Под гнётом страсти

Прошло еще около года. Был холодный сентябрьский день. В доме Ладомирских был праздник — рождение их дочери, которой исполнилось 23 года.

С двух часов начали съезжаться поздравители. Лора, в зеленом шелковом платье, цвет которого очень шел к ее глазам и волосам, сидела в гостиной и принимала гостей.

Анжелика была в пансионе.

В числе поздравляющих был и Александр Ртищев. Он сидел у окна и вполголоса разговаривал с Владимиром.

К ним подошел Раковицкий.

— Послушай, Володя, неужели правда, что ты уезжаешь за границу? — спросил он.

— Да, уезжаю. Доктор уверил отца, что мне это после болезни необходимо. Кроме того, отец давно хотел, чтобы я поехал за границу и заехал в Париж, к моему двоюродному дяде, которого он любит как родного брата. Теперь случай представился, я выхожу в отставку и еду.

— Надолго?

— На два года.

— Как хороша твоя сестра, Володя, — продолжал Дмитрий Петрович. — Посмотри на князя Вельского, он совсем теряет голову.

Владимир с усмешкой посмотрел на сестру и на ее обожателя.

Около Лоры сидел высокий, стройный брюнет, с замечательно красивой, но несколько самоуверенной и дерзкой физиономией.

— Не нравится он мне что-то, — сказал Владимир, — кажется, порядочный фатишка.

— Как здоровье Анжелики Сигизмундовны? — спросил Ртищев.

— Ничего, кажется, здорова. Только не знаю, что с ней сделалось за последнее время.

— А что?

— Она положительно избегает меня. Странное создание, ее никто никогда не поймет, — пожал плечами Владимир.

— Напротив, я стал ее отлично понимать последнее время, — сказал Александр Михайлович, — только я теперь ее давно не видал, так что не мог заметить перемены. Что у нас сегодня? Пятница. Завтра я ее увижу и скажу тебе, что с ней.

— Ого, Саша, — засмеялся Раковицкий, — ты, кажется, хорошо изучил натуру маленькой смуглянки. Ты можешь теперь перевоспитать ее по-своему и приготовить себе сносную жену.

— Что за глупости, Дмитрий; я для нее буду всегда другом и ничем другим.

На другой день, после обеда, Ртищев зашел к Ладомирским и нашел Анжелику сидящей перед роялем. Она не играла, а сидела неподвижно, устремив глаза в одну точку.

Увидев Ртищева, она встала и пошла к нему навстречу.

— О чем вы так сосредоточенно думали? — шутливо спросил он.

— О чем? О своем голосе. Вы знаете, что наш учитель пения был у Николая Николаевича и уговорил его отдать меня в консерваторию. Вчера я была там, и профессор, слушавший меня, сказал, что у меня редкий голос, так что у меня есть надежда петь когда-нибудь, как моя мать…

Голос ее прервался, но через минуту она продолжала:

— Тогда я поступлю на сцену.

— На сцену, Анжелика! — воскликнула незаметно вошедшая в комнату Лора. — Кто же тебе это позволит? По крайней мере, до твоего совершеннолетия ты можешь быть уверена, что этого не будет.

— Нет, это будет! Никто не может запретить мне! — дерзко крикнула Анжелика.

— Ты желаешь, — ядовито засмеялась Лора, — чтобы тебя осыпали цветами и рукоплесканиями и прокричали бы о твоем имени в газетах. Эти дурные инстинкты ты наследовала от твоей матери, которая…

— Ни слова о моей матери! — еще сильнее крикнула Анжелика. — Или я…

Она остановилась.

Александр Михайлович с испугом глядел на нее. Лицо ее пылало, глаза метали молнии.

— Или ты съешь меня, Анжелика? — презрительно сказала Лора и вышла из комнаты.

— Я никогда не забуду ее слов о моей матери! — прошептала итальянка.

— Полноте, успокойтесь, — заметил Ртищев, — будем говорить о другом. Знаете вы новость? Владимир уезжает на два года за границу.

Смертельная бледность сменила яркий румянец гнева, пылавший на ее лице.

— Когда? — шепнула она, низко опустив голову на руки и сама опускаясь на стул.

— На будущей неделе. Но что это с вами опять? — тревожно спросил он.

— Ничего; я не совсем здорова, — с трудом выговорила она побелевшими губами. — Я пойду к себе.

Она шатаясь вышла из комнаты, оставив Александра Михайловича в большом недоумении.

Время быстро летело, наступил день отъезда графа Владимира. Хотя это было в четверг, Анжелика была дома, так как всю неделю ее била лихорадка и она чувствовала страшную ломоту во всем теле.

Старый граф один ехал провожать сына на вокзал, остальные прощались с ним дома.

Владимир был слегка взволнован.

Он крепко обнял мать и сестру и оглядел комнату, желая проститься с Анжеликой, но ее здесь не было.

— Где Анжелика? — спросил он.

— Вероятно, у себя, — сказала Марья Осиповна. — Оставь ее, ты опоздаешь.

Но Владимир сам побежал к ней. Постучавшись сперва, но не получив ответа, он вошел.

Анжелика лежала на кровати. Он подошел к ней.

— Вы нездоровы, Анжелика, не вставайте, — предупредил он, заметя ее движение, — я пришел только проститься с вами.

Он взял ее за руку и испугался, увидев безграничное отчаяние в ее выразительных глазах.

Она бессознательно подняла руки и обхватила его за шею.

Владимир быстро наклонился и поцеловал ее холодные бледные губы, весь вспыхнул, выпрямился и выбежал вон из комнаты.

Анжелика вскочила, хотела броситься за ним, но зашаталась и без чувств упала на ковер.

Ее подняла вошедшая прислуга и уложила в постель.

У ней открылась нервная горячка.

Два месяца провела она между жизнью и смертью, а потом, для поправления надломленного серьезной болезнью здоровья, уехала с семейством ее профессора пения в Италию.

Там пробыла она полгода, вернулась ненадолго в Варшаву и вместе с Ладомирскими отправилась в их имение около этого города.

Старый граф быстро дряхлел и, удалившись за год перед этим от дел, не покидал деревни.

Когда зимой графиня с дочерью уехали в Варшаву, граф с Анжеликой остался в имении.

После своей болезни она страшно выросла и хорошела, как говорится, не по дням, а по часам.