Неточные совпадения
Мать Висленева явила столько характера, что не смущалась и такими предсказаниями и, махая
рукой, отвечала, что «Улита едет, а когда-то будет!»
Девушка опустилась коленами на скамейку, стоявшую у ног матери, и, взяв ее
руки, поцеловала их.
Сначала ее
руки искал генерал Синтянин, если не очень важное, то очень влиятельное лицо в районе губернии, вдовец, с небольшим пятидесяти лет, имеющий хорошее содержание и двухлетнюю глухонемую дочь.
Пустых и вздорных людей этот брак генерала тешил, а умных и честных, без которых, по Писанию, не стоит ни один город, этот союз возмутил; но генерал сумел смягчить неприятное впечатление своего поступка, объявив там и сям под
рукой, что он женился на Флоре единственно для того, чтобы, в случае своей смерти, закрепить за нею и за ее матерью право на казенную пенсию, без чего они могли бы умереть с голоду.
Пелены, занавесы, орари и воздухи приходской церкви — все это было сделано их
руками, и приходское духовенство считало Флору и ее мать ревностнейшими прихожанками.
Флора не плакала и не убивалась при материном гробе, и поцеловала лоб и
руку покойницы с таким спокойствием, как будто здесь вовсе и не шло дело о разлуке. Да оно и в самом деле не имело для Флоры значения разлуки: они с матерью шли друг за другом.
Что же касается до самого художника, то он был отчислен от канцелярии генерала и отдан в другую команду, в чьи-то суровые
руки; несчастный не вынес тяжкой жизни, зачах и умер.
Пред кончиною он не хотел причащаться из
рук госпитального священника, а просил призвать к нему всегдашнего духовника его, отца Гермогена; исповедался ему, причастился и умер так спокойно, как, по замечанию некоторых врачей, умеют умирать одни русские люди.
Через неделю этому же отцу Гермогену исповедала грехи свои и отходившая Флора, а двое суток позже тот же отец Гермоген, выйдя к аналою, чтобы сказать надгробное слово Флоре, взглянул в тихое лицо покойницы, вздрогнул, и, быстро устремив взор и
руки к стоявшему у изголовья гроба генералу, с немым ужасом на лице воскликнул: «Отче благий: она молит Тебя: молитв ее ради ими же веси путями спаси его!» — и больше он не мог сказать ничего, заплакал, замахал
руками и стал совершать отпевание.
В городе проговорили, что это не без синтянинской
руки, но как затем доктору Гриневичу, не повинному ни в чем, кроме мелких взяток по должности (что не считалось тогда ни грехом, ни пороком), опасаться за себя не приходилось, то ему и на мысль не вспадало робеть пред Синтяниным, а тем более жертвовать для его прихоти счастием дочери.
— И хорошо еще, если он глубоко, искренно верил тому, что гибель тех, кого губил он, нужна, а если же к тому он искренно не верил в то, что делал… Нет, нет! не дай мне видеть тебя за ним, — вскричал он, вскочив и делая шаг назад. — Нет, я отрекусь от тебя, и если Бог покинет меня силою терпенья, то… я ведь еще про всякий случай врач и своею собственною
рукой выпишу pro me acidum borussicum. [для себя прусскую кислоту (лат.).]
Старик закрыл одною
рукой глаза, а другою затряс в воздухе, как будто отгоняя от себя страшное видение, и отвернулся.
Саша приблизилась к отцу, отвела тихо его
руку от глаз, прижала его голову к своей груди и, поцеловав отца в лоб, тихо шепнула ему...
— Да; но отчего же она не шла за Синтянина, когда он прежде просил ее
руки? — ставили вопрос скептики для поддержания разговора.
— Совершенная правда! ты пристроилась, а мы стары. Нет; да мимо меня идет чаша сия! — решил, махнув
рукой, старый Гриневич и отказался от места, сказав, что места нужны молодым, которые могут быть на службе гораздо полезнее старика, а мне-де пора на покой; и через год с небольшим действительно получил покой в безвестных краях и три аршина земли на городском кладбище, куда вслед за собою призвал вскоре и жену.
Полные
руки ее с розовыми ногтями достойны быть моделью ваятеля; шея бела как алебастр и чрезвычайно красиво поставлена в соотношении к бюсту, служащему ей основанием.
Но это сказочный конь, которому только нужно прикосновение
руки сказочного же царевича, и вихрь-конь взовьется выше леса стоячего.
Лариса поцеловала у тетки
руку и с той же минуты не то полюбила ее, не то привязалась к ней.
Она держалась обеими
руками за одну веревку и, положив на них голову, смотрела вдаль за реку, на широкую, беспредельную зеленую степь, над которою в синеве неба дотаивало одинокое облачко.
Филетер Иванович теперь читает: правою
рукой он придерживает листы лежащей у него на коленях книги, а левою — машинально дергает толстый, зеленый бумажный шнурок, привязанный к середине доски, на которой сидит Лариса.
Подозеров как бы постоянно или что-то вспоминает, или ожидает себе чего-то неприятного и с болезненным нетерпением сдвигает красивые брови, морщит лоб и шевелит
рукою свои недлинные, но густые темно-русые волосы с раннею сединой в висках.
По дорожке, часто семеня маленькими ногами, шла девочка лет двенадцати, остриженная в кружок и одетая в опрятное ситцевое платье с фартучком. В
руках она держала круглый поднос, и на нем запечатанное письмо.
По длинной дорожке от входных ворот шел высокий, статный мужчина. Он был в легком, сером пиджаке и маленькой соломенной шляпе, а через плечо у него висела щегольская дорожная сумочка. Сзади его в двух шагах семенила давишняя девочка, у которой теперь в
руках был большой портфель.
Лариса приняла из
рук девочки портфель, и они, взявшись с братом под
руку, пошли к оставшимся гостям.
Форов, жена его, Подозеров и Синтянина, — все четверо теперь сидели рядом на скамейке и, за исключением майора, который снова читал, все, не сводя глаз, смотрели на встречу брата с сестрой. Катерина Астафьевна держала в своей
руке стынущую
руку генеральши и постоянно ее пожимала, Синтянина это чувствовала и раза два отвечала легким благодарным пожатием.
Катерина Астафьевна в это время взяла из
рук мужа книгу, кинула ее в траву, а сама тихо шепнула на ухо Синтяниной: «Саша…»
— Я вас первая приветствую и первая протягиваю вам
руку, — проговорила Синтянина.
Форова почувствовала в эту минуту, что вместе с последним словам другая
рука генеральши мгновенно согрелась.
Едва намеревался он, подав Синтяниной
руку, поразить ее холодностию взгляда, она посмотрела ему в упор и весело воскликнула...
Висленев подал
руку Катерине Астафьевне.
Иосаф Платонович обернулся к Подозерову, протянул и ему
руку, и, приняв серьезную мину, посмотрел на него Молча ласковым, снисходительным взглядом.
— Вы много изменились, — сказал Висленев, удерживая его
руку в своей
руке.
— Вашу
руку! — и Висленев, взяв
руку Подозерова, крепко сжал ее в своей
руке и сказал: «До свидания».
— Да, сестра, — говорил он, наклонив к Ларисе голову и приподняв на виске волосы, — здесь тоже в мои тридцать лет есть серебряные нити, и их выпряла эта прекрасная белая ручка этой прекрасной Александры Ивановны… Так уж предоставь мне лучше вас знать эту Александру Ивановну, — заключил он, ударяя себя пальцем в грудь, и затем еще раз сжал сестрину
руку и уехал.
Кисти ослепительно белых
рук его малы и находятся в некоторой дисгармонии с крепкими и сильно развитыми мышцами верхней части.
— Позволь, голубушка, — отвечал Висленев, перекатывая в
руках жемчужину булавки Горданова. — Я тебя очень долго слушал.
Висленев в отчаянии всплеснул
руками.
— Мне, право, совестно, Поль… — заговорил Висленев, протягивая
руку к деньгам.
— Будут; все будет: будут деньги, будет положение в свете; другой жены новой только уж не могу тебе обещать; но кто же в наш век из порядочных людей живет с женами? А зато, — добавил он, схватывая Висленева за
руку, — зато любовь, любовь… В провинциях из лоскутков шьют очень теплые одеяла… а ты, каналья, ведь охотник кутаться!
— Нет, а ты не шути! — настойчиво сказал Горданов и, наклонясь к уху собеседника, прошептал: — я знаю, кто о тебе думает, и не самовольно обещаю тебе любовь такой женщины, пред которою у всякого зарябит в глазах. Это вот какая женщина, пред которою и сестра твоя, и твоя генеральша — померкнут как светляки при свете солнца, и которая… сумеет полюбить так… как сорок тысяч жен любить не могут! — заключил он, быстро кинув
руку Висленева.
— Ах ты, кум! — Горданов пожал плечами и комически проговорил, — вот что общество так губит: предрассудкам нет конца! Нет, лучше поближе, а не подальше! Иди сейчас к генералу, сию же минуту иди, и до моего приезда умей снискать его любовь и расположение. Льсти, лги, кури ему, — словом, делай что знаешь, это все нужно — добавил он, пихнув тихонько Висленева
рукой к двери.
Она тоже заметила Горданова с первой минуты и даже отгадала, что это он, отгадала она и его затруднение, но, не показав ему этого, дернула спокойною
рукой за тонкую веревку, которая шла куда-то за угол и где-то терялась.
— Я здесь сам гость, — отвечал ему Подозеров и тотчас же, указав ему
рукой на Ларису, которая стояла с теткой у балконной двери, добавил: — вот хозяйка.
Горданов еще раз поклонился дамам, пожал
руки мужчинам и затем, обратясь к хозяйке, сказал...
Приятели пожали друг другу
руки, и Висленев проводил Горданова до коляски, из которой тот сунул Иосафу Платоновичу два пальца и уехал.
Проводив Горданова, Висленев возвратился назад в дом, насвистывая оперетку, и застал здесь уже все общество наготове разойтись: Подозеров, генерал и Филетер Иванович держали в
руках фуражки, Александра Ивановна прощалась с Ларисой, а Катерина Астафьевна повязывалась пред зеркалом башлыком.
— Домой-с, домой, — отвечал, протягивая ему
руку, генерал.
— Вам спать пора, — отвечала ему, подавая на прощанье
руку, генеральша Синтянина.
— Нет, а ведь вправду умен? — допрашивал Висленев, удерживая за
руку майора.
— Да; «дружба это ты!» когда нам это выгодно, — перебил, махнув
рукой, Висленев.