Ермак Тимофеевич

В тот же день по всей строгановской усадьбе распространилась весть, что у Домаши нашлась мать, не кто иная, как полонянка Мариула. Произошло это следующим образом.

Домаша, наконец, явилась к ожидавшей ее с нетерпением Ксении Яковлевне.

— Что так долго? Где ты пропадала? — вскочила та с лавки.

— Дивные дела, Ксения Яковлевна, делаются на свете, дивные! — вместо ответа воскликнула сенная девушка.

— Что такое?

— Да Мариула-то…

— Что же?

— Это моя родимая матушка.

— Да что ты!

— Верно слово, Ксения Яковлевна.

— Как же это ты узнала?

— Да она мне о том сама поведала.

— Признала тебя?

— Да… По родинке на плече.

— Любопытно.

— Я все тебе, Ксения Яковлевна, расскажу по порядку.

И Домаша подробно пересказала ей свою беседу с Мариулой. Ксения Яковлевна, схватив за руку Домашу, выскочила с ней в рукодельную.

— Антиповна, Антиповна, у Домаши радость!.. — крикнула она.

— Что такое? Что за радость? — неторопливо поднялась старуха и пошла навстречу девушкам.

— Она отыскала свою мать!..

— Ты виделась с Мариулой? — строго спросила Антиповна крестницу.

— Да, Лукерья Антиповна, — виновато произнесла она.

— Зачем же ходила к ней?

— Погадать хотела…

— Ишь, егоза, на уме пустяки одни, — полусердито-полуласково сказала Антиповна. — И нагадала?..

— Она мне сказала всю правду, — отвечала Домаша.

— Вестимо, правду, — не так поняла старуха, — я о том и сама догадывалась, как она рассказала мне о потере своей дочери во время набега. Беспременно, думаю, это наша Домаша. Так оно и вышло.

Все сенные девушки, сидевшие за пяльцами, насторожились, вслушиваясь в этот разговор, и, конечно, вскоре разнесли новость по усадьбе.

— Няня, милая, — говорила между тем Ксения Яковлевна, — я хочу видеть мать Домаши. Можно ей прийти сюда?

— Это еще зачем?

— Я тоже погадать хочу…

— Пустое все, — нехотя произнесла Антиповна.

— Пусть пустое, няня, все веселее будет, нового человека увижу. Скучно мне.

— От безделья тебе скучно.

— Что же мне делать, коли не работается…

— Принудить себя должна.

— Я с завтрашнего дня прилежно буду работать, а сегодня дозволь мне позвать Мариулу… Милая нянечка!

И Ксения Яковлевна бросилась на шею своей старой няньке и стала целовать ее.

— Погоди, оставь, задушишь меня, старую… — голосом, полным блаженства, заговорила старуха. — Ну, ин будь по-твоему, зови…

— Иди, Домаша, за матерью! — тотчас распорядилась Ксения Яковлевна и ушла в свою горницу.

Домаша между тем, стрелой перебежав двор, застала свою мать уже принарядившеюся в чистую сорочку и сарафан.

— Пойдем, матушка, в хоромы. Мы сказались Антиповне, она дозволила. Ты приоделась, матушка, значит, знала, что я сейчас приду за тобой?

— Знала.

— Почему?

— Много будешь знать, скоро состаришься… Ужели тебе хочется быть такой же старой, как твоя мать? — отшутилась Мариула. — Пойдем.

Они вошли в хоромы.

— Вот, Ксения Яковлевна, твоя слуга Мариула, моя богоданная матушка, — сказала Домаша.

Мариула низко поклонилась молодой Строгановой.

— Здравствуй, Мариула, — ласково сказала та. — Я очень рада, что у моей Домаши нашлась матушка…

— Благодарствую, Ксения Яковлевна, на добром слове, — снова низко поклонилась Мариула.

— Погадай мне, Мариулушка! — робко сказала Ксения Яковлевна после довольно продолжительного молчания.

— И чего тебе гадать, Ксения Яковлевна, все уже разгадано, — начала Мариула, пристально вглядываясь с лицо девушки. — Вот вижу я, твой жених обрученный невредим стоит, а кругом него люди валяются, кровь льется, стрелы летают, пули свищут, а он молодецким взмахом косит нечисть поганую, о тебе свою думушку думая, поскорее бы управиться да вернуться к своей голубке сизой… А вот он в венце стоит, в венце княжеском, а вот… — Цыганка вдруг оборвала речь и, изменив тон, добавила: — Все хорошо, все исполнится, дадите вы клятву перед алтарем нерушимую и никогда ее не нарушите… О чем же гадать тебе, Ксения Яковлевна?

Молодая Строганова хорошо поняла, что Мариула говорит то, что «провидит», что в этом и состоит гаданье, и жадно ловила ее слова. К счастью, она не заметила перерыва в этой речи.

— Спасибо тебе, Мариулушка, коли правду сказала, а коли выдумала, спасибо за то, что утешила…

— Зачем выдумывать? Сказала всю правду-истину…

— Еще раз спасибо… Чем одарить тебя?

— Зачем дарить?.. И так много довольны твоею милостью, сыты, обуты, одеты, в тепле живем, — встала и поклонилась в пояс Мариула.

— А скоро все это сбудется, о чем говорила ты? — спросила Строганова.

— Того уж не умею сказать, касаточка, должно, недолго протянется, — отвечала цыганка.

Она вдруг стала пристально вглядываться в лицо своей дочери.

— Вот ее суженый, в дороге уж…

— Яков? — спросила Ксения Яковлевна.

— Звать я не знаю как, чернявый такой, из себя видный, скачет во весь опор, торопится… — продолжала Мариула, не спуская глаз с лица Домаши.

— Слышишь, Домаша? — окликнула ее Ксения Яковлевна.

Ответа не последовало. Девушка сидела как завороженная.

— Не замай ее, — заметила Мариула, — она сама видит все то, что говорю я… Видимо, от меня она этот дар унаследовала.

— Да неужели! — воскликнула молодая Строганова.

— Верное слово, — подтвердила Мариула и отвела свой взгляд от лица дочери.

Не прошло и минуты, как Домаша облегченно вздохнула и сказала:

— На самом деле Яков-то торопится… Я его видела.

— Как видела? — дивилась Ксения Яковлевна.

— Да странно как-то… Точно вздремнулось мне и сон привиделся, скачет он во весь опор по дороге… Только и всего.

Ксения Яковлевна со страхом посмотрела на Мариулу.

— Прощенья просим, — низко поклонилась она и вышла так быстро, что Ксения Яковлевна не успела сказать ей, чтобы она приходила в другой раз.

Девушки остались вдвоем и несколько минут смотрели с недоумением друг на друга. Ксения Яковлевна была поражена последним видением Домаши, вызванным на ее глазах, а Домаша не понимала удивленно-испуганного выражения лица своей хозяйки. Первою ее мыслью было то, что Ксения Яковлевна заметила, наверно, в предсказании Мариулы недосказанное, а потому встревожилась. Но Строганова рассеяла эти опасения.

— Знаешь ли, что ты спала, Домаша?

— Мне вздремнулося, так вдруг, — ответила та.

— Да нет же, при мне все это было! Это Мариула заставила тебя видеть все то, что видела сама. Знаешь, она колдунья!

Последние слова Ксения Яковлевна сказала шепотом.

— И что ты, Ксения Яковлевна, крест у нее на груди, а в горенке иконы, и перед ними лампада теплится.

— Правда?

— Как перед истинным…

— Невдомек мне тогда, что это деется…

— Просто провидица, — решила Домаша.

— Дивны дела твои, Господи! — воскликнула Строганова и истово перекрестилась на икону. Домаша последовала ее примеру.

— Тебе-то что, Ксения Яковлевна… Сказала — лучше и не надо.

— Кабы сбылось это.

— Все сбудется.

В голосе Домаши была непоколебимая уверенность.

— Дай-то бог, — тихо сказала Ксения Яковлевна. — А мне все-таки стало покойно на душе… И за то ей спасибо.