Неточные совпадения
Неодолимым страстям
есть известное оправдание
в их
силе и неодолимости; но с человеком, у которого нет… вовсе этого… как бы это тебе назвать… с человеком…
Теперь уже прошло восемь лет со дня свадьбы, а Александра Ивановна Синтянина жива и здорова, и даже отнюдь не смотрит надгробною статуей, с которой сравнивали Флору. Александра Ивановна, напротив, и полна, и очень авантажна, и всегда находит
в себе
силу быть в меру веселою и разговорчивою.
— Да куда, странничек, бежать-то? Это очень замысловатая штучка!
в поле холодно,
в лесу голодно. Нет, милое дитя мое Иосаф Платоныч, не надо от людей отбиваться, а надо к людям прибиваться. Денежка, мой друг, труд любит, а мы с тобой себе-то хотя, давай, не
будем лгать: мы, когда надо
было учиться, свистели; когда пора
была грош на маленьком месте иметь, сами разными
силами начальствовали; а вот лето-то все пропевши к осени-то и жутко становится.
Вы, господа «передовые», трунили, что
в России железных дорог мало, а железные дороги вам первая помеха; они наделали, что Питер совсем перестает
быть оракулом, и теперь, приехав сюда из Петербурга, надо устремлять
силы не на то, чтобы кого-нибудь развивать, а на то, чтобы кого-нибудь… обирать.
Базаровцы ему приходились не по обычаю: мы выше сказали, что базаровцы казались ему непрактичными, но
сила вещей брала свое, надо
было примыкать к этой
силе, и Горданов числился
в студенческой партии, которою руководил бурнопламенный, суетливый и суетный Висленев.
Павлу Николаевичу не трудно
было доказать, что нигилизм стал смешон, что грубостию и сорванечеством ничего не возьмешь; что похвальба
силой остается лишь похвальбой, а на деле бедные новаторы, кроме нужды и страданий, не видят ничего, между тем как
сила, очевидно, слагается
в других руках.
Он и не сробел, потому что он тоже приехал не с простыми руками и с непустой головой: у него
в заповедной сумке
было спрятано мурзамецкое копье, от которого сразу должна
была лечь костьми вся несметная рать и
сила великая.
— Далее, — отвечал Горданов, весь находясь
в каком-то тумане, — далее… мы
будем сила, я поведу вам ваши дела не так, как Кишенский ведет дела Фигуриной…
Положение
было рискованное: жених каждую минуту мог упасть
в обморок, и тогда бог весть какой все могло принять оборот. Этого опасалась даже сама невеста, скрывавшая, впрочем, мастерски свое беспокойство. Но как часто бывает, что
в больших горестях человеку дает
силу новый удар, так случилось и здесь: когда священник, глядя
в глаза Висленеву, спросил его: «имаши ли благое произволение поять себе сию Елену
в жену?» Иосаф Платонович выпрямился от острой боли
в сердце и дал робким шепотом утвердительный ответ.
Нет, — добавила она, — нет; я простая, мирная женщина; дома немножко деспотка: я не хочу удивлять, но только уж если ты, милый друг мой, если ты выбрал меня, потому что я тебе нужна, потому что тебе не благо одному без меня, так (Александра Ивановна, улыбаясь, показала к своим ногам), так ты вот пожалуй сюда; вот здесь ищи поэзию и
силы, у меня, а не где-нибудь и не
в чем-нибудь другом, и тогда у нас
будет поэзия без поэта и героизм без Александра Македонского.
Последнее, впрочем,
было сказано Бодростиной, вероятно, лишь для красоты слога, потому что она сама не верила ни
в какие
силы соблазна по отношению к молодой генеральше.
Есть или, по крайней мере,
были у нас на Руси сострадательные барышни, одну из каковых автор вспоминает
в эту минуту:
в ее девической комнате постоянно можно
было найти какую-нибудь калечку; на окне, например, сидел цыпленок с переломленною, перевязанною
в лубок ногой;
в шляпной коробке помещался гадостный больной котенок; под комодом прыгал на нитке упавший из гнезда желтоносый галчонок: все это подбиралось сюда откуда попало и воспитывалось здесь до поправления
сил, без всякого расчета на чью бы то ни
было благодарность.
Не возвращайтесь ко мне ни с каким предложением: я вечно его, я исполню мой долг, если только
в силах буду сравняться с его мне одной известным, бесконечным великодушием и благородством».
— Прости меня, chére Глафира; я очень разнемоглась и
была не
в силах выйти к столу, — начала Лариса, открыв дверь Глафире Васильевне.
— И я хотел тебя видеть… я не мог отказать себе
в этом… Дай же, дай мне и другую твою ручку! — шептал он, хватая другую, руку Лары и целуя их обе вместе. — Нет, ты так прекрасна, ты так несказанно хороша, что я
буду рад умереть за тебя! Не рвись же, не вырывайся… Дай наглядеться… теперь… вся
в белом, ты еще чудесней… и… кляни и презирай меня, но я не
в силах овладеть собой: я раб твой, я… ранен насмерть… мне все равно теперь!
Лариса почти не оборонялась: это ей
было и не под
силу; делая усилия вырваться, она только плотнее падала
в объятия Горданова. Даже уста ее, теперь так решительно желавшие издать какой-нибудь звук, лишь шевелились, невольно отвечая
в этом движении поцелуям замыкавших их уст Павла Николаевича. Лара склонялась все более и более на его сторону, смутно ощущая, что окно под ней уплывает к ее ногам; еще одно мгновение, и она
в саду. Но
в эту минуту залаяла собака и по двору послышались шаги.
Он рисовал мне картину бедствий и отчаяния семейств тех, кого губил Висленев, и эта картина во всем ее ужасе огненными чертами напечатлелась
в душе моей; сердце мое преисполнилось сжимающей жалостью, какой я никогда ни к кому не ощущала до этой минуты, жалостью, пред которою я сама и собственная жизнь моя не стоили
в моих глазах никакого внимания, и жажда дела, жажда спасения этих людей заклокотала
в душе моей с такою
силой, что я целые сутки не могла иметь никаких других дум, кроме одной: спасти людей ради их самих, ради тех, кому они дороги, и ради его, совесть которого когда-нибудь
будет пробуждена к тяжелому ответу.
В душе моей я чувствовала Бога: я никогда не
была так счастлива, как
в эти вечно памятные мне минуты, и уже не могла позволить совершиться грозившему несчастию, не употребив всех
сил отвратить его.
Не забываю никаких мелочей из моих экзальтаций этого дня: мне всегда шло все черное, и я приняла это
в расчет: я
была в черном мериносовом платье и черной шляпке, которая оттеняла мои светло-русые волосы и давала мне вид очень красивого ребенка, но ребенка настойчивого, своенравного и твердого, не с детскою
силой.
Случай, устроивший странную судьбу мою,
быть может, совершенно исключительный, но полоса смятений на Руси еще далеко не прошла: она, может
быть, только едва
в начале, и к тому времени, когда эти строки могут попасть
в руки молодой русской девушки, готовящейся
быть подругой и матерью, для нее могут потребоваться иные жертвы, более серьезные и тягостные, чем моя скромная и безвестная жертва: такой девушке я хотела бы сказать два слова, ободряющие и укрепляющие
силой моего примера.
И с этим девочка погасила свечу, чему Синтянина
была, впрочем, несказанно рада, потому что щеки ее алели предательским, ярким румянцем, и она
была так сконфужена и взволнована, что не
в силах была сделать ничего иного, как добрести до кровати, и, упав головой на подушки, заплакала слезами беспричинными, безотчетными,
в которых и радость, и горе
были смешаны вместе, и вместе лились на свободу.
— Это так и следует: мужчины трутни, грубая
сила.
В улье господствуют бесполые, как я! Твое дело
будет только уронить невзначай Казимире сказанную мною мысль о ребенке, а уж она сама ее разыграет, и затем ты мне опять там нужен, потому что когда яичница
в шляпе
будет приготовлена, тогда вы должны известить меня
в Париж, — и вот все, что от вас требуется. Невелика услуга?
— Нет, вы очень ошибаетесь.
В вас говорит теперь жалость и сострадание ко мне, но все равно. Если б я не надеялся найти
в себе
силы устранить от вас всякий повод прийти со временем к сожалению об этой ошибке, я бы не сказал вам того, что скажу сию секунду. Отвечайте мне прямо: хотите ли вы
быть моею женой?
— Ну, идите теперь к вашей жене. Желаю вам с нею бесконечного счастия. Любите ее и… и… больше ничего, любите ее, по английским обетам брака, здоровую и больную, счастливую и несчастную, утешающую вас или… да одним словом, любите ее всегда, вечно, при всех случайностях.
В твердой решимости любить такая великая
сила. Затем еще раз:
будьте счастливы и прощайте!
Это
было совершенно верное и мастерское определение характера Катерины Астафьевны, и
в силу этого-то самого характера столь терпеливая во всех нуждах и лишениях подруга майора не стерпела, когда при перемене полкового командира вновь вступивший
в командование полковник, из старых товарищей Форова по военной академии, не пригласил ее на полковой бал, куда
были позваны жены всех семейных офицеров.
Пока
в маленьком городке люди оживали из мертвых, женились и ссорились, то улаживая, то расстраивая свои маленькие делишки, другие герои нашего рассказа заняты
были делами, если не более достойными, то более крупными. Париж деятельнейшим образом сносился с Петербургом об окончании плана,
в силу которого Бодростина должна
была овдоветь, получить всю благоприобретенную часть мужнина состояния и наградить Горданова своею рукой и богатством.
Вместо того, чтобы хлопотать о перевозе счастливого артиста за городскую черту, Горданов, явясь к нему на другое утро, предъявил ему бумагу, по
силе которой всякая полицейская власть обязана
была оказывать Павлу Николаевичу содействие
в поимке названного
в ней артиста.
Так как
в этом романе читателям уже не раз приходилось встречать сцены, относительно которых, при поверхностном на них взгляде, необходимо должно возникнуть предположение, что
в разыгрывании их участвуют неведомые
силы незримого мира, — тогда как ученым реалистам нашего времени достоверно известно, что нет никакого иного живого мира, кроме того, венцом которого мы имеем честь числить нас самих, — то необходимо сказать, что внезапное появление Бодростиной
в вагоне не должно
быть относимо к ряду необъяснимых явлений вроде зеленого платья, кирасирского мундира с разрезанною спинкой; Гордановского секрета разбогатеть, Сннтянинского кольца с соскобленною надписью; болезненного припадка Глафиры и других темных явлений, разъяснение которых остается за автором
в недоимке.
Казимира находила это практичным и потому ни на минуту не поддалась убеждениям Грегуара, а напротив
была непреклонна и явилась
в дом к Бодростину именно
в обеденный час, когда вся семья и гости должны
были быть в сборе. Разумеется, не
было это неожиданностью и для Глафиры, которая ждала княгиню во всеоружии своей
силы и ловкости. И вот наконец две кометы встретились.
Этой случайности он придавал ужасающее значение и едва
в силах был его изъяснить одним намеком, так как распространяться об этом ему не позволяет скромность.
Бедным, запоздавшим на свете русским вольтерьянцем, очевидно, совсем овладела шарлатанская клика его жены, и Бодростин плясал под ее дудку: он более получаса читал пред Синтяниной похвальное слово Глафире Васильевне, расточал всякие похвалы ее уму и сердцу; укорял себя за несправедливости к ней
в прешедшем и благоговейно изумлялся могучим
силам спиритского учения, сделавшего Глафиру столь образцово-нравственною, что равной ей теперь как бы и не
было на свете.
Глафира
была так умна, что, очутясь наедине с Синтяниной, сейчас же сбавила с себя значительную долю духовной строгости и заговорила о Ларисе с величайшим участием, не упустив, однако, сказать, что Лара «очень милое, но, по ее мнению, совершенно погибшее создание, которое, сделавши ложный шаг, не находит
в себе
сил остановиться и выйти на другую дорогу».
Говоря о естествоведении, намечал усовершенствования и открытия, которые, по его мнению, уже становились на очередь: утверждал, что скоро должны произойти великие открытия
в аэронавтике, что разъяснится сущность электрической и магнитной
сил, после чего человеческое слово сделается лишним, и все позднейшие люди
будут понимать друг друга без слов, как теперь понимают только влюбленные, находящиеся под особенно сильным тяготением противоположных токов.
Шум разбудил и уснувшую
было Лару. Она проснулась и,
будучи не
в силах понять причины слышанных звуков, спросила о них горничную. Та проговорилась ей о происшедшем. Лариса схватила свою голову и, вся трепеща, уверяла, что ее покидает рассудок и что она хочет приготовить себя к смерти: она требовала к себе священника, но желала, чтоб о призыве его не знали ни Бодростины, ни брат ее, ни Горданов. Форов взялся это устроить: он ушел очень рано и
в десятом часу утра уже вернулся с Евангелом.
— Не оставляй меня, бога ради, пока я умру или
в силах буду отсюда уехать.
Лара похитила этот яд с тем, чтоб устранить преступление, но, решась на этот шаг, она не имела
силы владеть собою, и потому, когда к ней заглянул
в двери Горданов, она сразу почувствовала себя до того дурно, что тот бросился, чтобы поддержать ее, и без умысла взял ее за руку,
в которой
была роковая бумажка.
Генерал этого не понял, а Бодростин, полюбовавшись его недоумением, объяснил ему, что мужики еще вчера затеяли добывать «живой огонь» и присылали депутацию просить, чтобы сегодня с сумерек во всем господском доме
были потушены все огни и залиты дрова
в печках, так чтобы нигде не
было ни искорки, потому что иначе добытый новый огонь не
будет иметь своей чудесной
силы и не попалит коровьей смерти.
— Я им, разумеется, отказал, — продолжал Бодростин. — Помилуйте, сколько дней им
есть в году, когда могут себе делать всякие глупости, какие им придут
в голову, так нет, — вот подай им непременно сегодня, когда у меня гости. — «Ноне, говорят, Михаил Архангел живет, он Божью огненную
силу правит: нам
в этот самый
в его день надыть».
Несколько молодых ребят, собравшихся на задворке и ведших между собою таинственную беседу о дьявольской
силе, которая непременно участвовала
в нынешней беде, услыхав этот звон, всполошились
было, но подумали, что это послышалось, успокоились и начали снова беседу.
— Il m'est venu encore une idée, [Мне пришла другая идея (франц.).] — сказал он, — можно, конечно, арестовать зачинщиков поодиночке
в их домах, но тут возможны всякие случайности. Сделаем иначе, нам бояться нечего, у наших солдат ружья заряжены и у казаков
есть пики. Ведь это же
сила! Чего же бояться? Мы прикажем собрать сходку и…
в куче виднее,
в куче сейчас
будут видны говоруны и зачинщики…
Чиновник полунехотя пробурчал, что он, однако,
был всегда против бессмысленных арестов и действия
силой, но что
в настоящем случае, где не видно никаких нитей, он соглашается, что это единственный способ.
Ларисе Платоновне и той не к худу это послужило, ибо дало ей
силы печали свои окончить смертью вольною, о коей разные можно иметь мнения, так как и между верующими писателями
есть мыслители, не осуждающие вольной смерти, ибо
в иных случаях не все ли
в некоей степени одинаково, отпустить себя своею рукой или чужую навести на себя?
Но подивитесь же, какая с самим с ним произошла глупость: по погребении Катерины Астафьевны, он, не зная как с собой справиться и все-таки супротив самой натуры своей строптствуя, испил до дна тяжелую чашу испытания и, бродя там и сям, очутился ночью на кладбище, влекомый, разумеется, существующею
силой самой любви к несуществующему уже субъекту, и здесь он соблаговолил присесть и, надо думать не противу своей воли, просидел целую ночь, припадая и плача (по его словам от того будто, что немножко лишнее на нутро принял), но как бы там ни
было, творя сей седален на хвалитех, он получил там сильную простуду и
в результате оной перекосило его самого, как и его покойницу Катерину Астафьевну, но только с сообразным отличием, так что его отец Кондратий щелкнул не с правой стороны на левую, а с левой на правую, дабы он, буде вздумает, мог бы еще правою рукой перекреститься, а левою ногой сатану отбрыкнуть.
Замыкаю же сие мое обширное послание к вам тою вестью, что я о вас обо всех молюсь, желаю вам здоровья и всех благ, и утверждаю и вас
в истине, что все бывает ко благу, так как и
в сем трепетном деле, которое мы недавно только пережили, вам, государь Иван Демьянович, тоже дана, по моему мнению, добрая наука: вам, вечно надеявшимся на
силу земной власти, окончание гордановского дела может служить уроком, что нет того суда, при котором торжество истины
было бы неизбежно.