Неточные совпадения
— Но
вот, — продолжал Тиунов, — встретил
я старичка, пишет
он историю для нас и пишет ее тринадцать лет: бумаги исписано
им с полпуда, ежели на глаз судить.
—
Вот, говорит, тружусь, главнейше — для мещанства, — не ответив, продолжал кривой, — для
него, говорит, так как неописуемо обидели
его и обошли всеми дарами природы. Будет, говорит, показано
мною, сколь русский народ, мещане, злоплененное сословие, и вся судьба мещанской жизни.
— Ты теперь должен там слушать и доносить
мне обо всем, что
они говорят.
Вот — на, возьми себе целковый, потом еще получишь, — бери!
— Эх, Семен, Семен! — вздрагивал глуховатый голос Тиунова. — Сколько
я видел людей, сколько горя постиг человеческого! Любят люди горе, радость — вдвое! И скажу тебе от сердца слово — хорош есть на земле русский народ! Дикий
он, конечно, замордованный и весьма несчастен, а — хорош, добротный, даровитый народ!
Вот — ты погляди на
него пристально и будешь любить! Ну, тогда, брат, запоешь!
— Дворяне никого не боятся!
Мне стоит сказать одно слово Немцову — так этот леший невесть где будет! Там в городе разные шепоты шепчут о всяких пустяках, видно, и сюда ветер что-то доносит.
Вот он и осмелел. Ну —
меня, голубчик, не испугаешь — нет!
— Пустое затеяно! — говорил бондарь, вытягиваясь во весь рост. — Ты пойми, слобожанин, что нам с того, коли где-то, за тысячу верст, некакие люди — ну, скажем, пускай умные — сядут про наши дела говорить? Чего издали увидят? Нет, ты
мне тут
вот, на месте дай права! Дома
мне их дай, чтоб
я вору, голове Сухобаеву, по всем законам сопротивляться мог, чтоб
он меня окладом не душил, —
вот чего
мне позволь! А что на краю земли-то — нас не касаемо!
— Позвольте — это как же?
Вот я, примерно, письмо послал, требованьице на товаришко, куда же
оно денется?
— Народ! — взревел
он, простирая руки. — Слушай,
вот —
я! Дай
мне — совести моей — ходу!
— Верно! — тверже сказал Вавило. —
Я — лучше тебя!
Мне сегодня всех жалко, всякий житель стал теперь для
меня — свой человек!
Вот ты говоришь — мещаны, а
мне их — жаль! И даже немцев жаль! Что ж немец? И немец не каждый день смеется. Эх, кривой, одноглазая ты душа! Ты что про людей думаешь, а? Ну, скажи!
— Стало
мне всех жалко! — кричал Вавило, пошатываясь. — И
я говорю честно, всем говорю одно — дайте человеку воли, пусть сам
он видит, чего нельзя! Пусть испробует все ходы сам, — эх! Спел бы
я теперь песню —
вот как! Артюшки нет…
— Перестань ты! Это ничего, мешки.
Я тут пил немножко,
вот они и сделались. Да!
Я вот всё думаю: как дешев человек в России! И как не нужен никому, ей-богу!
— Подожди! — отрицательно мотнув головой, ответил Капендюхин. —
Я ж не могу, не приказано
мне.
Я зашел по дружбе, просто так. Было время — приказывали
мне сажать тебя в полицию, то
я сажал. Человеку приказывают —
он делает.
Вот прикажут
мне: иди, выпускай Бурмистрова, то
я пойду и скажу: а ну, Бурмистров, ступай себе! Разве это не бывало?
— Такое идет, как будто все, и мужчины и бабы, плешивые стали, ей-богу! У всех явилось какое-то одно, как у арестантов. Или выстегал
их кто-то прутьями и люди не могут сидеть, бегают-бегают, а всё потому, что начальство уже устало заботиться о людях: а ну вас, свиньи, к бесу, нате вам свободу!
Вот, живите, а
я — посмотрю из-за уголка, что будет…
Неточные совпадения
Аммос Федорович.
Вот тебе на! (Вслух).Господа,
я думаю, что письмо длинно. Да и черт ли в
нем: дрянь этакую читать.
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом и
я сказал. «Э! — сказали мы с Петром Ивановичем. — А с какой стати сидеть
ему здесь, когда дорога
ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А
вот он-то и есть этот чиновник.
Анна Андреевна. После?
Вот новости — после!
Я не хочу после…
Мне только одно слово: что
он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал!
Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку;
я сейчас».
Вот тебе и сейчас!
Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что
он за ней волочится, а
он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Аммос Федорович. А
вот я их сегодня же велю всех забрать на кухню. Хотите, приходите обедать.
Запиши всех, кто только ходил бить челом на
меня, и
вот этих больше всего писак, писак, которые закручивали
им просьбы.