Неточные совпадения
Первая пришла в себя Александра Яковлевна. Она приподнялась, встала и обвела глазами кабинет, лежавшего на диване брата и на полу его бесчувственную невесту. Нечто вроде злорадной усмешки промелькнуло на ее губах. Несколько минут она стояла посреди кабинета,
как бы соображая. Затем она вдруг вскрикнула
почти диким голосом и снова упала на пол.
Еще до отъезда из дома княжны Варвары Ивановны Прозоровской роскошные залы, гостиные и кабинет покойного наполнились множеством народа, любопытными слугами
как из княжеского дома, там и домов
почти всего околотка.
Княжна слушала рассеянно отчеты ее поверенного против ее воли. Она, видимо, примирилась с ним,
как с неизбежным злом. За последнее время она вдруг сделалась религиозной,
почти ханжой, и ежедневно ездила на поклонение московским святым и на могилу брата. Под влиянием этого настроения, быть может, она считала графа Довудского грозным посланцем разгневанного неба.
— Книжечки
какой ни на есть
почитать… Смерть скучно…
Вызывающая вспышка страсти надломленного организма молодой женщины, носящей уже смерть в груди, носит в себе необычайную жгучую притягивающую силу, способную захватить даже пожившего человека, а не только
почти неиспорченного юношу,
каким был Суворов. Вот ответ на вопрос, который не могла разрешить себе Марья Петровна.
— Что за вредно, я теперь
почти совсем здорова. Скоро к тебе в гости приду. Ты думаешь не приду? — продолжала она, заметив на его лице выражение сомнения. — Еще
как приду. Вот увидишь, на этих днях. Не веришь?
В эту пору своей жизни и службы Александр Васильевич продолжал ревностно заниматься своим умственным образованием, которое приняло теперь более общее развитие. Он не хотел быть только ремесленником военного дела, и именно потому, что ставил его выше всякого другого. По всему казалось, что из него должен был выйти ученый-теоретик, так
как военная служба вовсе не требовала в то время солидного образования и невежество было
почти сплошное, нимало не препятствуя движению вперед по чиновной лестнице.
Почти все добытое путем науки в Суворове перерабатывалось совершенно и принимало свое собственное обличие, которое иногда
как будто отражало самый образец.
Фурманщики, или мортусы, уже были не в состоянии перевозить всех больных в чумные больницы, которых было в Москве несколько. Первая из них была устроена за заставой, в Николо-Угрешском монастыре. Большая часть из мортусов сами умерли, и пришлось набирать их из каторжников и преступников, приговоренных к смертной казни. Для них строили особые дома и дали им особых лошадей. Они
почти одни и хозяйничали в
как бы вымершем, да и на самом деле наполовину вымершем городе.
Это мнение о Сигизмунде Нарцисовиче
как о рыцаре добра и
чести и бесстрашном герое составилось, к несчастью, не у одного князя Ивана Андреевича.
— Вот
как… —
почти вскрикнула Капочка. — Теперь я все поняла…
— Я люблю ее, князь. Если я так долго медлил и не заявлял об этом чувстве княжне Варваре, то это происходило лишь потому, что я,
как человек не первой молодости, старался убедиться в силе этого чувства, в том, что это не один каприз влюбленного. Я убедился в этом окончательно в это лето,
как убедился и в том, что я далеко не противен княжне. Я имею
честь просить у вас руки вашей дочери.
Капочка, когда все заснули, пробралась,
как и вчера, в комнату Сигизмунда Нарцисовича. Кржижановский был один. Он
почти радостно встретил гостью и протянул руки, чтобы обнять ее.
Княжна решилась добиться истины. Но
как? Не спросить же его прямо, не он ли отравил князя Баратова. А если Капочка солгала, то за что же она, княжна, нанесет такое смертельное оскорбление другу ее отца и, наконец, человеку, к которому она относилась — и даже, надо сознаться, относится и теперь —
почти с обожанием. Надо продолжать с ним разговор, быть может, он сам скажет что-нибудь такое, что или оправдает его в ее глазах совершенно, или же подтвердит Капочкину исповедь-обвинение.
Этот ее «почтительный», «падающий до ног» поверенный граф Довудский не есть ли, в сущности, ее властелин. С
какой неукротимой ненавистью, с
какой бессильной злобой принуждена она выносить
почти ежедневно присутствие около себя этой гадины.
—
Какая тут, батенька,
честь… Ужели быть лучше французом, чем русским князем?
Именно так было в доме генерал-аншефа князя Ивана Андреевича Прозоровского. Казалось, в нем ничего не изменилось. Жизнь катилась по той же колее, в
какой шла до дня, в который покойный князь Баратов сделал предложение княжне Варваре. Дней приготовления к свадьбе, сменившейся похоронами,
почти не существовало.
Княжна Варвара Ивановна,
как мы знаем,
почти с малолетства не знала над собой власти и была домашним деспотом, а потому привыкла к свободе и подчинение было для нее новинкой, имеющей свою привлекательность неизведанного.
— Но
как же ты говорил, что
почти радовался, что князь Владимир умер? Ведь теперь будет другой…
В то время, когда Сигизмунд Нарцисович Кржижановский лелеял в своей черной душе гнусную надежду на обладание княжной Варварой Ивановной Прозоровской по выходе ее замуж и,
как мы видели, постепенно приводил этот план в исполнение, его достойный друг и товарищ граф Станислав Владиславович Довудский с той же энергией и
почти в том же смысле работал около княжны Александры Яковлевны Баратовой.
Когда Лопухин был здесь, она, окруженная поклонниками, с которыми она играла
как кошка с мышкою,
почти не замечала его, хотя знала, что он любит ее с самого детства, любит любовью, исключающею мысль о ее состоянии, но он был для нее слишком мелок, она еще тогда мечтала о выдающейся партии, о титуле и даже о мужнином колоссальном богатстве.
Княжна не удержалась и намекнула старушке, что она также ждет ее сына и если чувства его к ней не изменились, она готова сделаться его женой. Елизавета Сергеевна была в восторге. К
чести ее надо сказать, что главною причиною такого восторга было не богатство княжны, а то, что она знала по письмам сына,
как последний до сих пор безумно любит княжну Александру Яковлевну. Добрая старушка не удержалась, чтобы не успокоить в этом смысле дорогую гостью. Надежда на счастье в душе княжны Баратовой укрепилась.
Официальная холодность этой фразы в сообщении о предстоящем супружестве не может быть объяснена тем, что письмо писано к начальнику, и лишь указывает на
почти чисто официальное, без серьезного участия сердца, отношение Александра Васильевича к браку. Он на самом деле смотрел на брачный союз
как на обязанность каждого человека: «Меня родил отец, и я должен родить, чтобы отблагодарить отца за мое рождение».
На городских, даваемых в
честь его балах и вечерах Александр Васильевич проказничал, но при этом был всегда серьезен и никогда не улыбался,
как будто бы все это было в порядке вещей. На одном балу он пустился в танцы. Люди вправо, а он влево: такую затеял кутерьму, суматоху, свалку, что все скакали, прыгали и сами не зная куда.
После кинбурнской победы, оправившись от ран, он пишет: «Будь благочестива, благонравна,
почитай свою матушку Софью Ивановну, или она тебе выдерет уши и посадит на сухарики с водицей… У нас драки были сильнее, чем вы деретесь за волосы, а от пули дырочка, да подо мною лошади мордочку отстрелили, насилу часов через восемь отпустили с театра в камеру…
Как же весело на Черном море, на Лимане: везде поют лебеди, утки, кулики, по полям жаворонки, синички, лисички, а в воде стерляди, осетры — пропасть».
Все это жгло мне мозг. Я
почти терял сознание. Я не помню,
как я спустился с лестницы,
как приехал домой.
Французы переняли все важное из старой военной тактики Суворова и строили свои войска не рядами,
как австрийцы, а колоннами, охотно бросались в штыки, что
почти не допускалось австрийской тактикой.
Посылаю награждение за взятие Серавали; а вам не знаю, что уже давать, потому что вы поставили себя свыше награждений, определили
почесть военную,
как увидите из приказа, вчера отданного. Достойному — достойное. Прощайте, князь! Живите, побеждайте французов и прочих, кои имеют в виду не восстановление спокойствия, а нарушение оного» [Фурман Н. Р. Князь А. В. Суворов-Рымникский.].
Неточные совпадения
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать,
какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Аммос Федорович. Помилуйте,
как можно! и без того это такая
честь… Конечно, слабыми моими силами, рвением и усердием к начальству… постараюсь заслужить… (Приподымается со стула, вытянувшись и руки по швам.)Не смею более беспокоить своим присутствием. Не будет ли
какого приказанья?
Добчинский. Молодой, молодой человек; лет двадцати трех; а говорит совсем так,
как старик: «Извольте, говорит, я поеду и туда, и туда…» (размахивает руками),так это все славно. «Я, говорит, и написать и
почитать люблю, но мешает, что в комнате, говорит, немножко темно».
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по
почте не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти дела не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и того…
как там следует — чтобы и уши не слыхали. Вот
как в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и начните.
Анна Андреевна. Знаешь ли ты,
какой чести удостаивает нас Иван Александрович? Он просит руки нашей дочери.