минут явился с пустым саквояжем в одной
руке, с тросточкой, зонтиком и пледом — в другой, и с бархатною фуражкой на
голове.
Иногда только ему входило в
голову, что она, может быть, и в мысли не имела доносить на то, что он сделал чайником
руку, а просто упустила поезд.
Глафира положила
руку на грудь и покачала
головой.
Она вздохнула, оглянулась вокруг по пустому покою и, хрустнув пальцами схваченных
рук, бросила их с досадой на колени и, закрыв глаза, опустила
голову и задремала.
Катерина Астафьевна молчала, но, когда Подозеров подал ей
руку, она покачала
головой и проговорила...
Но он не скоро дождался ответа, и то, как слушатели отозвались на его вопрос, не могло показаться ему удовлетворительным. Майор Форов, первый из выслушавших эту повесть Гордановского обращения, встал с места и, презрительно плюнув, отошел к окну. Бодростин повторил ему свой вопрос, но получил в ответ одно коротенькое: «наплевать». Потом, сожалительно закачав
головой, поднялся и молча направился в сторону Евангел. Бодростин и его спросил, но священник лишь развел
руками и сказал...
После обеда гости снова заперлись в кабинете с генералом, а вечером Перушкин, для забавы Веры, магнетизировал петуха, брал
голою рукой раскаленную самоварную конфорку, показывал, как можно лить фальшивые монеты с помощью одной распиленной колодочки и, измяв между ладонями мякиш пеклеванного хлеба, изумительно отчетливо оттиснул на клочке почтовой бумажки водянистую сеть ассигнации.
Но в это же самое мгновение за плечами Горданова грянул выстрел, и пуля влипла в стену над
головой Павла Николаевича, а Жозеф, колеблясь на ногах, держал в другой
руке дымящийся пистолет и шептал...