Неточные совпадения
— Послушайте, — таинственно взяв под руку, отвел он предводителя в сторону, на другой конец залы, — студиозуса-то, я полагаю, все-таки лучше будет позадержать немного… Он хоть
и знакомый ваш, да ведь вы за него ручаться не можете… А я
уж знаю вообще, каков этот народец… Мы его эдак, под благовидным предлогом… Оно как-то спокойнее.
— Нет,
уж на стоялый не ходите, — торопливо предупредил офицер, — это точно
так же не безопасно… Ведь
уж к вам
и то забрались мужики-то наши…
— Да
уж что толковать! — порешили, наконец, переговорщики, почесав затылки. — Деньги мы,
так и быть, платить, пожалуй, горазды, а на барщину не согласны.
И что досаднее всего, — это держимордничество проявилось как-то
так внезапно, почти само собою, даже как будто независимо от его воли,
и теперь, словно сорвавшийся с корды дикий конь, пошло катать
и скакать через пень в колоду, направо
и налево,
так что юный поручик, даже
и чувствуя немножко в себе Держиморду, был
уже не в силах сдержать себя
и снова превратиться в блестящего, рассудительного адъютанта.
— Ну, теперь-то наказывать вам самим, пожалуй что,
и не придется: он
уж и так наказан, — заметил с подобающею скромностью священник.
Очаровательная
и обольстительная madame Гржиб (она по всей губернии
так уж известна была за очаровательную
и обольстительную) казалась в этот день, перед петербургским светилом, еще очаровательней
и еще обольстительней — если только это было возможно.
— Мм… нет,
уж надобно послать, — ответил он совершенно равнодушным тоном. — Потому — видите ли — этот полковник, вероятно, успел
уже там
и мужикам погрозиться войском…
так, собственно, я полагаю, на всякий случай надо послать… для того единственно, чтобы в их глазах авторитет власти не падал.
— Да
так. Я ведь не из крупных собственников,
и, коли вы
уж так хотите знать причину, для меня
и пятнадцать рублей — деньги.
— А жаль! — процедил он сквозь зубы — Обед проектирован прекрасный, чтоб
уж лицом в грязь не ударить:
и музыка,
и спичи будут,
и все
такое…
— Не знаю доподлинно —
так уж вышло. Будут гимназии, семинарии, из офицерства кое-кто
и еще кое-кто из порядочных людей… Там будешь?
— Если бы да ежели бы,
так и люди-то не жили бы! — перебил ее Полояров. — Слыхали вы про это аль нет? Однако пойдемте в церковь — вон
уж и козлы спешат, рубли себе чуют, — прибавил он, кивнув на приближавшегося священника с дьяконом, вслед за которыми, перепрыгивая по грязи с камушка на камушек, поспешала
и маленькая фигурка Анцыфрова.
Живая душа в нем сказывалась, честная мысль сквозилась, хороший человек чувствовался — человек, который не продаст, не выдаст, который если полюбит,
так уж хорошо полюбит — всею волею, всею мыслью, всем желанием своим; человек, который смотрит прямо в глаза людям, не задумывается отрезать им напрямик горькую правду,
и сам способен столь же твердо выслушать от людей истину еще горчайшую.
—
И так далее! — подшепнул, на дальнем конце стола, одному из своих соседей привилегированный губернский остряк
и философ, тучно упитанный
и праздно проживающий Подхалютин. Известно ведь, еще по традициям былого времени, что каждый губернский город необходимо должен иметь своего собственного, местного остряка
и философа, который
уж так полагается тут словно бы по штату.
П-цалуемся!» Градской глава начинал
уже придумывать, какое с него теперь «пожертвование» взлупят
и какую медаль за это пожалуют, — «а что взлупят,
так уж это безотменно».
— Скажите, пожалуйста, — обратилась, однако, к нему матрона, успевшая
уже через минуту оправиться
и одуматься, — какими это судьбами вы-то — ведь вы у нас
такой либерал, демократ, прогрессист —
и вдруг на этом обеде!.. Ведь вы за мужиков всегда, на словах-то.
Изложив
таким образом свое объяснение, острослов тем более охотно перешел в область скабрезно-пикантного, что дамы начали
уж находить его чересчур скучным, —
и через минуту на хорах раздавалось
уже веселое хихиканье.
— Ну, пойдем до кабинета: там теплее
и покойнее… потолкуем… Я давно
уж с нетерпением ждал пана, — радушно говорил ксендз, предупредительно пропуская Пшецыньского в смежную комнату. — Сядай, муй коханы, сядай на ту фотелю… ближе к камину!.. Ну, то
так ладне!.. Чем же мне подчивать пана?
Студент немножко сконфузился, почувствовав при этих словах маленькую неловкость: показалось оно ему больно
уж оригинальным; но он тотчас же
и притом очень поспешно постарался сам себя успокоить тем, что это, мол,
и лучше, — по крайней мере без всяких церемоний,
и что оно по-настоящему
так и следует.
Небольшое зальце было убрано весьма просто, кое-какая сборная мебель, кисейные занавески, старые клавикорды, а по стенам портреты Ермолова, Паскевича, Воронцова
и две литографии, изображающие подвиги простых русских солдатиков: умирающего рядового, который передает товарищу спасенное им полковое знамя, да другого,
такого же точно солдата, с дымящимся фитилем пред пороховым погребом, в то время, когда малочисленные защитники укрепления почти все
уже перебиты да перерезаны огромными полчищами горцев.
Волоса ее точно
так же были острижены; но то, что довольно еще шло к молодому личику хозяйки, вовсе
уж было не к лицу ее двадцатисемилетней гостье, придавая всей физиономии ее не то какой-то птичий, не то — деревянно-кукольный
и даже неприятный характер.
Студента начинало покоробливать от всех этих расспросов
и замечаний,
так что он
уже стал недоуменно
и вопросительно поглядывать на Устинова: что, мол, все это значит? куда
и к кому, мол, завел ты меня?
— Ну,
уж я вам доложу-с — по моему крайнему убеждению вот как выходит, — заговорил Полояров, — я поляков люблю
и уважаю; но коли поляк раз вошел на эдакую службу,
так уж это
такой подлый кремень, который не то что нас с вами, а отца родного не пощадит! Это
уж проданный
и отпетый человек! в нем поляка ни на эстолько не осталось! — заключил Ардальон, указывая на кончик своего мизинца, —
и все безусловно согласились с его компетентным мнением.
— Нет, батюшка, извините меня, старика, а скажу я вам по-солдатски! — решительным тоном завершил Петр Петрович. — Дело это я почитаю, ровно царскую службу мою, святым делом,
и взялся я за него, на старости лет, с молитвой да с Божьим благословением,
так уж дьявола-то тешить этим делом мне не приходится. Я, сударь мой, хочу обучать ребят, чтоб они были добрыми христианами да честными русскими людьми. Мне за них отчет Богу давать придется;
так уж не смущайте вы нашего дела!
Самоуверенность, с какою обыкновенно изрекал свои приговоры Ардалион Полояров, показывала, что он давно
уже привык почитать себя каким-то избранником, гением, оракулом, пророком, вещания которого решительны
и непогрешимы; он до
такой степени был
уже избалован безусловным вниманием, уважением
и верою в его слова, что требовал от всех
и каждого почтительного благоговения к своей особе, принимая его в смысле необходимо-достодолжной дани.
—
Так по вашему убеждению я струсил? — с иронической гримасой, но
уже гораздо мягче
и на несколько тонов ниже заговорил наконец Полояров, остановясь пред Стрешневою.
— Что-с? Пшецыньского? — слегка прищурился на него старик. — Я, сударь мой, турка не пугался, черкеса не пугался, да англичанина с французом не испугался,
так уж вашего-то Пшецыньского мне
и Бог да
и совесть бояться не велели! А песню-то вы все-таки не пойте!
— Да
так… не хотелось бы дома, — замялся Ардальон, — неровно
и в самом деле полиция… жандармы…
Уж лучше эти дни кое-где по чужим местам переждать бы… Спокойнее!
— Какое!
и слушать ничего не хочет,
и не верит. Ведь он, — говорю вам, бог для них. Совсем забрал в руки девочку,
так что в последнее время со мною даже гораздо холоднее стала, а
уж на что были друзьями.
— Да-с, вот то-то оно
и есть! — в ответ на это поддразнивал его Полояров, который почти дня не пропускал без того, чтобы не побывать у Анны Петровны
и, заодно
уж, позавтракать там, либо пообедать, либо чаю напиться. — А кабы мы-то делали,
так у нас не то бы было.
Восемнадцатилетний юноша переживал то время, когда школьнический гимназический мундир становится
уже тесен, мал
и узок на человеке, когда самолюбие тянет человека на каждом шагу заявить себя взрослым, когда он,
так сказать, борьбою добывает себе эту привилегию на взрослость в глазах тех, которые продолжают еще считать его мальчишкой
и школьником.
— Ха-ха-ха!.. Да я
и не пошел бы. Нашли дурака!..
И то
уж и в секунданты-то
так только, по дружбе. Ну, а кто же у вас секундантом-то будет?
— Куда тебе!.. — махнул тот рукою, — говорят, теперь
и слышать не хочет! У них
уже там
и пистолеты приготовлены: достали откуда-то. Анцыфров
так и старается около них!
— Не стоит, мой ангел, ей-Богу, не стоит! — промолвил он с равнодушной гримасой; — ведь
уж коли всю жизнь не брал пистолета в руки,
так с одного урока все равно не научишься. Да
и притом же… мне
так сдается… что в человека целить совсем не то, что в мишень, хоть бы этот человек был даже
и Феликс Подвиляньский, а все-таки…
— Ничего… Молодец! Как
и быть надлежит! Одним словом, свеж
и душист!
и дух бодр,
и плоть не немощна,
так и следует! Са ira! ca ira! [Пойдет! Пойдет! (фр.).] — весело подпел он в заключение, предполагая, что его веселость поддержит в товарище достодолжную твердость
и необходимое спокойствие духа. В несколько минут он был
уже одет,
и приятели уселись за чай.
У княжон необходимо есть князь-papа
и княгиня-maman; был у них
и князь-дедушка, которого они знают только по закоптелому фамильному портрету
и который был очень богат
и очень знатен, но жизнь вел чересчур
уже на широкую ногу
и потому оставил князю-papа очень маленькое наследство, а князь-papа, служивший некогда в гусарах, постарался наследство это сделать еще менее,
так что шестерик княжон, в сущности, причитается к лику бедных невест,
и две старшие княжны наверное
уже на всю свою жизнь останутся невестами неневестными.
Что касается до «Провинциалки»
и «Москаля», то насчет этих пьес не могло
уже быть ни малейших возражений
и разговоров, ибо сама прелестнейшая madame Гржиб взяла на себя главную роль как в той,
так и в другой,
и закрепила постановку их своим беспрекословным «я
так хочу».
Думают, что все
так глупы
и слепы, что никто ничего не замечает!» Фелисата Егоровна в ужасе качает головой,
и идет рассказывать — как противная Ярыжникова, в неприличной позе, за кулисами шепталась
и целовалась,
и обнималась со своим аманом, а на следующий день весь город
уже уверял, что madame Ярыжникова делала в кулисах
такое, про что
и сказать невозможно.
И таким образом, еще задолго до спектакля в ее роскошной шкатулке накопилась
уже весьма
и весьма порядочная сумма.
— В черном? — Старушка оглядела самое себя
и обдернула свое шелковое платье. — Да как тебе сказать это, мой батюшка!.. Все вишь, нынче носят черное, ну
так и я заодно
уж надела.
— Ой, нет! Как же ж таки-так до бискупа? До бискупа дойдут своим чередом. Там
уж у нас есть надежные люди — на них
и отправим. А там
уж передадут… Я думаю
так, что рублей четыреста сам я пошлю, а об остальных попрошу пана Болеслава, либо Подвиляньский пусть поручит пану Яроцю, а то неловко одному переправлять
такую большую сумму.
Иль
уж и в самом деле все мы прежде до
такой степени были глупы,
и слепы,
и подлы, что на нас теперь
и плюнуть не стоит порядочному человеку, или что — я
уже и не понимаю.
— Но это не болтовня, это правда! Намедни у самого Пшецыньского спрашивали,
так он только как-то странно улыбнулся на это
и стал уверять, что вздор
и выдумки. Одно
уж это уверение достаточно подтверждает факт.
— Ха-ха-ха!.. Это мило! Это мне нравится! — нервно потирая руки, зашагала она по комнате. — Ну,
так я же тебе говорю, что я не желаю, не хочу — слышишь ли, папахен? — не хочу, чтоб у нас в доме бывал этот шпионишка! После этого к нам ни один порядочный человек
и носу не покажет. Мне
уж и то говорят все!..
— Ах! да ведь сердце-то все мое изныло!.. Не могу я
так, — тоскливо перебил старик. —
Уж хоть бы знать что-нибудь положительное! Ну, умерла она — ну,
так бы, по крайней мере,
и знал, что умерла; а бросила —
так бросила!.. господь с нею!.. А то это неизвестное хуже всего! Ведь
уж я измучился!
— Экая важность, что у него! — возразила девушка, успевшая
уже оправиться
и даже несколько успокоиться
и облегчить себя тем, что отец
так мягко встретил ее. — Что у него, что в другом месте, — не все ли равно? А зачем притесняешь меня? Кабы ты больше уважал мои человеческие права, я бы не ушла от тебя. А ушедши, куда же мне было деваться? Конечно, к Полоярову, потому мы друзья с ним.
Ну, да
уж так и быть! — с решимостью какой-то внезапной мысли, махнул вдруг рукой Полояров.
—
И в самом деле, ступайте-ка вы лучше домой пока, — охотно поддакнул Полояров. — Только
уж, пожалуйста, Петр Петрович, вы ее не тово…
Уж теперь мне, как жениху, предоставьте право следить за ее поступками; не вам, а мне ведь жить-то с нею,
так вы родительскую власть маленько тово… на уздечку. Ха-ха-ха!
Так, что ли, говорю-то я? ась?..
Непомук Анастасьевич любил хорошо поесть
и хорошо выпить в хорошей, интимной компании, а
так как теперь собралась у него компания самая хорошая
и самая интимная,
и так как при этом все обретались в самом счастливом, в самом праздничном настроении духа, то Непомук достаточно успел
уже оказать подобающую честь разным соленьям
и сырам, пропустив предварительно две веселые рюмочки хорошей старой водки, которую «презентовал» ему любезный ксендз-пробощ,
и теперь готовился оказать еще более подобающую честь огромному ростбифу, который будет запит великолепным английским элем.
— Это, наконец,
уж Бог знает чтó
такое! — в прежнем тоне продолжал Непомук; — до которых же пор будут продолжаться эти вмешательства!.. Ведь я не вмешиваюсь в его управление, с какой же стати он в мое вмешивается? Этого, наконец,
уже нельзя более терпеть,
и я решительно намерен сделать представление об ограждении себя на будущее время.
«Господи!.. да что ж это?.. благодетель какой-то неведомый!» — вскрикнул он в радостном восторге,
и веря,
и не веря глазам своим. Ощупал поднятую бумажку, внимательно осмотрел ее перед огнем:
так, действительно двадцать пять рублей,
и эта цифра не подлежит
уже ни малейшему сомнению. Что ж это значит?