Рок. И посох в песках оружие. Книга 2. Том 1 «Угроза из прошлого»

Юрий Викторович Швец

Дорогие читатели! Представляю вашему вниманию вторую книгу романа «Рок. И посох в песках оружие», том первый. Новые герои вкупе со старыми полюбившимися героями романа свяжут свои судьбы в замысловатый, неразрывный клубок новых приключений и тайн… Надеюсь, наша встреча на страницах романа будет взаимно приятной!

Глава 6

Новость за новостью, поражали город Карфаген, день ото дня. Год, принёсший долгожданный мир с Римом, вдруг разразился войной в пределах своей территории и соседней союзнической Ливии! Наёмные войска, двинутые против диких племён глубин Африки, арестовали своих командиров и соединившись с племенами, против которых шли, вернулись в пределы Карфагена и его союзников… Одна новость опережала другую… Римский дезертир, выходец из провинции Компании в Италии, Спендий, воевавший в корпусе Гамилькара в Сицилии, возмутил часть наёмников, требующих немедленных выплат, причитающегося им вознаграждения за годы службы, и те подняли флаг открытого бунта! Переправленные из Сицилии, они скопились в Прионе и уже не вмещались в отведённом им лагере… На переговоры им были направлены несколько влиятельных лиц Карфагена, но результата они не принесли. Армия мятежников захватила прибрежные города, и делала их своей базой! К восставшим примкнули бежавшие рабы, работающие на ближайших плантациях, и число их стало тревожно возрастать, стуча в висок Совета Суффетов, совсем недалёкой бедой! Ситуация пятнадцатилетней давности, повторялась. У города стояла вражеская армия, а встречать её было нечем! Все властные Советы города работали почти, не расходясь по домам, но единого решения так и не выработали. Совет Суффетов, попытался обвинить в сложившейся ситуации Совет Пентархий, торопивший его с выводом гарнизонов с Сицилии! Совет Пентархий указывал на давление, на него Совета Магнатов, требовавшего быстрейшего установления предпосылок заключения мира на ведущихся переговорах в Сицилии с Римской Республикой! Совет Ста Четырёх обвинял Гамилькара, что именно его наёмники являлись головой восстания! Но ни те, ни другие, не замечали и не хотели, чтобы это сделали другие, что сами не выполнили ни единого пункта договора, о котором было известно всем находящимся в ставке Гамилькара, при начале переговоров. Тогда было решено, что так как, война прекращается, то той части наёмников, кою Карфаген переправит в Тунесс, город обязуется изыскать часть средств на погашение полагающегося им денежного вознаграждения! Средства были разысканы и приготовлены, но по какой-то причине не розданы вовремя! Когда произошёл бунт, то обстоятельства требований наёмников, были уже иными. Причём, та часть наёмников, что прибыла из корпуса Гамилькара последней и являлась самой крупной, находилась в городе, и от неё никаких проявлений враждебности тогда ещё не было! Другая часть оставалась вместе с Гамилькаром на Сицилии. И Совет Суффетов слал ему призывы скорейшего прибытия на материк, дыбы исключить выступления наёмников в самом городе. Собрали расширенный Совет Тысячи Одного горожанина. Совет занял выжидательную позицию, не торопясь обвинять ни Гамилькара, ни кого-либо ещё в наступивших бедах. И только, появившийся из Иберии, принц Дидон, выступил на последнем упомянутом Совете, открыто обвинив магнатов города в срыве договорённостей и близорукой жадности.

« — 70 тысяч наёмников, расположенных вокруг города Приона, являются собственностью города, а не Гамилькара! Именно они составляют костяк восстания! А то, что они выбрали в Вожди самых опытных и харизматичных — это вполне естественно! Вы, в оправдание себя, не хотите замечать, что в Сикке, что намного южнее Прибрежных городов, ливиец Матос, являющийся каким-то родственником бывшей царской династии, образовал штаб восстания и набирает армию, в которую могут вступить все желающие! Именно он, арестовал Гиксона и его командиров! Реквизировал ту часть денег, что вы неоправданно продержали у себя и не раздали её, по переправки армий с острова! Вы, нарушили своё слово и тем самым вы скомпрометировали в глазах восставших и непререкаемый авторитет самого Гамилькара, который дал им слово, что по приезду они получат часть вознаграждения?! И теперь, Вы, имеете наглость заикаться о его вине?! Гиксон в заложниках! Также, в заложниках все более-менее значимые, опытные командиры! Карфаген меж двух огней! Спендий от Приона двинулся к Утике, где давно замечено брожение недовольных настроений у горожан! Скоро падут Загван, Зама, Сусс! А Вы, все продолжаете спорить о призрачных мерах и решениях! Война уже не у порога, она уже во дворе! Очнитесь сограждане!..»

Это выступление принца крови, заставило поутихнуть споры и выработать решение о начале формирования отрядов горожан с их немедленным обучением на полях Мегар и в казармах Бирсы. Наместник Ливии, Ганнон Великий отправлялся решением Совета к Утике, с армией, которая была в наличии у Карфагена на этот момент. Ему дали 50 слонов и большую часть конницы! Пехота его не была столь сильна, сколь конница, но ему никто не ставил задачу разгромить Спендия. Его задачей стало лишь укрепление находящихся под его началом сил у двух городов Гиппона Царского и Утики. Дабы исключить захват восставшими этих городов и из дальнейшее наращивание сил. К Гамилькару отправили ещё одну просьбу о скорейшем его возвращении… в Африку и в сам Карфаген.

«Над городом нависла смертельная угроза!..» — с этих строк начиналось письмо суффетов непобедимому стратегу Гамилькар». И Гамилькар тот час откликнулся на него…

…Флотилия стоит на рейдах Гераклеи, готовая к погрузке. В её трюмах были привезены последние контингенты римских пленных из Африки. Их выгрузили, и они были построены на открытых местах гаваней Гераклеи своими же соотечественниками, которые в свою очередь, доставили сюда последних пуннийцев, пленённых за все годы войны. Обменивающиеся стороны представлялись со стороны Карфагена — Гамилькаром, со стороны Рима — Трибуном Фульвием Сцеволой! Фульвий был человеком не молодым, опытным в военном деле. Но в быту имел репутацию закоренелого пьяницы и дебошира и поэтому римская сторона, назначая его на выполнение этой миссии, таким образом, хотела выразить своё отношение к данному предприятию. Но все получилось, наоборот! Фульвий проявил необыкновенную аккуратность в доверенной ему, как он считал, очень важной миссии. Он требовал от подчинённых полного исполнения достигнутых договорённостей и проявил себя как истинный гражданин, отвечающий за свои слова, и тем более, за исполнение договора своей Республики. Он, каждодневно, обходил ряды бывших пленных, осматривая их на предмет избиений и истязаний! И если, он находил то, что могло сойти за вышеуказанное, его подчинённым становилось не сладко! Поэтому, вскоре, это так дисциплинировало его команду, что они уже сами с удовольствием, демонстрировали другой стороне идеальное содержание пленных республикой!

…Стороны обходили, сначала тех, кого привезли сами, а после тех, кого должны были принять по обмену.

— Когда попал в плен? — Спрашивал Сцевола, перевязанного воина, — и, что у тебя с рукой?

Получив ответ, и услышав что сама перевязка связана с нарывами, а не с избиениями, он удовлетворённо кивнул и двинулся дальше… Таким образом, он обошёл оба ряда выстроенных пленных и удовлетворившись их состоянием и содержанием, а также их ответами, пошёл в сторону стоящих в стороне военачальников карфагенян, которые также окончили осмотр своих меняемых пленных…

Вокруг Гамилькара стояли несколько военачальников, по всей видимости, его ближайшие помощники. Сцевола, со свойственной ему бесцеремонностью, к которой уже все привыкли, подойдя к ним со спины, не стал ждать, когда к нему обернуться, а сам, громко заговорил со всеми, обращаясь к «спинам»:

— Я удовлетворён состоянием освобождённых! Клянусь словом Юпитера, мы с вами выполнили очень нелёгкую миссию! За которую не хотели браться многие из обитателей города рождённого на Капитолии! Есть ли, какие претензии по поводу освобождённых, у вашей стороны к нашей?

Группа во главе с Гамилькаром обернулась к Фульвию Сцеволе. В этот момент, глаза Фульвия блеснули ярким интересом и удивлением! Но он сдержался от почти вырвавшегося из него ошеломлённого возгласа…

— Нет трибун! Нас полностью удовлетворило состояние освобождаемых! Мы можем заканчивать данную процедуру. — Приветливо ответил Гамилькар. — Я согласен с тобой, то чем мы занимались на протяжении месяца, являлось не нашим общим интересом, а общечеловеческой ценностью и обязанностью сторон, заключающих мир.

Гамилькар увидел, что Сцевола смотрит только на одного человека из его окружения и, улыбнувшись, заметил:

— Ну что же… Вы можете отойти в сторону и поговорить!

Сцевола, в благодарность, приложил к сердцу руку и, повернувшись, пошёл в сторону. Следом шёл и тот, на кого смотрел всё это время удивлённый Фульвий. Они отошли на приличное расстояние и Фульвий обернувшись, обратился к человеку, шедшему за ним:

— Все решили, что тебя нет в живых! Что ты с ними делаешь, Антоний!

— Я, тогда, не погиб. Но, был оглушён и был бы мёртв, окажись Гамилькар тем чудовищем, о коем все привыкли слышать в Риме! Те картины, нарисованные «хорошими художниками» в Сенате, не имеют ничего общего с настоящим Гамилькаром, Фульвий! Он выходил меня и предложил вернуться домой, но случайно, я узнал, что у Карфагена началось восстание наёмников. И я, как свободный гражданин Республики, решил остаться с ним, чтобы своим мечом, отблагодарить его за сохранение моей жизни! «Ты не обязан мне ничем, Бриан! — сказал он мне, — Твой путь лежит в жизни иной страны, с интересами и культурой, очень далёкими от интересов нашей африканской земли! Мне не нужна твоя гибель здесь, за интересы, которые я, если честно, не могу считать даже своими. Это, скорее всего, мой крест, чем мой выбор! Но сам город и его народ ждёт моей помощи!..»

— Гамилькар прав! — подал свой голос Фульвий, — ты можешь там погибнуть! А за что? Ты осознаешь, на что ты себя обрекаешь?

Сцевола не мог поверить в услышанное.

— Вот-вот! Он закончил свою фразу слово в слово, созвучно с твоей! Да, Фульвий, я полностью отдаю себе отчёт в этом! И, не знаю, почему, но мне очень хочется попасть в Африку?!

— Но, как же, Антоний? А твои родственники? Они, наверное, уже с ума сошли от известия о твоей смерти? Неужели же, ты, не хочешь их обрадовать?

— Здесь все в порядке, Фульвий! Моим родственникам сам Гамилькар, почти сразу, отправил весточку обо мне, чтоб не волновались и не поддавались настроениям от пришедших вестей! И это очень благородно с его стороны, если учесть, что наши военные утопили его жену и сына.

— Я слышал про это. — Сцевола искренне поморщился. — Метелл вляпал нас всех… в такую грязь. Не знаю… отмоется ли когда-нибудь от этого сама Республика?..

После этого Фульвий поднял взгляд на Антония Бриана и улыбнулся:

— Ну, что же, я рад, что повстречал тебя! Повстречал своего соратника, которого считал утраченным и оплакивал как погибшего! Надеюсь, на твоё везение и возвращение из выбранного тобой приключения! Судьба благосклонно оставила тебе жизнь прошлый раз, будем надеяться, что Фортуна не отвернётся и на этот раз! Удачи тебе!

Трибуны, взялись за предплечья и локти друг друга, улыбнулись, и Сцевола, развернувшись к своему строю, скомандовал:

— Центурионы, командуйте движением! — и, не оглядываясь более на Бриана, повёл колонну освобождённых граждан своей Республики через город…

Бриан, проводив взглядом своих соотечественников, вернулся к Гамилькару.

— Ну, что, получил разнос за своё необдуманное решение? — Спросил совершенно серьёзно Гамилькар, глядя ему в глаза.

— Почему, не обдуманное? Мои рассуждения взвешены и подвергнуты тщательному сознательному разбору! Мне не хватило удачи на одной войне, думаю отыграться на другой! — попытался пошутить Антоний, улыбнувшись в конце фразы.

Гамилькар вдруг помрачнел — лицо его отразило внутреннее, глубокое раздумье. Он негромко произнёс:

— Боюсь, Бриан, эта война будет страшнее прежней! Да, и сражаться придётся со своими бывшими соратниками. А это тяжело! Тяжело не только тактически! Но и, потому, что рассудок заполнен воспоминаниями об этих людях, а также, и сердце не хочет их рассматривать в качестве врага! Но, — Гамилькар, тоже, попытался улыбнуться и развеять налетевшую грусть, — есть надежда, что недоверие и ожесточение на той стороне, уступит место разуму и терпению! Ну, а нам, прежде чем мы убудем в Африку, придётся ещё снять гарнизоны Солунта и Лилибея!

Гамилькар повернулся к бывшим пленным соотечественникам:

— Сограждане! Наступил мир, после стольких лет борьбы, который проходил с переменным успехом, для обеих сторон! Но, вы, попавшие в плен, наверное, уже забыли о возможности вернуться домой, готовые к неволе и рабству. Но город не забыл своих сыновей и вот вы на свободе! На этой флотилии, всех отвезут в Карфаген, где вас давно ждут ваши родные! В добрый путь, сограждане! Пусть дорога домой будет вам коротка и легка! Сапфон, командуй погрузкой!

Заместитель Гамилькара стал руководить процессом погрузки, распределяя их по галерам. Гамилькар молча наблюдал за этим со стороны, думая о чём-то своём…

Вдруг, неожиданно, в порту появилась большая боевая галера, трубы с которой огласили гавань о своём прибытии. Гамилькар оторвавшись от своих дум, посмотрел на неё…

— Диархон! — определили, стоящие позади Гамилькара воины.

Антоний Бриан, с любопытством рассматривал боевую гептеру, подходившею к пирсу гавани. Римляне, строя свой флот практически скопировали галеру карфагенян, но все же внесли в свои квинквиремы ряд модификаций. При этом самом процессе постройки кораблей Рима, скорее всего, сказалось влияние греческих мастеров, кои помогали Риму создавать свой флот. Римская галера была длиннее, в функциональность которой стала входить перевозка пехоты. В бою, римляне стремились вступить в абордажную схватку, а это требовало места размещения войск. Именно отсюда римская галера стала более протяжённой. в своей длине. Её протяжённость была увеличена под пехотное соединение — манипул в 250 принципов. Ещё, ей был удлинён ряд весел, а нос галеры оборудовали «вороньим» мостом, для переброски его на вражеский корабль и его захвата. Антоний служил именно на такой квинквиреме или квинтиреме, как называли её сами латиняне, поэтому, в совершенстве видел те самые различия между сравниваемыми им галерами. Гептера была несколько выше. Спереди на носу, и сзади, на корме, стояли тяжёлые онагры! А ближе к середине, по разные стороны палубы — различной величины баллисты. На корме, стояли по паре «скорпионов» с каждой стороны. Таран тоже имел различия. У гептеры он был похож на заострённый нож с небольшим изгибом наверх. Когда он пробивал борт вражеского корабля, он как бы разрезал корабль от места пробоя к нижней кромке дна! Получалась огромная пробоина, из которой гептера с лёгкостью выходила назад, для продолжения сражения. Все это обуславливало, при хорошей натренированности весельных команд, быструю атаку и выход из неё. Римские же тараны, отливали для устрашения в виде страшных голов драконов и других подобных чудовищ. Да, несомненно, это имело устрашающий вид! Но в бою, после тарана, освободить галеру было очень трудно, или практически невозможно! И поэтому, нередко, протараненная галера повисала на квинтиреме и отпускала её, только утопая… Ещё, гептеры, оборудовали большим количеством парусов, особенно косых передних — так называемых гафелей! К тому же, в палубе у кормы было ещё одно отверстие, для вспомогательной мачты, наверх которой, кроме основного паруса, вешали и малые — брамселя… Все это убыстряло ход гептеры и удар её массы в купе с большой скоростью, был весьма разрушителен и часто разрезал тараном корабль противника на две половинки…

Между тем, гептера медленно пристала, воткнувшись в обмотанный канатами буфер пирса, для смягчения толчка при швартовке. На её борт подняли сходни, и по ним быстро сбежал высокий человек с пышной шевелюрой и бородой. Его жилистая, морская фигура хорошо контрастировала с портовым людом. Он огляделся и, определив для себя в каком направлении нужно двигаться, продолжил движение по набережной…

— Диархон! — услышал он призыв пришедший через головы снующих по набережной людей, и с высоты своего роста увидел пытающегося протиснуться, сквозь толпу к нему Гамилькара.

Улыбнувшись во всю ширину своей бороды, он двинулся навстречу. Вот, наконец, миновав бывших пленных соотечественников, восходящих на корабли, он вышел на открытое место, куда протиснулись и Гамилькар, и окружающие его воины…

— Диархон! Я ждал тебя только завтра! Ну-ка, рассказывай все по порядку! — Появление этого человека, явно подняло настроение самого стратега.

Диархон, приблизившись, поприветствовал всех наклоном головы. Лицо его было темно от загара, какой бывает только у мореходов. Ветер и солнечные лучи, делают их кожу отличительной от кожи всех остальных людей, не связанных с морем. Он продолжал улыбаться, хотя улыбка пряталась в его бороде, но чрезвычайно добрый и прямой взгляд, излучал теплоту и радость, от которой всем стало радостней и веселее…

— Клянусь, сном Нереид! Мне так приятно, вновь оказаться на земле Сицилии! Но жаль, только, ненадолго! Ведь мы, навсегда, покидаем её! Сколько, здесь, всякого пережито и оставлено в памяти! Все события, происходившие здесь, на этих полях, на этих горах и холмах, не в состоянии описать не один мудрец в течение всей его жизни! Скольких товарищей мы потеряли на этом острове и, скольких потерял Карфаген до нас?! Моей душе трудно смириться с мыслью, что мы оставляем свои притязания на владение частью острова! Но прошлое не вернуть! И мне становится немного грустно от этой мысли! — Диархон вплотную подошёл к группе, окружающей Гамилькара, он внимательно поглядел на, стоящего рядом с Баркой Антония Бриана в римской экипировке… и замешкавшись… спросил, — Я… могу говорить, свободно и открыто?

Диархон вопросительно смотрел на Гамилькара.

Вместо ответа, Гамилькар крепко обнял старого боевого товарища…

— Можешь, Диархон! Это наш новый товарищ Антоний Элиот Бриан! Он бывший трибун Римской армии. Но, сейчас, остался с нами по зову своего сердца, добровольно! Я полностью доверяю ему!

— Хорошо! — отреагировал Диархон, но в его голосе, все равно чувствовалось некое недоверие, которое ему было ещё трудно преодолеть. — Твои дети в Карфагене! В родовом доме! Ганнибал уже собирает из местных мальчишек свою маленькую армию! Гасдурбал изучает географию, а Магон с Иолой и её детьми, сажает цветы в саду! Кстати, у тебя я встретил архитектора из Коринфа Афоклиса, он собирается заложить в Мегаре храм Адониса! Домочадцы твои все в порядке — ждут твоего возвращения! Саламбо находится в Коринфе и скоро вернётся в Карфаген! Мне придётся отрядить флотилию для её сопровождения! — Диархон снова посмотрел на Антония, раздумывая, видимо, продолжать ли начатое дальше.

Антоний повернулся, чтобы отойти в сторонку. Он не хотел, мешать человеку, сомневающемуся в нем по каким-то своим внутренним причинам, но был остановлен рукой Гамилькара, которая легла ему на плечо.

— Я же сказал, Диархон! Ему можешь доверять как мне!

Диархон, извиняясь, положил руку на своё сердце и слегка наклонил голову.

— Совет Тысячи Одного проголосовал за то, чтобы ты взял бразды правления в войне с мятежниками! Полномочия обещают самые неограниченные, включая твой протекторат! Но, самое главное, Киферон выяснил, что за подкупом верхушки, начавшей бунт, действительно, стоит Наместник Гелы Децим Скрофа!

Диархон полез за пояс плаща и достал тубу, наподобие тех, что используются в римской армии для перевозки писем и приказов, и протянул её Гамилькару…

Взгляд Антония Бриана ошеломлённо остановился на переданной тубе… Он хорошо знал такие! И эта была, несомненно, одна из них! На ней была гравировка на латыни… Разобрав часть надписи, Антоний понял по ней, что эта туба из храма Двуликого Януса…

–… Спендий, Дуфф, Матос, Безерта, Асторий, Авторит и другие подкуплены им! — продолжал Диархон, пока Антоний всматривался в тубу, а Гамилькар медленно крутил её в руках. — Безерта и Асторий мертвы, вместе с отрядом, который двигался с ними в Африку! Но, старый Скрофа перехитрил Киферона, и Матос со Спендием ушли другим путём! Каким, нам не известно? Военные корабли с Гелы не выходили! Значит, он посадил их в торговое судно! Но их вышло множество, и отследить все стало невозможным! Все держится в тайне! Если кто об этом и знает в Сенате, то только самый узкий круг! Это, несомненно, самая агрессивная часть Сената, коя поддерживает и орден, засевший в храме Двуликого…

От этих слов Антоний вздрогнул… Он никак не думал, что карфагеняне так хорошо разбираются в пантеоне Римских Богов!

–…Но, все это, произошло уже несколько недель назад! Спендий и Матос уже в центре заговора! Ну, а Безерта и Асторий, как я уже сказал — в свите Диса! — Закончил Диархон.

— Киферон и его люди, не ранены? — с тревогой спросил Гамилькар.

— Их при этом было только двое! Обстоятельства сложились так, что не было времени ждать остальных людей! Они их встретили в каком-то месте, где тем нельзя было разыграть карту своего численного превосходства. Была ночная схватка, результат её у тебя в руках Гамилькар! Можешь послать послов в Рим, с этой тубой! Правда, там не все бумаги. — Заметил Диархон.

— Как не все? — удивлённо заглянув в тубу.

— Там нет титульных листов Республики, согласно которым можно было бы подтвердить их принадлежность мятежникам, — Скрофа, обманул Безерту! Но есть ещё и то, что Киферон оставил себе — это может нам помочь в дальнейшем! — пояснил Диархон.

— Что, у него опять возникли планы кого-то дальнейшего действия? — голос Гамилькара изменился, наполнившись тревогой и опасениями, — Киферон, что, все не как не может отойти от приключений, пережитых на Туманной земле? Ему мало их? — Гамилькар покачал головой, явно не одобряя действий этого человека, — Я в своё время обещал его жене, что привезу его с собой из Сицилии! Я дал слово! Он, что не знает об этом? Что, теперь, я скажу его жене и её детям? Где этот сумасброд?

Гамилькар загорелся гневом… сжав в своей руке тубу.

Диархон только улыбнулся… и ответил:

— Мне кажется… он отправился в свиту Спендия или Матоса?! Точно не знаю. Его связной сказал, что он это сам ещё не знает… и действует по наитию! А далее… будет действовать по обстановке!

Гамилькар открыл рот, не в силах произнести ни слова от распирающего его гнева и одновременно удивления храбрости того человека… коего Диархон, при Бриане, назвал Кифероном.

— И, что теперь-то?.. Как нам с ним связаться? — только и смог произнести ошеломлённый стратег. — Он… в своём уме?! А, что если его, кто-то узнает или выдаст? Хотя, постой… — Гамилькара пронзила мысль, — он ведь может также прикинуться последователем мятежа, как и другие?! А-а-а… вот оно что!.. А, что в этом что-то есть! Вот ведь заноза! Ай да, Киферон!.. Рисковый, но очень умный и храбрый человек! Я теперь догадываюсь, что его повлекло в гущу к врагу?! и связано это…

Гамилькар на некоторое время погрузился в размышление…

— Что же теперь? Что его повлекло? — теперь, потеряв терпение, как раньше его терял Барка, спросил Диархон.

— Он три года назад, дал одно обещание! Я, тогда, был слишком погружен в себя! Боль раздирала мне грудь! А он, испытывая и боль, и ярость одновременно, пообещал мне, что достанет этого человека, что стал вдохновителем этого события! И, наверно, он почувствовал, что наступил на след… на след этого гада…

Более Гамилькар не произнёс ничего, погрузившись в раздумье…

Диархон, увидев это, повернулся к остальным, поняв, что не стоит сейчас отвлекать Гамилькара.

— Меня зовут Диархон! — протянул он руку Антонию. — Прости за первое впечатление! Просто, после разразившегося мятежа, когда тебе в спину суют нож и предают кресту люди, с которыми долгое время жил в походной палатке, все это невольно отражается на доверии к людям! Но, я рад, что Гамилькар, так вступился за тебя! Это говорит о твоей надёжности! Как ты попал к нам, Элиот?

— Меня взяли в плен бесчувственного, в одном из последних сражений на этой войне! Гамилькар, оставил меня поправляться на его галере, а после, я стал помогать ему, готовить пленных к обмену в Италию. Так я узнал его поближе и понял, что в Риме полностью извращена и оклеветана целая народность и один из главенствующих в ней РОДов! Я решил поближе узнать ваш народ, воюя в мятежной войне на вашей стороне! — прямо и спокойно объяснил, Антоний свои намерения.

— Ну, что же, я знаю одного римского приимпелярия, который так же, как и ты, попал на галеру Гамилькара и с тех пор не покидает нас! Его, к сожалению, сейчас нет, он в отъезде! Но, по его возвращению, я или Гамилькар, познакомим вас обязательно! Да, я не стал спрашивать его… Ты, Антоний, не знаешь, что за приимпелярия он попросил отвезти в свою семью, полтора месяца назад? Я отвёз его… Очень слабый был, тот приимпелярий от ранений! И я думал, что не довезу его, что он отправится к Плутону, не добравшись до города! Но, Боги дали ему сил, и он перенёс переезд! Он сейчас в доме Гамилькара… под присмотром его домашнего лекаря.

Лицо Бриана изменилось, на нем выступили признаки большой заинтересованности о услышанном.

— Приимпелярий? Полтора месяца назад? Меня пленили примерно около двух месяцев! Это совпадает с моим пленением! Значит ли это, что ещё кого-то из того ночного «дела» спас Гамилькар?

Диархон понял, что Антоний не знает ничего о том приимпелярии… и отреагировал:

— Да… он многим сохраняет жизнь.

— Да, наш Вождь такой! Прошлый раз было тоже двое! Приимпелярий и декан! А теперь Трибун и приимпелярий! — подал голос один из воинов, подошедший к ним. — Это было в том же бою, Антоний! Его звали приимпелярий Целий! Да… именно так звали того воина, которого хотели заколоть наши жрецы Молоха! Но, Гамилькар не позволил им этого сделать! Он был в лагере на Эрике, Антоний! Ты что, правда, не знал об этом? Он, в бою пробился к Вождю и хотел его пронзить со спины тяжёлым пилумом! После этого он был сражён стратегом… У него ранена правая рука, и разрублена часть лица и черепа! Но Барка говорит, он выживет! А если это говорит наш стратег — то так и будет. — Закончил объяснения воин и обнял Диархона. — Ну, здравствуй старина!

— Гикет!!! Как ты оказался здесь? Я тебя не видел с того самого времени, как тебя привезли на мою галеру чуть живого, после того вашего визита в храм Молоха! Тебя и Теоптолема и ещё кого-то, уже не помню всех?!

— Я остался с Гамилькаром, после того как помог добраться сюда делегации Сарафа! И тот бой, на галере Антония, был для меня той точкой, после которой я уже не захотел возвращаться в политику! Скучно! Так ты, скажи? Ты же был в доме Баркидов!? Жив тот латинянин?

Эти слова, предвосхитили вопрос, который готов был сорваться с уст самого Антония! Антоний превратился вслух…

— Тот приимпелярий? живой! Правда, очень слаб! Но он, как ни странно, в доме не один воин! За ним приглядывает ещё один! Очень серьёзный… Он ему носит кушать и долго смотрит на него, думая о чём-то своём! Так было очень долго! Они смотрели друг на друга и молчали… Сейчас, они стали о чём-то говорить. Но, замолкают, если кто-то входит к ним! Вдвоём им явно веселее и интересней! — подумав, подытожил Диархон.

— Так о ком, о ком ты, говоришь? — не догадался, не понял Гикет.

— Он говорит о моем сыне, Ганнибале! — Вдруг громко произнёс Гамилькар.

Он уже подошёл к ним, и услышал часть разговора…

Гикет и Антоний, удивлённо посмотрели на Диархона. Тот улыбнувшись, кивнул…

–…Когда думаешь убыть в Карфаген? — спросил Диархон, глядя в лицо Барки.

— Завтра! Нет смысла задерживаться! В виду обстоятельств, что ты мне поведал! Надо преградить путь мятежникам к городам, с необходимыми им ресурсами! А ты, Диархон, проведёшь снятие всех оставшихся гарнизонов! Их всего два! Солунт и Лилибей. Я с моей частью корпуса, отправлюсь завтра на 25 галерах, догонять сегодняшнюю флотилию. Тебя жду через декаду! Тебе после всех перевозок, надо контролировать Каралис! Чую, что рука Децима всплывёт и там?! Бастарт — вот кто меня тревожит. Как он с наёмниками?

Диархон вздохнул на это упоминание, и это напрягло Гамилькара.

— Бастарт, ведёт себя как суффет! Он нежится в неге с гаремом италийских наложниц! С наёмниками он в панибратских сношениях. Я ему многократно пытался это втолковать! Но он не слушает и только твердит, что все держит под контролем! — ответил Диархон, морщась от воспоминаний.

— Ну, будем надеяться, что так и есть! Хотя я подниму вопрос в Карфагене о его замене! — закончил Барка.

— И наживёшь себе ещё одного врага, которых у тебя и так слишком много, что не хватит посчитать на всех наших пальцах, вместе взятых! — Вставил Гикет. — Я тебе скажу так — ты об этом молчи! Я сам подниму этот вопрос! Пусть злится и злятся на меня!..

…Остаток этого дня, прошёл в подготовке к завтрашнему отплытию. Море, словно почуяв, скорое путешествие через него, к вечеру разволновалось, под действием ветра, дующего с Атлантики…