Таня Гроттер и пенсне Ноя

Дмитрий Емец, 2013

Пробил час, когда магические артефакты приобретают огромную силу. Некто подбрасывает волшебную книгу начинающему магу Генке Бульонову и вынуждает его произнести грозное заклинание. Основная ставка делается на жезл «Похититель душ». При прикосновении к груди жезл забирает душу, оставляя невредимым тело, в которое может вселиться любой другой маг. По непонятным причинам хмыри начинают охотиться за старинным портретом Ноя, что уже многие столетия благополучно покрывается пылью на Главной Лестнице Тибидохса… А тем временем решается вопрос жизни и смерти: кого же выберет Таня? Ваньке Валялкину и Гурию Пупперу надоедает неопределенность. Только дуэль – магическая дуэль по суровым древним правилам – может поставить последнюю точку в этом затянувшемся романе. Итак, третий лишний или третий мертвый?..

Глава 3

«ПЕРВОМАГИЯ НОЯ»

Утро, когда искра возмездия настигла Гурия Пуппера, выдалось урожайным на события. Одно из них, крайне важное для всего Тибидохса, хотя, возможно, внешне и неприметное, произошло со знойным красавчиком Жорой Жикиным. Разрываясь между Пипой и Гробыней, ежеминутно трезвонившими ему по зудильнику, Жора бегал туда-сюда по длинной лестнице, то восходя едва ли не к Олимпу, где ждала его Катя Лоткова, то низвергаясь в бездну к Пипе. Правда, низвергаться в бездну было гораздо приятнее, поскольку вниз по ступенькам Жикин бежал гораздо резвее.

— Надо девушек запретить как класс! Они неискренние, ветреные, они сами не знают, чего хотят! Они то мямли, которые растекаются между пальцев, то танкетки, норовящие проехать у тебя по голове! Долой их, и все тут… Сто раз прав Шурасик: женщина погубит человека! — считая ступени, бубнил запыхавшийся Жикин.

Лестница, по которой уже едва таскал ноги Жора, была одной из главных достопримечательностей Тибидохса. И, как следствие, она разделила судьбу всех достопримечательностей мира: старожилы к ней давно привыкли и совсем не обращали внимания. Исключение составляли лишь шустрые первокурсники, которые, округляя глаза, таинственно сообщали друг другу невероятные подробности.

Например, их обычно поражало, что по обеим сторонам лестницы на стенах висят оживающие картины. Некоторые добродушно пыхтят трубками, другие, по примеру Гуго Хитрого, не показываются на холстах и лишь изредка выбрасывают наружу какое-нибудь надоевшее им деревцо или идиллическое стадо овечек. Эти портреты — старые мизантропы и ворчуны, которым все на свете надоело, в том числе и собственное долголетие.

Фигуры с других картин торопливо высовываются из рам и хватают их. Чаще получается, что дерево или овец заполучил не тот, кому они были действительно нужны, и тогда между портретами затеваются нудные обмены. Виноградные гроздья меняют на доспехи, доспехи на орденские ленты, лошадиный круп на пару яблок из натюрморта, и так до бесконечности, пока в конце цепочки не оказываются те самые вожделенные овечки. За долгие века в результате сотен удачных и неудачных обменов многие картины променялись в буквальном смысле до белого холста, другие же забарахлились до невозможности, и разделанная баранья туша на них запросто может соседствовать с лошадиной сбруей и мечтательными фиолетовыми облаками, в которых нежится слинявший от Психеи Амур…

Но довольно о портретах. На Главной Лестнице и без них есть на что посмотреть. К гробницам и магическим камням цепями прикованы проклятые мечи времен средневековых магических войн, страдающие без свежей крови. Уничтожить их невозможно, и, один раз вынутые из ножен, они отказываются убираться в них обратно, пока не убьют кого-нибудь.

В нишах прячутся таинственные лари-ворота в иные миры, имеющие привычку не возвращать того, кто имел неосторожность в них спрятаться. Если же кто-то, скажем, просто заглянул в ларь, неведомые миры, о которых мало что известно даже Сарданапалу, мгновенно подменяют ему душу. Вернуть ее назад можно, лишь если очень быстро обмыть пострадавшего росой с трех континентов — живая и мертвая вода здесь бессильна — и произнести заклинание очищения.

Истертые ковры-самолеты, которыми застланы площадки, трясут кистями, пуская в глаза коварную алмазную пыль, которая заставляет видеть в жизни лишь самые отвратительные ее проявления, или некстати взлетают под ногами, пытаясь сломать шею тому, кто обратил внимание на их ветхость. К тому же у ковров-самолетов очень натянутые отношения с магическими пылесосами, вследствие чего они атакуют каждого, кто, приблизившись к ним, будет иметь в руке хотя бы трубу от него.

Притомившийся Жора остановился передохнуть на небольшой площадке, расположенной между двести семидесятой и двести семьдесят первой ступенями лестницы. Когда же, в очередной раз вызвоненный Лотковой, бедняга потащился к чердаку, то внезапно увидел двух хмырей, суетившихся у стены. Сняв со стены портрет (шнур, на котором он висел, они просто-напросто перегрызли), хмыри упорно заталкивали его в узкую щель в камнях, из которой скорее всего сами и появились. Портрет в тяжелой раме не проходил, и оба хмыря пыхтели от раздражения. В момент, когда появился Жора, они намеревались уже сломать раму и вытащить из нее холст. Ближайший хмырь — с одним прямым и вторым недоразвитым рогом — был Агух, личный хмырь Чумы-дель-Торт. Другого, пухлого и вылинявшего хмыря, похожего на сдохшую дня три назад кошку, Жикин видел впервые. При приближении Жоры оба хмыря с беспокойством оглянулись. Они явно не ожидали, что их застигнут врасплох.

— А ну, марш отсюда! Провоняли тут все! — сердито крикнул Жора, зажимая нос.

Обычно трусоватые хмыри избегали связываться с магами, но теперь что-то изменилось. Агух с удвоенным упорством продолжил проталкивать портрет в щель. Другой же хмырь, оскалив желтые зубы, кинулся на Жикина.

У доцента кафедры нежитеведения Медузии Горгоновой было множество недостатков. Случалось, она бывала нетерпима, раздражительна и пристрастна. Но одного было у нее не отнять: она отлично знала свой предмет и умела отточить магические навыки учеников до автоматизма.

— А, чтоб тебя!.. Мотис-ботис-обормотис! — не задумываясь, крикнул Жора, выпуская красную искру.

Едва услышав заклинание, потертый хмырь перевернулся в воздухе, заверещал и метнулся в щель. Агух с ненавистью зашипел на Жикина и тоже кинулся наутек. Его широкий зад застрял в щели и протолкнулся лишь после того, как в него попала посланная вдогонку искра. К запаху дохлятины добавился запах паленой шерсти.

Жора хмыкнул и самодовольно подул на перстень. Приятно ощущать себе супермагом, даже если справился всего-навсего с двумя хмырями. Отвоеванный портрет продолжал лежать на ступеньках. Жикин поднял его и, перевернув, взглянул на него. Он смутно надеялся, что на картине будет изображена нагая Афродита или на худой конец купающаяся нимфа (только такие картины Жикин признавал за искусство и готов был бы даже понять мотивы позарившихся на них хмырей), но его поджидало разочарование. На потемневшем холсте был смуглый морщинистый старец в восточном одеянии, на переносице которого поблескивали круглые стеклышки.

«Дедок какой-то! Совсем хмыри очумели: что попало таскают!» — мельком подумал Жикин.

Восстановив перегрызенный шнур простеньким заклинанием Какновус, Жора вернул портрет на прежнее место и блокировал хмыриную щель надежным индоевропейским заклинанием. Баста шмыглос.Ему почудилось, что мудрец взглянул на него с благодарностью.

— Да ладно тебе, батяня! — ворчливо сказал Жикин, слегка подражая Гломову. — Всего парочка хмырей! Будут проблемы — тока свистни!

Портрет, ясное дело, промолчал, и Жора немедленно забыл о нем. Он уселся на ступеньку, подпер руками голову и стал мрачно размышлять, не уйти ли ему в магвостырь. Он размечтался, как будет медитировать и постигать основы магии, худой, бледный, одухотворенный, но по-своему прекрасный, а молодые магессы будут влюбляться в него без памяти и бросать страстные взгляды из-под вуалей.

«Тьфу ты, Чума!.. Опять не то в голову лезет! Я же собирался отменить девушек как класс!» — подумал Жикин и, обращаясь к портрету, вслух сказал:

— Пуппер грозился и не ушел, а я вот возьму и уйду!

Мудрец посмотрел на Жикина и, как тому показалось, с большим сомнением покачал головой.

— А вот грязи не надо! Ты меня плохо знаешь! Я, если что решу, обязательно сделаю! Мое слово — гранит! Заяц трепаться не любит! — сердито заявил Жора.

Губы старца насмешливо дрогнули. Или, может, это блик от факела скользнул по его выписанному маслом и казавшемуся выпуклым лицу? Жикин встал и подошел к портрету. Медная табличка с названием картины была начищена до блеска тибидохскими домовыми. Правда, те же старательные домовые за долгие века стерли с таблички все буквы.

— Ты кто? Древнир? У Древнира лицо другое было, я в книгах видел… Гуго Хитрый? Нет, у Гуго щеки ни в какую рамку не влезли бы. Ну да не важно, и так понятно, что ты важная магическая шишка. Может, царь Горох? Не-а, тот небось был бы в лаптях с алмазами и в ушанке Мономаха! — принялся рассуждать Жора.

Задетый за живое, старец с портрета протянул руку и настойчиво указал пальцем на противоположную стену. Нельзя сказать, что Жикина это сильно впечатлило. В магическом мире ко многому привыкаешь. Если даже наспех напечатанные календарики с Пуппером оживают, то от работ великих мастеров ожидаешь большего. Все же, заинтересовавшись, Жора обнаружил там, куда показывал портрет, небольшую нишу, в которой висела другая, совсем уже непримечательная картина. Это был потемневший, засиженный мухами натюрморт. На тяжелой бархатной скатерти лежали фрукты, гипсовая маска сатира, кувшин и книга. Казалось, художник обратился к случайным предметам и, скомпоновав их без особой последовательности, нарисовал их предельно тщательно и старательно. На потрескавшемся переплете книги прочитывалось: «ПЕРВОМАГИЯ НОЯ».

— А, так ты… вы Ной! — догадался Жикин. Теперь у него уже язык не поворачивался называть Ноя на «ты».

Всем, кто ходил на историю магии, было известно, что Древнир, величайший из волшебников, собравший и обобщивший всю разрозненную магию, начинал не с чистого листа. У него был учитель и великий предшественник — Ной.

Портрет рассеянно кивнул и с каким-то особым, многозначительным видом поправил пальцем пенсне. Жора хотел уже спросить, было ли во времена Ноя пенсне, и вообще потрепаться чуток с великим человеком, чтобы потом вскользь упомянуть в разговорах с девчонками (эдак мельком, точно об обычном деле: «Я тут Ноя недавно спас. Уж он меня благодарил, благодарил»), но тут Лоткова принялась плотно названивать ему по зудильнику, интересуясь, где он застрял.

— Жикин Жорий! Это я, Катя! Ты меня слышишь? Почему молчишь?

— Да здесь я, здесь! Не молчу! — проворчал Жикин.

— Вот и умничка! Даю тебе две минуты, а потом начинаю целовать всех подряд! Время пошло! Мальчики, приготовились!

Разумеется, это был блеф в обычном лотковском духе. В пятом часу утра на чердаке Большой Башни в мальчиках ощущался явный недостаток. Самое большее, что можно было там обнаружить, — это парочку привидений, таких дремучих, что они уже даже не помнили, какого пола были в минувшей жизни.

Но на Жикина угроза все равно подействовала.

— Иду, иду! А этим «всем подряд» скажи, что я их с Башни посбрасываю без Чебурыхнуса парашютиса! — ревниво крикнул он.

— Обязательно скажу, Жорочка!.. Гуня, прячься! Иди к Гробыне! Тебя сейчас будут бить и сбрасывать с Башни! — насмешливо сказала Лоткова. Она и представления не имела, что Гломов в этот момент вместе с Пруном безуспешно отыскивает подбитого искрой Пуппера.

— Шуточки, все шуточки! — не очень уверенно пробормотал Жикин. Гуню он боялся, даже очень.

Ной на портрете смотрел на него не без интереса, даже, пожалуй, с сочувствием.

— Ну, я это… пошел я… Девушки, они, понимаешь, не ждут, и все такое… — сказал Жора.

Ной понимал. Видно, на Востоке женщины тоже доставляли немало проблем. Это все сказки для маленьких, что они там целыми днями смиренно сидели на женской половине и ткали ковры.

С опаской размышляя, что произойдет, если на чердаке действительно окажется Гломов, Жора без особого энтузиазма шагнул на следующую ступеньку, как вдруг услышал звук, который бывает от падения чего-то мелкого.

— Во блин оладушек! Я что-то уронил! — решил Жикин.

Он наклонился и после недолгих поисков нашарил небольшой осколок стекла с закругленными краями, внешне вполне заурядный.

— Разве у меня такой был? Хм… Ну не было — так будет! — сказал он себе. Машинально сунув стекло в карман, донжуан буяновского разлива поплелся по своим амурным делам.

Промурыжив его минут десять и так и не поцеловав, коварная Лоткова устроила Жоре сцену у фонтана и прогнала к Пипе. Когда же Жикин послушно спустился, то не обнаружил и Пипы. Мадемуазель Дурнева отбыла в неизвестном направлении, не оставив ни надушенного кружевного платка, ни записки, ни даже скромного хрустального башмачка сорок первого размера.

Подбадривая себя заклинаниями Кофеус эспрессо и Взбодреус виагрис, а также совершенно убойным Жабскобс неткофе, Жикин кое-как добрался до своей комнаты, из которой довольно давно уже выжил всех соседей, и, едва раздевшись, упал лицом на подушку.

«Девушек на мыло! В магвостырь! К Пупперу!» — мрачно подумал он и мгновенно уснул.

* * *

Выспаться Жикину не удалось. Буквально через два часа на книжной полке что-то взорвалось. Повалил сиреневый дым, пахнущий драконами, горными троллями и подмосковными кикиморками из талдомских болот. В результате язык Жикина стал в самом буквальном смысле наматываться на подушку. Присев на кровати и кое-как сфокусировав зрение, невыспавшийся Жора обнаружил, что по комнате расползаются гадюки и скорпионы.

Перепрыгивая через скорпионов и отгоняя гадюк своей пикирующей шваброй, Жикин прорвался к шкафу и обнаружил, что срок сдачи книги «Теория запуков» истекает через пять с половиной минут. Взвыв от ужаса, Жора с воплем кинулся одеваться. Брюки подозрительно шевелились. Орудуя шваброй, Жикин вытряхнул из штанины двух гадюк и занялся поиском рубашек.

К шкафу было никак не пробиться — все его полки кишели скорпионами. Пришлось Жоре надеть дурацкую рубашку, разрисованную красными маками, которую подарила ему Верка Попугаева. Но ничего другого под рукой просто не было. Оставшихся трех минут едва хватало, чтобы добежать до библиотеки.

Зажав под мышкой книгу, Жора затрусил к джинну Абдулле. После сегодняшней спортивной ночи он еле таскал ноги.

Библиотечный джинн парил над конторкой и раскладывал по ящикам читательские формуляры. Основных ящиков было четыре: «Возвращено», «Читальный зал», «Должники» и «На проклятие». Этот последний ящик Абдулла пополнял с особым воодушевлением. Его кислое лицо в эти секунды становилось почти приятным.

Когда Жикин вбежал в библиотеку, Абдулла уже нежно держал в руке его формулярчик и поглаживал его по корочке. Рядом лежала тетрадка с проклятиями, открытая на нужном месте.

— Успел-таки? Ах-ах-ах! К чему такая спешка? Погодил бы еще минуток пять. Разве я зверь, разве у меня души нет? — укоризненно спросил Абдулла. Здесь джинн явно попал под власть ораторского приема. Душ у джиннов не было и в помине, иначе они так не стремились бы заполучить чужие.

Жикин положил перед ним книгу. Джинн взял ее большими пухлыми руками, пролистал и задумчиво спросил:

— Ты что принес, голубок?

— Как что? «Теорию запуков»!

Абдулла захихикал.

— Милый, ты, верно, очень спешил! Ах-ах-ах! И после этого утверждают, что рассеянность не порок! — заметил он и, посмотрев на часы, потянулся к тетрадочке с проклятиями.

Жикин похолодел. Сердце у него ушло в пятки и заметалось, точно пристегнутое к резинке. Он понял, что в спешке не проверил, что схватил с полки.

— НЕ-Е-Е-Е-ЕЕТ! Я нечаянно! — завопил он.

Абдулла улыбнулся переползшим на щеку ртом и нежно посмотрел на рубашку с маками.

— Да пошутил я, пошутил! И чего вы все такие нервные? — томно сказал он. — Живи дальше, Жорик! Я сегодня какой-то гуманный, какой-то человечный! Сам себя не узнаю. Ну что, рад?

— Ага, — едва выговорил Жикин.

— Подумай сам, голубчик. Если я прокляну всех лучших людей Тибидохса, то кто останется? Одни Гроттерши и Баб-Ягуны! Фи, мон ами! С этим прикупом в покере делать нечего.

Джинн открыл жикинский формулярчик, вытащил из него листок и прямо ладонью, безо всяких ухищрений, шлепнул печать «СДАНО В СРОК». Потом Абдулла взял «Теорию запуков», положил на ладонь и, легонько подув, отправил на место в стеллаже.

— Ты свободен, мон ами! Если, разумеется, не желаешь взять еще что-нибудь! Библиотека большая, проклятий на всех хватит! — радушно предложил он.

«Нет, ничего мне не надо!» — едва не заорал Жикин, но вместо этого, подчинившись безотчетному порыву, произнес:

— Погодите!.. Дайте мне «Первомагию Ноя»!

Абдулла отловил на затылке свои уплывшие глаза и, вернув их на место, остро взглянул на Жору.

— Как ты сказал, пупсик? — переспросил он.

— «Первомагия Ноя».

Джинн фыркнул:

— «Первомагия Ноя»? Что за бредовое название! Такой книги не существует! Могу предложить общую темную магию в семнадцати томах. Вступительная статья Самсона, комментарии Далилы. Только будь осторожен, мальчик… Книжка довольно милая, но со своими тараканами. Она заговорена так, что тот, кто не дочитает хотя бы страницы, покрывается проказой. Литературное самолюбие, знаешь ли, опасная вещь.

— Значит, «Первомагии Ноя» нет? Может, вы посмотрите в каталоге? — искренно удивился Жора.

— Мне нет необходимости никуда смотреть! Я знаю абсолютно все книги в библиотеке! Самый полный каталог находится здесь! — с апломбом заявил Абдулла, демонстрируя Жикину свою гладко выбритую бугристую голову.

«Ну на „нет“ и суда нет», — подумал Жикин и спросил:

— А вы лично были знакомы с Ноем?

— Разумеется, вьюноша. Я знал даже тех, кто этого не заслуживал. Ной же был фигурой исключительно заметной! Я был знаком еще с его родителями! — назидательно сказал Абдулла.

— Но ведь был потоп! — удивился Жикин.

— Друг мой! Потоп уничтожил людей, но никак не джиннов! Хоть мы и не любим сырость, вреда она нам не причиняет… Бррр! Помню я его ковчег! Каждой твари по паре! Коровки мычат, тигрицы рычат, змеи шипят… А Ной с блаженным видом сидит во всем этом бедламе и выпускает изредка голубей, чтобы проверить, не просохла ли земля! Великий человек! — ностальгически вспоминал Абдулла.

— Может, он писал книгу и никому ее не показывал? — спросил Жора.

— Кто, Ной писал? — расхохотался Абдулла. — Он был вообще не по этой части. Скорее уж я поверю, что старина Сократ строчил детективы.

— А как же пенсне? Где он испортил себе зрение? — спросил Жикин.

Абдулла мрачно и подозрительно уставился на него.

— Ной никогда не носил пенсне! Усвойте это, юноша! У него было зрение, как у арабского лучника! Да и вообще в те века не существовало каких-то жалких стеклышек! Люди были мощные, здоровые, жили по девятьсот лет и умирали в полном расцвете сил!.. — назидательно сказал он.

— А умирали отчего, если в полном расцвете? — безнадежно спросил Жикин. Он уже понял, что Абдулла ни за что не скажет ему ничего лишнего.

Джинн хмыкнул:

— От чего-нибудь да умирали, лапочка. От скуки, от яда, от кинжала… Надо же от чего-то умирать?.. А теперь, будь любезен, не отвлекай меня. Где тут у меня была коробка с новыми формулярами? До сих пор не заполнил первый курс! Вечная морока с этими новенькими — и проклясть их толком нельзя. Вчера припечатал было одного — Горгониха едва глаза мне не выцарапала!.. Подумаешь, мальчишка-инвалид! Если ты на костылях и не можешь спуститься по лестнице, это еще не повод, чтобы задерживать пропись рун на четыре с половиной минуты!.. Так или не так? Сегодня я буду давать поблажку инвалидам, а завтра дисциплина совсем исчезнет и эти юные пройдохи сожгут мою библиотеку!

Потоптавшись на месте, Жикин убедился, что Абдулла решительно не обращает на него внимания, и приготовился уйти. В этот момент джинн поднял голову и, зевая, спросил:

— Да, кстати, с чего ты решил, что книга с таким названием существует? И про это… как его там… пенсне?

Не видя причин ничего скрывать, Жора рассказал ему о портрете. Одновременно он не удержался и слегка приукрасил свою битву с хмырями, утроив их число. Однако Абдуллу это, судя по всему, заинтересовало мало. Он снова зевнул, да так, что сквозь его распахнутый рот Жикин увидел даже книжные полки.

— А-а, ну-ну!.. Ладно, ступай, умничка!.. Погоди! Я не говорил, что у тебя очень красивая рубашка? — сказал джинн и уткнулся в свои ящички.

Уже направляясь к выходу из библиотеки, Жикин случайно вспомнил о стекле, которое подобрал рядом с портретом. Если у Ноя не было пенсне, откуда взялся осколок? Жора сунул руку в карман и извлек из него половину круглого стекла. Он уже собрался спрятать его обратно, как вдруг, случайно взглянув, с удивлением обнаружил в стеклышке отражение джинна Абдуллы. Джинн с удивительной для его возраста поспешностью метнулся к стеллажам, обогнул первый ряд полок и, вытащив старинную книгу, поспешно переложил ее повыше, повернув корешком внутрь, чтобы невозможно было прочитать название.

Жора пораженно обернулся. Джинн Абдулла продолжал как ни в чем не бывало сидеть за своей конторкой и перебирать карточки. Он даже и не подумал сдвинуться с места. Между тем его отражение в стекле, прихрамывая, еще только возвращалось от стеллажей.

— Что случилось, Жикин? — резко спросил Абдулла, поднимая голову.

— Ничего! — выпалил Жора.

— В самом деле ничего? А что ты только что спрятал в ладони? — подозрительно спросил джинн.

Жора поспешно сжал ладонь.

— Брелок-определитель магии вуду, — не задумываясь, соврал он и поспешно выскочил из библиотеки. Здесь он нырнул за флегматичного атланта, подпиравшего своды Тибидохса, и вновь уставился на осколок стекла.

Теперь он ничего не отражал, но Жикин и без того уже сообразил, какое сокровище попало к нему в руки. Стеклышко явно показало не то, что было, а то, что должно или могло было быть. Оно продемонстрировало Жикину, что Абдулла врет, и даже указало место, где он прятал книгу. И это жалкий осколок! А что было бы, окажись у Жикина все пенсне целиком! Какие бы новые возможности он обрел!

Жора бросился к Главной Лестнице. После утренней тренировки ноги ныли, но ступени он преодолел довольно быстро. Портрет Ноя висел на прежнем месте. Жикин жадно уставился на его переносицу и обнаружил, что на картине у пенсне отсутствует часть правого стекла. Он вновь вытащил осколок и убедился, что по форме он идеально подходит.

— Это оно? Ной, скажи, это оно? — звонким шепотом спросил Жикин.

Портрет молчал. На масле появились трещины. Теперь, при дневном свете, когда на портрете не плясали отблески факела, он казался плоским и безжизненным.

Вспомнив о другой картине, Жикин бросился к ней. Кувшин и маска благополучно пылились на прежнем месте. По нарисованным фруктам разочарованно ползала живая муха. Жикин скользнул взглядом по книге и оцепенел. Название «ПЕРВОМАГИЯ НОЯ» с переплета исчезло. Вместо него там можно было прочитать:

«Заговоры на болотную тину. Рецептурный справочник для ведунов и знахарей».

Жора сплюнул. Эти «Заговоры» были известны в Тибидохсе как бесполезный и очень распространенный труд. Картина явно измывалась над Жикиным.