Неточные совпадения
Зимою она засыпала,
как муха, сидела в комнатах,
почти не выходя гулять, и сердито жаловалась на бога, который совершенно напрасно огорчает ее, посылая на землю дождь, ветер, снег.
Белое лицо ее казалось осыпанным мукой, голубовато-серые, жидкие глаза прятались в розовых подушечках опухших век, бесцветные брови
почти невидимы на коже очень выпуклого лба, льняные волосы лежали на черепе,
как приклеенные, она заплетала их в смешную косичку, с желтой лентой в конце.
Из всех взрослых мама самая трудная, о ней
почти нечего думать,
как о странице тетради, на которой еще ничего не написано.
Остановясь, она подняла голову и пошла к дому, обойдя учителя,
как столб фонаря. У постели Клима она встала с лицом необычно строгим,
почти незнакомым, и сердито начала упрекать...
Клим открыл в доме даже целую комнату,
почти до потолка набитую поломанной мебелью и множеством вещей, былое назначение которых уже являлось непонятным, даже таинственным.
Как будто все эти пыльные вещи вдруг, толпою вбежали в комнату, испуганные, может быть, пожаром; в ужасе они нагромоздились одна на другую, ломаясь, разбиваясь, переломали друг друга и умерли. Было грустно смотреть на этот хаос, было жалко изломанных вещей.
Но он уже
почти привык к этой роли, очевидно, неизбежной для него так же,
как неизбежны утренние обтирания тела холодной водой,
как порция рыбьего жира, суп за обедом и надоедливая чистка зубов на ночь.
Спрашивал так,
как будто ожидал услышать нечто необыкновенное. Он все более обрастал книгами, в углу, в ногах койки, куча их возвышалась
почти до потолка. Растягиваясь на койке, он поучал Клима...
Почти в каждом учителе Клим открывал несимпатичное и враждебное ему, все эти неряшливые люди в потертых мундирах смотрели на него так,
как будто он был виноват в чем-то пред ними. И хотя он скоро убедился, что учителя относятся так странно не только к нему, а
почти ко всем мальчикам, все-таки их гримасы напоминали ему брезгливую мину матери, с которой она смотрела в кухне на раков, когда пьяный продавец опрокинул корзину и раки, грязненькие, суховато шурша, расползлись по полу.
Но с этого дня он заболел острой враждой к Борису, а тот, быстро уловив это чувство, стал настойчиво разжигать его, высмеивая
почти каждый шаг, каждое слово Клима. Прогулка на пароходе, очевидно, не успокоила Бориса, он остался таким же нервным,
каким приехал из Москвы, так же подозрительно и сердито сверкали его темные глаза, а иногда вдруг им овладевала странная растерянность, усталость, он прекращал игру и уходил куда-то.
— Вот уж
почти два года ни о чем не могу думать, только о девицах. К проституткам идти не могу, до этой степени еще не дошел. Тянет к онанизму, хоть руки отрубить. Есть, брат, в этом влечении что-то обидное до слез, до отвращения к себе. С девицами чувствую себя идиотом. Она мне о книжках, о разных поэзиях, а я думаю о том,
какие у нее груди и что вот поцеловать бы ее да и умереть.
Но
почти всегда, вслед за этим, Клим недоуменно, с досадой, близкой злому унынию, вспоминал о Лидии, которая не умеет или не хочет видеть его таким,
как видят другие. Она днями и неделями
как будто даже и совсем не видела его, точно он для нее бесплотен, бесцветен, не существует. Вырастая, она становилась все более странной и трудной девочкой. Варавка, улыбаясь в лисью бороду большой, красной улыбкой, говорил...
К нему она относилась
почти так же пренебрежительно и насмешливо,
как ко всем другим мальчикам, и уже не она Климу, а он ей предлагал...
Вера эта звучала
почти в каждом слове, и, хотя Клим не увлекался ею, все же он выносил из флигеля не только кое-какие мысли и меткие словечки, но и еще нечто, не совсем ясное, но в чем он нуждался; он оценивал это
как знание людей.
Клим понял, что Варавка не хочет говорить при нем, нашел это неделикатным, вопросительно взглянул на мать, но не встретил ее глаз, она смотрела,
как Варавка, усталый, встрепанный, сердито поглощает ветчину. Пришел Ржига, за ним — адвокат,
почти до полуночи они и мать прекрасно играли, музыка опьянила Клима умилением, еще не испытанным, настроила его так лирически, что когда, прощаясь с матерью, он поцеловал руку ее, то, повинуясь силе какого-то нового чувства к ней, прошептал...
И
почти приятно было напомнить себе, что Макаров пьет все больше, хотя становится
как будто спокойней, а иногда так углубленно задумчив,
как будто его внезапно поражала слепота и глухота.
Дядя Яков действительно вел себя не совсем обычно. Он не заходил в дом, здоровался с Климом рассеянно и
как с незнакомым; он шагал по двору,
как по улице, и, высоко подняв голову, выпятив кадык, украшенный седой щетиной, смотрел в окна глазами чужого. Выходил он из флигеля
почти всегда в полдень, в жаркие часы, возвращался к вечеру, задумчиво склонив голову, сунув руки в карманы толстых брюк цвета верблюжьей шерсти.
Клим взглянул на нее
почти с досадой; она сказала
как раз то, что он чувствовал, но для чего не нашел еще слов.
Иногда страхи Алины за красоту свою вызывали у нее припадки раздражения,
почти злобы,
как у горничной на хозяйку, слишком требовательную.
Оно усилилось после слов матери, подсказавших ему, что красоту Алины можно понимать
как наказание, которое мешает ей жить, гонит
почти каждые пять минут к зеркалу и заставляет девушку смотреть на всех людей
как на зеркала.
Думать мешали напряженно дрожащие и
как бы готовые взорваться опаловые пузыри вокруг фонарей. Они создавались из мелких пылинок тумана, которые, непрерывно вторгаясь в их сферу, так же непрерывно выскакивали из нее, не увеличивая и не умаляя объема сферы. Эта странная игра радужной пыли была
почти невыносима глазу и возбуждала желание сравнить ее с чем-то, погасить словами и не замечать ее больше.
Она была так распаренно красна,
как будто явилась не с улицы, а из горячей ванны, и была преувеличенно,
почти уродливо крупна.
Клим усмехнулся, но промолчал. Он уже приметил, что все студенты, знакомые брата и Кутузова, говорят о профессорах, об университете
почти так же враждебно,
как гимназисты говорили об учителях и гимназии. В поисках причин такого отношения он нашел, что тон дают столь различные люди,
как Туробоев и Кутузов. С ленивенькой иронией, обычной для него, Туробоев говорил...
Пила и ела она
как бы насилуя себя,
почти с отвращением, и было ясно, что это не игра, не кокетство. Ее тоненькие пальцы даже нож и вилку держали неумело, она брезгливо отщипывала маленькие кусочки хлеба, птичьи глаза ее смотрели на хлопья мякиша вопросительно,
как будто она думала: не горько ли это вещество, не ядовито ли?
Жизнь брата не интересовала Клима, но после этой сцены он стал более внимательно наблюдать за Дмитрием. Он скоро убедился, что брат, подчиняясь влиянию Кутузова, играет при нем
почти унизительную роль служащего его интересам и целям. Однажды Клим сказал это Дмитрию братолюбиво и серьезно,
как умел. Но брат, изумленно выкатив овечьи глаза, засмеялся...
Иногда ему казалось, что марксисты более глубоко, чем народники, понимают несокрушимость закона эволюции, но все-таки и на тех и на других он смотрел
как на представителей уже
почти ненавистной ему «кутузовщины».
Таких,
как Попов, суетливых и вывихнутых, было несколько человек. Клим особенно не любил, даже боялся их и видел, что они пугают не только его, а
почти всех студентов, учившихся серьезно.
— Изумительно много работает, — сказала мать, вздохнув. — Я
почти не вижу его.
Как всех культурных работников, его не любят.
—
Как все это странно… Знаешь — в школе за мной ухаживали настойчивее и больше, чем за нею, а ведь я рядом с нею
почти урод. И я очень обижалась — не за себя, а за ее красоту. Один… странный человек, Диомидов, непросто — Демидов, а — Диомидов, говорит, что Алина красива отталкивающе. Да, так и сказал. Но… он человек необыкновенный, его хорошо слушать, а верить ему трудно.
Бездействующий разум не требовал и не воскрешал никаких других слов. В этом состоянии внутренней немоты Клим Самгин перешел в свою комнату, открыл окно и сел, глядя в сырую тьму сада, прислушиваясь,
как стучит и посвистывает двухсложное словечко. Туманно подумалось, что, вероятно, вот в таком состоянии угнетения бессмыслицей земские начальники сходят с ума. С
какой целью Дронов рассказал о земских начальниках? Почему он,
почти всегда, рассказывает какие-то дикие анекдоты? Ответов на эти вопросы он не искал.
«
Как это глупо», — упрекнул себя Клим и вспомнил, что за последнее время такие детские мысли нередко мелькают пред ним,
как ласточки.
Почти всегда они связаны с думами о Лидии, и всегда, вслед за ними, являлась тихая тревога, смутное предчувствие опасности.
Клим промолчал, присматриваясь,
как в красноватом луче солнца мелькают странно обесцвеченные мухи; некоторые из них,
как будто видя в воздухе неподвижную точку, долго дрожали над нею, не решаясь сесть, затем падали
почти до пола и снова взлетали к этой невидимой точке. Клим показал глазами на тетрадку...
И, нервно схватив бутылку со стола, налил в стакан свой пива. Три бутылки уже были пусты. Клим ушел и, переписывая бумаги, прислушивался к невнятным голосам Варавки и Лютова. Голоса у обоих были
почти одинаково высокие и порою так странно взвизгивали,
как будто сердились, тоскуя, две маленькие собачки, запертые в комнате.
— Грешен, — сказал Туробоев, наклонив голову. — Видите ли, Самгин, далеко не всегда удобно и
почти всегда бесполезно платить людям честной медью. Да и — так ли уж честна эта медь правды? Существует старинный обычай: перед тем,
как отлить колокол, призывающий нас в дом божий, распространяют какую-нибудь выдумку, ложь, от этого медь будто бы становится звучней.
Урядник вытянулся, выгнул грудь так, что брякнули медали, и, отдавая
честь, повторил,
как эхо...
Клим ничего не понял. Он и девицы прикованно смотрели,
как горбатенькая торопливо и ловко стаскивала со ступенек детей, хватая их цепкими лапками хищной птицы,
почти бросала полуголые тела на землю, усеянную мелкой щепой.
Солдаты были мелкие, украшены синими шнурами, их обнаженные сабли сверкали тоже синевато,
как лед, а впереди партии, позванивая кандалами, скованные по двое за руки, шагали серые, бритоголовые люди, на подбор большие и
почти все бородатые.
— В сущности, Томилин проповедует упрощение такое же,
как материалисты, поражаемые им, — думал Клим и
почти озлобленно старался найти что-нибудь общее между философом и черным, зеленоглазым котом.
— Потому что ни черта не знаешь, — неистово закричал дядя Хрисанф. — Ты
почитай книгу «Политическая роль французского театра», этого…
как его? Боборыкина!
Он говорил еще что-то, но, хотя в комнате и на улице было тихо, Клим не понимал его слов, провожая телегу и глядя,
как ее медленное движение заставляет встречных людей врастать в панели, обнажать головы. Серые тени испуга являлись на лицах, делая их
почти однообразными.
Но,
как всегда, она
почти не обращала внимания на него и лишь, уходя к себе наверх, шепнула...
Но вдруг эти ухаживания разрешились неожиданной и
почти грубой выходкой. Как-то вечером, в столовой за чаем, Вера Петровна снисходительно поучала Лидию...
Это прозвучало так обиженно,
как будто было сказано не ею. Она ушла, оставив его в пустой, неприбранной комнате, в тишине,
почти не нарушаемой робким шорохом дождя. Внезапное решение Лидии уехать, а особенно ее испуг в ответ на вопрос о женитьбе так обескуражили Клима, что он даже не сразу обиделся. И лишь посидев минуту-две в состоянии подавленности, сорвал очки с носа и, до боли крепко пощипывая усы, начал шагать по комнате, возмущенно соображая...
Затем Самгин почувствовал, что никогда еще не был он таким хорошим, умным и
почти до слез несчастным,
как в этот странный час, в рядах людей, до немоты очарованных старой, милой ведьмой, явившейся из древних сказок в действительность, хвастливо построенную наскоро и напоказ.
Самгин сконфуженно вытер глаза, ускорил шаг и свернул в одну из улиц Кунавина, сплошь занятую публичными домами.
Почти в каждом окне, чередуясь с трехцветными полосами флагов, торчали полуодетые женщины, показывая голые плечи, груди, цинически перекликаясь из окна в окно. И, кроме флагов, все в улице было так обычно,
как будто ничего не случилось, а царь и восторг народа — сон.
Иноков постригся, побрил щеки и, заменив разлетайку дешевеньким костюмом мышиного цвета, стал незаметен,
как всякий приличный человек. Только веснушки на лице выступили еще более резко, а в остальном он
почти ничем не отличался от всех других, несколько однообразно приличных людей. Их было не много, на выставке они очень интересовались архитектурой построек, посматривали на крыши, заглядывали в окна, за углы павильонов и любезно улыбались друг другу.
Четко отбивая шаг, из ресторана, точно из кулисы на сцену, вышел на террасу плотненький, смуглолицый регент соборного хора. Густые усы его были закручены концами вверх
почти до глаз, круглых и черных,
как слишком большие пуговицы его щегольского сюртучка. Весь он был гладко отшлифован, палка, ненужная в его волосатой руке, тоже блестела.
— Может — окажете
честь, зайдете чайку попить? — вопросительно предложил историк. —
Как истый любитель чая и пьющий его безо всяких добавлений,
как то: сливок, лимона, вареньев, — употребляю только высокие сорта. Замечательным угощу: Ижень-Серебряные иголки.
Он шел и смотрел,
как вырастают казармы; они строились тремя корпусами в форме трапеции, средний был доведен
почти до конца, каменщики выкладывали последние ряды третьего этажа, хорошо видно было,
как на краю стены шевелятся фигурки в красных и синих рубахах, в белых передниках,
как тяжело шагают вверх по сходням сквозь паутину лесов нагруженные кирпичами рабочие.
Магазины уже закрыты, и было так темно, что столбы фонарей
почти не замечались, а огни их, заключенные в стекло,
как будто взвешены в воздухе.
«Черт знает
какая тоска», —
почти вслух подумал Самгин, раскачивая на пальце очки и ловя стеклами отблески огня лампады, горевшей в притворе паперти за спиною его.