Рок. И посох в песках оружие. Книга 2. Том 1 «Угроза из прошлого»

Юрий Викторович Швец

Дорогие читатели! Представляю вашему вниманию вторую книгу романа «Рок. И посох в песках оружие», том первый. Новые герои вкупе со старыми полюбившимися героями романа свяжут свои судьбы в замысловатый, неразрывный клубок новых приключений и тайн… Надеюсь, наша встреча на страницах романа будет взаимно приятной!

Глава 13

Антоний Бриан и Сапфон, перед самым рассветом вошли в Утику. Стража с удивлением отреагировала на появление отряда. Отряд бесшумно вошёл в город и распределившись по башням, стал ждать стратега города, который командовал гарнизоном. И он не заставил себя ждать, несмотря, на только наступавшее утро. Ганнибал Корт, а именно так звали этого человека, с удивлением выслушал рассказ Сапфона и Антония, но с не меньшим удивлением, смотрел на латинянина Бриана, удивляясь про себя доверию Гамилькара.

— В городе завтра запланированы празднества в честь Милгарта, нашего покровителя торговли! В город уже прибыло огромное количество народа! И прибудут ещё! Мы ждём делегаций из Гиппона и Карфагена! Также, прибудут гости из ближайших городов провинции Ливии! Для меня это известие о проникновении мятежников, как гром с ясного неба! Нет… я ничего не заметил… такого, что вызвало бы мои подозрения. Я даже не знаю, как реагировать на ваш рассказ от растерянности! Но одно понятно, надо усилить охрану ворот города! Ворота у нас выходят в трёх направлениях — восточном, западном и южном! Но на какие ворота будет совершенно нападение?

— Надо думать с того, с которого к крепостной стене, незаметно, может приблизиться враг! — высказал свою мысль Антоний.

Корт ещё раз оглядел Бриана.

— Если рассуждать с этой точки зрения, то самая опасная сторона — южная. Это те ворота, через которые вы попали в город! Вы сами убедились, холмы подходят к городу почти на три с половиной стадия от крепостной стены. Холмы лесисты и вполне могут сокрыть пехоту врага. Неровность ландшафта способствует этому! Но, я хочу высказать и свои сомнения! Дело в том, что Ганнон, как раз и повёл свою армию против Спендия! Как может Спендий подойти к городу, если перед ним Ганнон?

— Нам пришло известие об этом от проверенного временем источника! Он ошибаться не может. Уж поверь мне! Он передал, что от 500 до 1000 наёмников будут в городе! — Сапфон внимательно осматривался по сторонам, оглядывая пока ещё редких прохожих…

Город просыпался. По улицам его стали ездить повозки, заполняющие торговые места и ряды лавок, нужным каждодневным товаром. Первыми, как и в любом городе, проснулись городские нищие, которые направлялись к храмам и рынкам, где они каждодневно и проверено, имели свою милостыню на день грядущий, от прихожан храмов и посетителей рынков. Город в день запланированных празднеств, проснулся раньше обычного, стараясь пораньше закончить повседневные заботы и хлопоты, чтобы со всеми предаться празднествам и гуляниям в честь милостивого бога, которого считали своим покровителем! Здесь, необходимо, сделать небольшое отступление, чтобы войти в исторический экскурс, заглянув сквозь марево тысячелетий, на время основания города…

…Утика была основана задолго до основания Карфагена. Три сотни лет отделяло рождение города, заложенного бежавшей из Тира принцессой Дидоной, от закладки города Утики. Первые мореплаватели — финикийцы построили небольшую колонию в понравившемся им небольшом заливе с устьем впадения в него реки Меджеры. Этот залив и река стали портом Утики. Участок, на котором возводили колонию финикийцы был небольшой деревней, но хорошо отделялся от живущих по соседству диких ливийцев. С появлением этой колонии, финикийцы заимели и гавань, которая быстро превратилась в порт, а колония в небольшой город. Финикийцы с присущей им изворотливостью и ловкостью… занялись торговлей. И торговля росла обменом с проживающими по соседству нуммидийцами и ливийцами. Город расширился и стал процветать. Так прошло три века. Утика — так назвали город, что с финикийского переводится как «старая деревня», расширилась, но отсутствие в ней правителей, которые могли бы сконцентрировать политику города, плохо сказывалось на его обустройстве. Горожане не имели влияния на соседние народы, которые смотрели на город, как на место пребывания заезжих гостей и торговцев, и не более. Несколько раз её опустошали дикие племена, но, вскоре, все изменилось! Изменения произошли не здесь, а в сравнительно недалёком, очень интересном месте. Приплывшая, туда, принцесса Дидона, основала город, с очень удобным и выгодным положением на побережье, хитростью выкупив у племенных дикарей землю! Сама Дидона, и те кто с ней приплыл, никогда бы город не построили. Для этого они обратились к живущим в Тунессе издревле родам белых гетулов. И те, откликнувшись… прислали царице своих зодчих. Зодчие помогли Дидоне правильно сориентировать его на холме Бирсы, опираясь на возводимый ими маяк. Город, в переводе с финикийского, назывался новым городом — Карфагеном! И новый город у холма Бирсы очень действительно очень быстро рос! Принцесса, ставшая царицей, оказалась очень неутомимым, талантливым политиком! Она заключила с местными главами родов гетулов ряд соглашений, которые обезопасили город от вторжения диких племён. Далее, Дидона замирила многих вождей других племен Тунесса друг с другом, которые беспрерывно опустошали землю своих соседей. И на этой части Туннеса наступил долгожданный и продуктивный мир! Политика Царицы стала переманивать из соседних городов, наиболее предприимчивых торговцев в Карфаген, где для них открывались более выгодные горизонты торговли и безопасность своей деятельности. Удобное расположение порта и гаваней Карфагена, не позволяло торговцам, следовавшим в Северную Африку, миновать город с холмом Бирсы! Более выгодное предложение товаров, более расширенный выбор их, авторитет города с правителем — умной царицей — все это сказалось на росте Карфагена. И, постепенно, Утика и её торговля стала уходить на второй план. Дела у торговцев города становились все хуже и хуже, городские цеха переселились в Карфаген и, наконец, сам город стал союзником Карфагена, попав под его полное влияние! С этого времени, город вновь начал своё процветание, но находясь уже под направленной политикой Карфагена. Под влияние Карфагена попала тогда не только Утика, но и другие близлежащие прибрежные города — такие как греческие Гиппон Царский, который даже пробовал воевать с Карфагеном, Прион и многие другие… Все они признали главенство Карфагена на правах города-сюзерена. С этого момента, эти города вновь получили своё развитие и их рост теперь уже обуславливался переселением с Карфагена, расширяющихся числом ремесленников и торговцев… Вокруг, этих городов стала использоваться земля, которая до этого никогда не использовалась, и торговля расширилась ещё фруктовой продукцией, и различных урожаев земледелия. Теперь, торговля шла во всех портах Республики Карфагена, где продавались цитрусовые, вино, виноград, различные экзотические фрукты, поставляющиеся из глубин Африки. Также, шли в продажу морские специи, благовония, различные красители, пользующиеся огромным спросом в Европе, слоновая кость, пробковая древесина и многое другое… Все это должно было успокоить горожан данных городов, ввиду их выгоды и процветания от такой политики Торговой республики, но… всё же в душах старинной аристократии этих городов сплёл свой след — змей зависти и обиды, к более удачливому и умному соседу… Позже, Рим разрушит Утику до основания… и на её обломках построит другой город, намного меньше прежнего. Но в нём уже ничего не останется от прежней культуры. Только раскопками, сейчас можно понять устройство того города. который существовал до римского наследия… Таковы страницы Культуры и Наследия, рассказывающие нам о возникновении и существовании города с именем Утика.

–… Давайте, не будем создавать излишней паники и неясных слухов в городе, а постараемся разделить наши силы по трём направлениям, распределив их по всем воротам города! — Предложил Корт. — У меня около шестисот стражников! Разделим ваших людей и распределимся по трём направлениям…

На этом предложении Ганнибала остановились. Сапфон взял самое опасное направление и остался у ворот, в которые вошёл их отряд. Корт взял западное направление, оно тоже считалось опасным, так как, находилось ближе всего к расположению врага, виденного до этого у города. И, наконец, Бриану досталось восточное направление — ворота, выходящие в сторону тракта на Карфаген. Это считалось самым безопасным направлением, так как отсюда внезапно враг появиться не мог! А вот подкрепление из Карфагена могло появиться! Поэтому, его сочли за менее опасное, и дав Антонию три сотни пришедших с ним воинов, отправили к ним. Те, что дежурили у ворот, а их было, по словам Корта, около ста, автоматически подчинялись Антонию. Условились, что в случае нападения на кого-то из них, другие, немедля, выдвигаются на помощь обороняющимся! Закрывая, таким образом, для нападающих отступление в город… для «растворения» среди его жителей…

Антоний, вместе со своими воинами, проследовал к своим воротам города. Бриан впервые попал в город, построенный по другим архитектурным канонам и разметке, как это было принято в Римской республике и Карфагене. Центр города, через который проходил Бриан, был возведён в древности и располагался вокруг храма Милгарта, или как его ещё называли Мелькарта. Храм занимал возвышенность и был хорошо виден со всех сторон. Вокруг храма, который был исполнен в финикийском стиле, без колоннад и базилик, располагались прилегающие к храму площади, на них и должны были происходить празднества. С самого раннего утра, там были зажжены курильни различных благовоний, которые разносили по всему городу запахи, возвещающие о начале торжеств в честь покровителя города Бога Милгарта. Площади заполнялись городским и гостевым людом с различными целями. Но все готовились к одному, к началу празднеств. Двигаясь по городу, Бриан заметил, что город застраивался, имея один широкий бульвар-проспект, который вёл к южным воротам города, они считались главными. Именно, эти ворота соединяли город с дорогами, ведущими вглубь континента. Вдоль этого проспекта и велось основное строительство города в дальнейшем. От него отходили небольшие, неширокие улицы и улочки, и строились кварталы ремесленников и горожан. Но они были возведены спонтанно и без какого-либо плана застройки, и, поэтому, очень разнились в архитектурном исполнении. Но, влияние Карфагена было отчетливо заметно по возведённой здесь сложной системой дренажа и канализационной системы, кою возводили опять таки гетулы… Здесь не было архитектурных отделок фасадов домов, как это делалось в городах Италии и Великой Греции, или в Карфагене. Только дворец Наместника, отличался от всех построек своим убранством. Дворец был окружён фруктовыми садами и изобиловал архитектурной отделкой и изыском. После того, как наместником Ливии избрали Ганнона, прозванного Великим и Мудрым, за его авторитет в торговых и государственных структурах, дворец перестраивался два раза. Последний раз реконструкции подвергли внутреннее убранство дворца, и он стал блистать ещё краше. Проходя мимо дворца, Бриан засмотрелся на величие дворца Наместника. В Риме он видел много храмов и величественных зданий, но здесь было все по-иному! По-другому! Бриан рассматривая фасады, на время забыл о том, зачем он прибыл сюда, в этот город. Он перестал подозрительно всматриваться в прохожих рослых мужчин и группы горожан, и за этим занятием он, и его отряд, свернули в одну из прилегающих улиц, коя вела к восточным воротам города. Но двигаясь по ней, Бриан все ещё оглядывался на дворец… выискивая отличия его архитектуры с тем что он привык видеть в Риме…

— С дороги, с дороги! — Вдруг, услышал он, прямо над собой чей-то резкий, визгливый голос. — Вы, что ослепли? Не видите знаки суффета? С дороги ротозеи!

…Бриан повернул голову. Навстречу им, по той улице, на которую они свернули только что, а колонна Бриана, заполнила почти всю ширину улицы, двигалась странная процессия?! Она состояла из вооружённой охраны, коя окружала «разношёрстную» по своему составу свиту, в которую входили жрецы, разукрашенные актёры, танцовщицы и рабы, несущие с десяток закрытых кибиток-носилок, с плотно занавешенными окнами. Впереди процессии, в окружении десятка всадников, верхом на лошади, гарцевал человек в запылённом плаще, блистающем своей серебряной отделкой.

— Что раззявили рот! С дороги вам говорят! — кричал он в крайней агрессивной манере общения. — Чего вы здесь забыли? Насколько я знаю, дядя направился навстречу мятежникам! А вас, нерасторопных, неуклюжих увальней, он что, оставил подметать площади у его дворца?..

Бриан, ещё полностью не выучивший наречие народа Тунесса, но прекрасно знающий греческий язык, хорошо понял смысл сказанного последнего, ругательного предложения! Тем более, что оно сопровождалось громким смехом, гарцевавших рядом с ним всадников. Он пошёл вперёд…

— Да вы что, не понимаете по-хорошему?! — Всадник замахнулся на Антония плёткой…

Кровь бросилась в голову Антония. Он инстинктивно поднял руку и её кисть, нестерпимо больно ожгло, прилипшей к ней плёти всадника… Бьющий плетью человек не предполагал, что может произойти с ним после этого. Успев сжать ладонь, удерживая в ней плеть, Бриан, резко, дёрнул её на себя с такой силой, что рука всадника потянулась к нему, и схватив её другой рукой, Бриан сдёрнул с лошади незадачливого всадника. Тот, не ожидавший этого, полетел с лошади вниз головой и приземлился бы на лицо, если бы руки Бриана, не придерживали его и он, вследствие этого, отчётливо приземлился на ягодицы, скривившись при этом от боли… В это время, плеть всадника, была уже в руке Антония. Он сделал резкий замах и опоясал «приземлившегося» у его ног по пояснице… Тот взвыл неистовым визгом… Плеть поднялась ещё раз…

— Остановитесь! Прошу тебя! — услышал он, неожиданно для себя, просящий, немного испуганный голос, обратившийся к нему на греческом диалекте.

Голос принадлежал женщине, в котором чувствовалась больше просьбы, чем того самого испуга… Бриан, с горящими гневом глазами, взглянул в направлении раздавшегося голоса. В шагах четырёх от него, стояла девушка. Её взгляд был направлен на поднятую плеть в руке Бриана!.. Взгляд Антония остановился на девушке… но плеть продолжала находиться в поднятой руке. Взглянув на девушку… Бриан почувствовал, что гнев его… как то мгновенно утих… а его внимание остановилось только на… обратившейся к нему.

Девушка имела тёмные волнистые волосы. Они красиво спадали на её грудь, хотя и были подвязаны на голове золотисто красной лентой. Волосы были оплетены ещё более тонкими, золотистыми ленточками, которые блестели под лучами утреннего солнца. Большие глаза девушки, поднятые в испуге на руку Антония, сочетались с цветом её волос. Они обрамлялись темными домиками бровей и предавали лицу мимику лёгкого испуга. Лицо девушки было необычайно, просто невообразимо красиво. Все линии его были пропорциональны и соразмерны. Темные брови подчёркивали большие глаза, а правильный, тонкий нос подчёркивали алые, пухлые губы. Красота девушки вмещала в себя смесь многих народностей! И эта смесь, произвела на свет чудесный цветок, появившийся для того, чтобы подчеркнуть красоту всех представительниц этих народностей. Каждая из них дала этому цветку по самому прекрасному лепестку, создав необычайное, волшебное соцветие красоты. Фигура девушки была без единого изъяна. Бриан, подняв на неё свой взгляд, был просто сражён красотой незнакомки! Он, медленно, опустил руку, не отрывая взгляда от девушки…

— Спасибо. — Просто сказала она. — Спасибо, что откликнулся на мою просьбу!

После этого она перевела взгляд на упавшего с лошади и бросила ему несколько фраз с небольшой долей гнева и сарказма:

— Это было довольно глупо с твоей стороны, Гисгон! Замахиваться на незнакомого тебе человека?! Бравировать перед ним! Я говорила тебе — до добра это не доведёт.

Она снова подняла взгляд на Антония.

— Кто вы, незнакомец? И куда ведёте такой многочисленный отряд?

Спешившиеся всадники окружили лежавшего, всё ещё стонущего карфагенянина и помогли ему подняться. Бриан бросил плеть в его сторону и, повернувшись к незнакомой девушке, ответил:

— Мы из армии Гамилькара! Что мы здесь делаем? Этого я открыть не могу, даже самой очаровательной царице на свете! Ибо есть на свете военная тайна. Меня зовут Антоний Бриан. Я бывший трибун Римской республики. После заключения мира, решил пройти часть своего пути на этой земле с человеком, сохранившим мне жизнь в одном из столкновений прошлой войны! С кем, я, имею счастье беседовать?

Слова Антония вызвали в девушке искренний интерес.

— Я, Лейла! Дочь Ганнона Великого. Мы прибыли сюда из Карфагена, для участия в празднествах в честь нашего покровителя Милгарта! Нас целая делегация! С нами и жрецы из одноименного храма в Карфагене и танцовщицы для придания торжествам веселья! Есть среди нас и факиры и бродячие артисты!.. — Рассказывала Лейла, глядя в глаза Бриана.

Антоний очарованный её взглядом совсем забыл о нанесённой ему обиде, видимо, ка он это понял, её высокомерным братом…

— Одно ваше присутствие на этом празднике украсит его, как появление на небе солнца! — искренне вымолвил Антоний, не в силах оторвать свой взгляд от девушки.

Лейла пристально поглядела на Антония. Она привыкла слышать комплименты в свой адрес от различных мужчин, но впервые при произнесении этих слов Антонием, ей, вдруг, стало очень приятно и это сразу, в удивлении её сознания, отозвалось учащённым сердцебиением. Она улыбнулась и… благодарно заметила:

— Спасибо! Но на празднестве будет большое количество красивых девушек и без меня!..

В это время, поднявшийся и отряхнувшийся от пыли Гисгон, встряв в разговор, ядовито заметил:

— Что ты, дорогая сестра, любезничаешь со всякими подчинёнными и служащими Баркидов? Тем более перебежчиками-латинянами? Кои просто боятся вернуться домой, из-за своего пленения! Ведь, явно, за ним что-то есть! Раз он не воспользовался обменом пленных, проводимых в Сицилии!

Глаза Бриана снова блеснули гневом, но Лейла взяла бывшего трибуна за руку и потянула в сторону своей переносной кибитки, из которой она и появилась, решив посмотреть, почему встала процессия.

— Не обращайте внимания, Антоний, на моего глупого брата! Он полон гордыни, как и многие из родов Ганнонов! Это рок Ганнонов! Один лишь дядюшка Гамилькон, который учил меня верховой езде, излечился от этого недуга! Теперь, они ненавидят и его! Но дядюшка не обращает на это внимания и повторяет, что война изменила его сознание. Он долгое время воевал бок о бок с Гамилькаром Баркой, командуя сначала флотом, а потом гарнизоном Лилибея! Мой брат, также, плохо находит и с ним общий язык!

Они подошли к носилкам. Лейла повернулась к Антонию.

— Мне было очень интересно, увидеть представителя народа, с которым мой народ так долго вёл войну! Хотя мне непонятна её причина? Что в ней отстаивали стороны?

Девушка отпустила руку трибуна:

— Но, я надеюсь, что мы ещё встретимся, Антоний!

Она залезла в кабинку носилок и смуглые слуги, тут же подняли её себе на плечи. Процессия тронулась. Антоний смотрел на носилки, занавешенные от солнечных лучей лёгкой материей. Но вот занавеска отодвинулась, и Антоний увидел, как Лейла ещё раз взглянула на него. Сердце трибуна, отреагировав на этот взгляд, участило своё биение в груди. Антоний впал в забытьё, из которого его вывел один из номархов отряда.

— Да, от взгляда такой женщины можно сойти с ума! Мы движемся, Антоний? — произнёс он.

Антоний, очнувшись, повернулся и коротко произнёс:

— Вперёд!

Отряд сдвинулся в сторону, пропуская встречную процессию, и продолжил своё движение к заданной точке. Антоний шёл в голове колонны. Мысли его были об увиденной им удивительной девушке и о своей судьбе, сделавшей такой зигзаг, и забросивший его в ряды бывших «врагов». Отправляясь на войну и наслушавшись страшных рассказов о жестокостях пуннов, об их коварстве, он никогда бы и в мыслях не предположил, что окажется среди них, по собственной воле! Что он переплывёт море и окажется, как и его предшественники 16 лет назад, на берегах Африки! Но ему посчастливится больше! Он попадёт в Карфаген! Но не в качестве завоевателя, а в качестве союзника на какой-то немыслимой для его представления войне. Войне не его государства, но, похоже, развязанной его тайными происками! И честь данного слова, не оставит ни капли сомнения, что именно на этой стороне стоит настоящая честь его республики, которую защищает он сейчас с оружием в руках! И вот, оказавшись в лагере у Карфагена, судьба забросит его в совершенно незнакомый город, о существовании которого, ещё месяц назад, он и не подозревал. Что, в этом городе, на ничем не примечательной улице, он встретит девушку! Девушку, которая, вот так, в один миг, изменит его состояние души изнутри, наполнив его сердце теплом мыслей о ней и какими-то незнакомыми, до этого времени, чувствами! Антоний видел её глаза внутри себя и подумал, что после этой встречи он уже не тот Антоний Бриан, что шёл в этот город ночным маршем, накануне… И воспоминания о Лейле, это убедительно подтверждали. Размышляя в этом направлении, Антоний продолжал путь…

…Отряд достиг заданной точки. Бриан, осматривая строение ворот, говорил с номархом стражи, несущей у них дозор.

— Мы ничего не заметили подозрительного сегодня! Самая большая делегация, прошедшая через эти ворота, была из Карфагена! Да вы, её должны были встретить дорогой сюда? Они двигались вам навстречу!

Бриан молча утвердительно кивнул номарху и хорошенько осмотрелся вокруг…

К воротам примыкали три улицы. Эта часть города, отстраивавшаяся от дворца Наместника, имела самые зажиточные дома. Они шли от самого дворца Ганнона и располагались по левую сторону улицы, по которой они попали к воротам. Поэтому, площадь, сопряжённая с ней и воротами, да и сама улица были самыми широкими из всех трёх. Площадь же возле самих ворот была обширней, чем такая же на южной стороне города! На восточной стороне Антоний не был, поэтому, судить о площади располагающейся там не мог, но увидев здесь такое свободное пространство, он призадумался… Все три улицы, сопрягаясь с воротами города, выходящими на карфагенский тракт, автоматически расширялись! Это обуславливалось пропускной способностью ворот и тем, что одна из улочек, шедшая вдоль крепостной стены, вела напрямую в гавань. Хоть она и была не очень широка, но две повозки с лёгкостью разъезжались по её ширине и, поэтому, те, кто хотел попасть сразу в порт, сворачивали на неё. Другая улица, расположенная слева от въезда в город, вела в южную часть города. Она шла в довольно затяжной подъем, и он достигал своей верхней точки в полтора стадия от ворот. По этой улочке движение было самым слабым и ею пользовались в основном горожане. Вдоль всех прилегающих к площади ворот улочек шёл торг различным товаром и всякой мелочью, такой необходимой в путешествиях и просто дороге. Поэтому, все, что необходимо иметь в запасе находясь в пути — можно было купить, или выменять, на площади у ворот. Это было необходимостью, чтобы какая-то непредвиденная, неожиданная и нежелательная поломка не осложнила доставку товара в необходимое место. И торговля оправдывала себя — уходящие из города караваны, идущие в Карфаген, не бегали по городу, запасаясь необходимым, а знали, что все купят у самых ворот! От самых необходимых продуктов в дорогу — до железного гвоздя!

Несмотря на утро, на площади было довольно людно. Антоний, чтобы не показать мятежникам своё присутствие, развёл свой отряд по прилегающим башням у ворот, усилив наблюдение, как на самих башнях, так и на площади. Хотя его сторона, считалась самой неблагоприятной для нападения мятежников, Антоний, осмотревшись, пришёл к выводу, что это обманчивое мнение. Корт считал, что в прилегающих богатых домах горожан, есть вооружённая охрана, которую в случае нападения можно будет применить на своей стороне! Но это было бы возможным, при совершенной лояльности горожан к суффетам Карфагена, а в городе наблюдалось брожение мнений. И неизвестно ещё, на чьей стороне окажутся эти отряды! Так рассудил Антоний, осмотрев площадь! В его голове созрели мысли о проведении ряда мер, которые помогут в обороне ворот в случае нападения, и он, с присущей ему твёрдостью, стал проводить их в жизнь и ожидать развитие событий…