Ермак Тимофеевич

Под покровом окончательно сгустившихся сумерек Ермак Тимофеевич повел своих молодцов из поселка к тому месту, где, по словам уже отправившегося в рай татарина, скрывались в засаде дерзкие кочевники.

Они сделали переход версты три, когда действительно в лощине увидели копошившихся около костров людей. До них было еще довольно далеко, и Ермак Тимофеевич отдал приказ идти как можно тише, а когда кочевники уже были в нескольких стах шагов, Ермак и казаки легли на траву и поползли.

Местность представляла собой голую степь, покрытую кустарником, который и скрывал их.

Кочевники, видимо уверенные в полной своей безопасности, ожидали огненного сигнала и на досуге спокойно сидели у костров, когда вдруг как из земли выросли казаки перед ними с криками:

— Бей нехристей!

— Алла, алла! — раздалось по всему лагерю. Кочевники наскоро схватили свои луки и кое-как пустили стрелы в казаков; те ответили им залпами из пищалей. Послышались крики и стоны.

Толпа человек в триста бросилась бежать, иные пешие, иные на конях. Казаки ринулись за ними.

Конные успели ускакать, пешие все до единого были перебиты.

Со стороны людей Ермака были легко ранены только двое.

Победители расположились на пригорке, развели костры и стали дожидаться рассвета, когда решили осмотреть убитых, взять что было на них поценнее и затем зарыть их тела. Своим раненым сделана была перевязка.

Довольные тем, что и им, вынувшим несчастливый жребий и оставшимся дома в то время, как их товарищи ушли в поход, привелось поразмять бока в ратной потехе, они весело беседовали, усевшись кучками вокруг костров. Слышались шутки и смех, кое-где начиналась и обрывалась песня.

Было темно, по небу бродили тучи, гонимые ночным ветерком. Вдруг луна выплыла из-за туч и осветила лощину, место недавнего боя, с лежавшими на ней там и сям трупами.

Лощина с пригорка, на котором расположился бивак казаков, была видна как на ладони.

— Гляньте-ка, братцы! — вдруг сказал один из казаков. — Кажись, мертвый встал.

И он указал рукой на лощину. Сидевшие у костра повернулись по направлению его руки.

Между лежавшими там и сям телами бродила какая-то высокая, освещенная лунным светом фигура. Она подходила к мертвецам, наклонялась над ними, как бы рассматривая их, и шла далее.

— Что за притча!

— Кажись, всех пришибли…

— Да это, братцы, баба!

— Надо доложить атаману, — сказал казак, заметивший живого человека на этом стане смерти, и пошел к костру, у которого сидел Ермак Тимофеевич с его более старыми по времени нахождения в шайке товарищами. Старшинство у них чтилось свято.

— Атаман, а атаман! — окликнул казак Ермака Тимофеевича, занятого беседою.

— Чего тебе?

— Глянь в лощину, атаман. Кто там слоняется?..

— Кому слоняться? Кажись, всех уничтожили, — заметил Ермак, однако взглянул. — И верно: живой человек шатается, — добавил он.

— Не человек это, кажись, атаман…

— А кто же там?

— Баба.

— Баба?.. — спросил Ермак и, вглядевшись внимательно в движущуюся фигуру, сказал: — И верно, баба.

— Так как укажешь, атаман?

— Тащи сюда. Коли баба, не тронь, живьем достань, неча рук марать казацких о бабу…

— Слушаю, атаман…

Казак быстро сбежал в лощину и подошел к таинственной фигуре. Та, видимо, заметила его, но не сделала движения к бегству. Она даже остановилась. Казак стал что-то говорить ей. Ермаку Тимофеевичу и казакам было видно все, но не было ничего слышно.

— С кем он там лясы точит? — нетерпеливо сказал Ермак.

— Глянь, атаман! Он направился с ней осматривать остальных мертвецов.

— И то верно…

Действительно, казак шел уже рядом с фигурой и вместе с ней наклонялся над мертвыми, некоторых он даже клал на спину.

— Что за чертовщина такая!

— Что он там делает?

— Кумился он, что ли, с ней?

— Может, красотка, так влюбился…

В этом смысле высказывались казаки.

— Чего он там с ней лодырничает? — вышел из себя Ермак и свистнул.

Молодцеватый свист гулким эхом отозвался в лощине. Казак расслышал вызов. Он — видно было по жестам — стал торопить фигуру. К тому же она закончила осмотр мертвецов: вот наклонилась над последним и направилась к горке.

— Дружно идут…

— Словно жених с невестой…

— Али муж с женой…

— Увидим, какая такая краля!

Этими насмешливыми замечаниями встретили казака и фигуру. Вот они вошли на горку. Свет от костров осветил спутницу казака. Это оказалась высокая, худая женщина с черными, с сильною сединой волосами, космами выбивавшимися из-под головной повязки, и смуглым, коричневым лицом. Она была одета в бывшую когда-то синего цвета холщовую рубаху с длинными рукавами, без пояса; ноги были обуты в оленьи самодельные башмаки мехом вверх. На ней накинута была потертая от времени шкура горной козы. Сколько ей лет, сказать было трудно. Может быть, сорок, а может быть, и все шестьдесят.

— Убил бобра…

— На ловца и зверь…

— Вот так краля!

Этими возгласами встретили казаки приведенную из лощины женщину. Казак направился к костру, у которого сидел Ермак.

— Чего ты там с ней якшался? — пробурчал тот.

— Больно слезно умоляла меня искать…

— Кого искать?

— Мужа ее.

— Мужа? А как ты с ней гуторил-то?

— Да она, атаман, говорит нашим языком.

— Вот как!

Ермак бросил сверкающий взгляд на женщину, стоявшую рядом с казаком.

— Ты кто такая?

— Известно кто… Человек.

— Баба?

— Баба.

— Как здесь оказалась?

— За мужем шла.

— А кто твой муж?

— Махмет.

— Нехристь.

Женщина не отвечала — она, видимо, не знала этого слова.

— Ты-то как оказалась у кочевников?

— Я полонянка, с отцом была взята на тринадцатом году, много лет уж живу тут…

— Где тут?

— А за Каменным поясом.

— И отец жив?

— Нет, умер.

— А муж убит?

— Видно, нет на него пропасти. Оглядели мы мертвых — нет меж ними.

— А разве ты бы хотела его смерти? — сказал Ермак.

— Да пропади он пропадом, татарская образина!

— Силою, значит, взял он тебя в жены?

— Известно, силой…

— Не хочешь к нему назад?

— На кой он мне ляд!

— А нам-то что с тобой делать?

— Да зарежьте — один конец.

Эта фраза была сказана с такой безнадежной грустью, что даже черствые сердцем казаки, окружившие костер атамана, у которого стояла женщина, как-то разом охнули.

— Зачем зарезать?.. Место и у нас в селе тебе найдется. Будешь у нас на должности, — сказал Ермак и еще раз окинул взглядом женщину.

Что-то знакомое казалось ему в чертах ее смуглого, коричневого лица и особенно в выражении ее черных глаз. «Где я видел ее или схожую с ней?» — возник в уме его вопрос да так и засел гвоздем в голове. Он указал казакам накормить бабу, коли есть ей охота.

Казаки окружили женщину. Она спокойно и доверчиво смотрела на них и молча ушла к соседнему костру. Там казаки усадили ее, дали краюху хлеба, густо осыпанного солью. Женщина с жадностью стала есть. Видимо, она была очень голодна.

Когда она утолила свой голод, казаки стали допытываться у ней.

— Как тебя зовут?

— Пима.

— Как?

— Пима.

— Что же это за имя такое? Это не имя, а кличка. Твоего отца-то как звали?

— Андреем.

— Вот это так, это христианское имя. А отец-то как звал тебя?

— Мариулой.

— Да кто он был-то?

— Известно кто — человек.

— Русский?

— Русский.

— Цыганка она, братцы, вот что, — заявил один из казаков.

— И впрямь цыганка.

На этом допрос был кончен.

Стало светать.