Рок. И посох в песках оружие. Книга 2. Том 1 «Угроза из прошлого»

Юрий Викторович Швец

Дорогие читатели! Представляю вашему вниманию вторую книгу романа «Рок. И посох в песках оружие», том первый. Новые герои вкупе со старыми полюбившимися героями романа свяжут свои судьбы в замысловатый, неразрывный клубок новых приключений и тайн… Надеюсь, наша встреча на страницах романа будет взаимно приятной!

Глава 1

…Звезды… Мириады звёзд усыпали ночное небо, от края горизонта до края… Темные вершины гор закрывают часть из них, возвышаясь своими конусами вершин вокруг скалистых теснин и бросая свою тень на военный лагерь, расположенный в этих самых теснинах. Лагерь создан и укреплён с точки зрения военной инженерии великолепно. Мощные бастионы валов направлены в сторону, откуда можно приблизиться и попасть в лагерь вражеским силам. Перед валами расположена цепь и скрытая схема «волчьих ям» и «ежей». Везде врагам приготовлены ловушки и сюрпризы. Эти места для них так страшны, что последний раз к лагерю они приближались на расстояние полёта стрелы уже год назад, изрядно полив серые и коричневые гряды камней своей кровью. Это была последняя их попытка взять штурмом цитадель Баркидов на горе Эрик… Оставляя тысячи трупов, они бежали вниз по склонам. А победоносная «священная» конница Гамилькара гнала их почти до Панорма…

На одном из уступов утёса, стоит человек. Несомненно, это военный. Его алый плащ слегка вздрагивает от колебаний ночного, тяжёлого своей сыростью, воздуха, пробивающегося со стороны моря сквозь теснины скал и скрытой каменными скалистыми берегами гавани, расположенной внутри них, где-то там, глубоко внизу. Темнота скрывает очертания фигуры человека, лишь его плащ, освещаемый почти потухшим факелом, воткнутым в землю за его спиной, раздувается время от времени и через это движение плащевого полога, делает сам силуэт человека заметным, сквозь кажущимися непроглядными слоями мрака ночи. Взор человека направлен в сторону гавани. Но там, внизу в тумане, трудно что-либо разглядеть и скорее всего, человек погружен в себя и мысли его, пробивая черноту ночи и сумрак тумана, устремлены куда-то намного дальше самой гавани у горных теснин. Глубокое раздумье человека прерывает рычание собаки и от ног человека отделяется небольшой серый ком, который взъерошив шерсть, рычит куда-то в сторону тропинки, ведущей от утёса к лагерю.

— Тихо, Кукла, тихо! — поворачивается человек. Он треплет за ухо небольшое, серое существо, несущую незримую вахту у его ног, — Молодец, хорошо сторожишь! — Хвалит собаку человек и поворачивается к тропинке.

К этому времени, уже слышен топот нескольких пар ног, поднимающихся на утёс, со стороны лагеря. Вот уже заметны огни зажжённых факелов и наверх утёса взбираются несколько ещё пока «расплывчатых» во мраке фигур…

Меж тем, стоящий у края спуска в гавань, бросает появившимся:

— Что, Теоптолем?

— Они в бухте. — Слышит он ответ, из группы приближающихся, — Акрисий и Безерта, проводившие их гептеру по фарватеру меж подводных скал и мелей, пристали первыми. Они говорят, на борту делегация! Во главе её: сын казнённого Бомилькара и Верховный Жрец Капитон.

— Капитон? А что, этой подлой змее Молоха, нужно в моем лагере? Неужели, правда, что это «проклятье» нашего города — Священная Каста Молоха, снова поднимает голову?

— Вот поэтому, во избежание срыва целей делегации, вровень ему поставили Сарафа, Гамилькар! На этом настоял совет Магнатов!

Группа поднявшихся от лагеря, приблизилась к тому кто тоял на краю спуска в скрытую бухту.

— Совет Магнатов?! — в голосе отреагировавшего на это Гамилькара звучит нескрываемая им досада, — я уже в который раз замечаю, как в нашем городе подменивается структурное управление, утвердившееся в веках! Совет Магнатов раньше не вступал в прения по ведению политики городом и его народом. Обходились, лишь, расширенным Советом Суффетов и советом Пентархий. А теперь значит, все изменилось?! Сын Бомилькара Сараф — один из глав делегации?! Да… Неслучайно, Священная Каста поднимает голову!

Гамилькар покачал головой.

— Что прикажешь делать, Гамилькар? — Теоптолем переминался с ноги на ногу, — куда мне их отвести?

— Проводи их в столовую, что расположена рядом с шатром Совещаний! Пусть подкрепятся. Я спущусь чуть позже! Есть над чем поразмыслить! Да, Теоптолем! — окликнул, уже повернувшегося военачальника, Гамилькар, — Оставьте мне один из факелов — мой выгорел почти полностью.

Пришедшие, воткнули факел у ног Гамилькара и, развернувшись, стали спускаться с гребня утёса. Гамилькар молча и отрешённо смотрел им вслед…

В свете факела, теперь можно, рассмотреть черты этого человека. Это мужчина, лет сорока с небольшим. Его глаза светятся огнём многих ярчайших жизненных событий, произошедших в его судьбе. В неё было многое… и это «многое» не могло не оставить своего следа в нём. Вся его жизнь — это борьба и отстаивание интересов его города и народа, живущего в нём, от происков тех, кто этим народом правит, не забывая каверзы под ником — корысть, зависть, жадность. Это борьба отнимает у него много сил. Даже больше, чем тратит он на борьбу с открытым, внешними врагом или врагами… Скрытый враг… всегда опаснее открытого. И Гамилькар никогда не останавливается, не спасует перед теми, кто большой общностью ненавидят его как Личность, коя непреклонно стоит у них на пути к так желаемой ими безграничной власти… Это продолжается всю его жизнь… с самого детства. Но, эта не лёгкая доля в его судьбе, не сломала и не согнула стальную волю его характера и огонь, горящий в его глазах, является не следствием отражения языков пламени, стоящего рядом факела, а скорее сам факел подпитывается энергией пламени, незримо исходящей из глаз Гамилькара. Это пламя горело в глазах Гамилькара давно, но особенно яростно, оно загорелось с добавлением судьбой в него топлива безграничной мести, после того, как римский флот коварно напал на торговую карфагенскую флотилию, перевозившую членов семей воюющих в Сицилии граждан Карфагена. В составе той флотилии, находился и корабль с его женой Клариссой. Она возвращалась после годовой разлуки с Гамилькаром, из испанского Гадеса. Вместе с ней находились младшие сыновья и уже взрослеющий, старший сын Магон. Они все вместе предвкушали радость встречи с отцом, когда, совершенно неожиданно, на горизонте, появилась эскадра Римской республики… Кларисса, отправляясь в плавание, оставила в Гадесе дочерей и Гасдурбала, а сама уже больше не смогшая выносить долгую разлуку с Гамилькаром, поплыла показать ему родившегося, годовалого сына. Она даже не дала ему имени, собираясь сделать это вместе с Гамилькаром. Флотилия, состоявшая из тяжёлых грузовых, торговых кораблей, не могла состязаться в скорости с военными галерами. И поэтому сразу легла в дрейф, поджидая подхода эскадры республики. Но среди неё находилась одна гемиола и у Клариссы была возможность уплыть на ней! Но Кларисса отправила на ней только своих младших сыновей, Магон пожелал остаться при матери в сложившейся ситуации. А Кларисса не захотела обособляться от других карфагенских женщин, ввиду опасности и этим показать другим пример спокойствия и хладнокровия. В то время, действовало негласное правило — военные доктрины воюющих государств не распространяли военных действий против торговых кораблей обеих сторон. И поэтому, корабли в самом крайнем, худшем случае могли только разграбить или реквизировать находящийся в их трюмах груз. Корабли везли различное продовольствие и поэтому все ждали, что римляне просто реквизируют груз продовольствия. Каково же было их удивление и растерянность, когда римские галеры легли на курс атаки и, несмотря на все знаки, которые подавали им карфагенские торговцы, не сменили его… Это было три года назад…

Гамилькар, проводив взглядом спускающихся вниз, закрыл глаза, вновь предавшись размышлениям…

« — Три лета, я, уже не вижу свет в твоих глазах! Три лета, не слышу стука твоего сердца! Но, ты, продолжаешь жить во мне! Моё сердце, все также, переполнено любовью! И часть тебя осталась в наших детях! Их красота и упорство — это твоя заслуга и черта характера! Они подросли все… за это трёхлетие. Но мне… всё равно продолжает не хватать тебя, Кларисса! Твоего звонкого, громкого смеха! Твоей искрящейся улыбки и молчаливого одобрения!.. Как закрою глаза… и вижу тебя. Вижу… и продолжаю видеть… И этому видению нет предела. Нет!»

Гамилькар снова «открыл» глаза, поймав взглядом вид настоящих теснин, расположенных вокруг него… и медленно повернулся в сторону гавани, отворачиваясь от горящего факела. На его лицо легла тень… сумрака. Но, кратковременно падающий свет факела до этого поворота, позволил нам хорошо рассмотреть его изменившееся за эти годы лицо…

Лицо обрамляла аккуратная борода, а губы пышные курчавые усы. Волосы на голове, местами проглядывали проседью, но в целом, не утратили своего природного окраса. Его фигура выглядела натренированной, привыкшей к тяготам походной жизни, коя была присуща этому человеку. Одет он был в добротный, крепкий кожаный панцирь, с бронзовыми пластинчатыми вставками по всему периметру панциря… Под панцирем угадывался тёмный хитон, с утепляющими шерстяными оборочками, развёрнутыми шерстью внутрь — к телу.

Гамилькар продолжал размышления… глядя в сумрак ночи. «Серый комок» понюхав землю, после ушедших с площадки людей, потянул ноздрями ночной воздух… будто бы проверяя нет ли ещё… каких-то подозрительных запахов, навострил уши, поворачивая свою голову в разные стороны…, и успокоившись расположился полулёжа возле ног хозяина, снова заняв таким образом свой пост около него…

«…Римляне с лихвой заплатили за содеянное, Кларисса! И продолжают платить! Но, я знаю! Ты, была бы против этого! Таковой уж ты была! Всех хотела обогреть и осчастливить! Но не все, имеют такие же благие намерения, как ты, Кларисса! Не всем доступно сочувствие и сострадание! Эти качества не даются природой! Их нужно воспитывать в человеке! И тогда, глядя на торчащие, блестящие на солнце, тараны квинтирем, ты надеялась на благоразумие и не верила в столь открытое, просто сумасшедшее вероломство! Но, в Риме, сейчас воспитывают только ненависть, и вдалбливают в головы квиритов, мысли об их избранной Богами роли, коя вмещает в себя власть и величие Рима, распространяемых Республикой над всеми ближайшими народами! Преобладание их римского народа над всеми остальными! Рим оторвался… от наследия этрусков. Прогнулся… под каверзность и разврат. Тогда, в тех волнах погибли не просто люди! Погибла вера и надежда тех, кто после них, случайно, окажется на пути военного флота, в какой-либо другой войне!»

Воспоминания Гамилькара вернулись ко всей военной кампании, проходящей тогда на острове.

«Вся военная компания в Сицилии, проходила для Рима без крупных успехов. И, только, недальновидное, глупое вмешательство на театр боевых действий Совета Суффетов привело к серьёзным поражениям Карфагена, склонившим, тогда, ту самую чашу весов военной удачи в сторону города на реке Тибра * (истинное название реки. Любая река имеет женское начало и не может называться мужским именем. Из последующих томов автора, вы это постигните на примерах в настоящих, данных вам истинах. Это будет следующий роман, который будет касаться самой нашей Культуры и Наследия „Меч Перуна“. Авт.) *! Римляне даже реку… изменили в названии, изменяя под себя и мир… вокруг города. Успехи… кружили ми голову. Хотя, и эти успехи, не дали Риму в войне с нами существенного преимущества. Но они всё же были… после вмешательства в её ход Совета Суффетов. Все преимущество, которое они получили после этих самых побед, они утратили в борьбе с одним только корпусом гарнизона Геиркте! „Железного корпуса“, как стали его называть местные секаны. Более того, римляне не взяли не один город в Сицилии, где были расположены мои гарнизоны! А если они все же осаждали города, то завидев знамёна моего корпуса, предпочитали ретироваться, не вступая в сражение. И все равно, потери римлян огромны! Их армии обескровлены! Легионы, набранные последними наборами, совершенно не опытны и не годятся для открытого противостояния. Продолжение войны для них также губительно, как и для нас! Но наши суффеты продолжают своей бездарностью, укреплять в римлянах веру в их исключительность и избранность Богами их Республики, как законодателя путей развития, над окружающими её странами! Последняя победа консула Гая Катулла, родственника бывшего адмирала Аппия Катулла, произошедшая в битве у Эдгатских островов, ввергла наш Совет Суффетов в панику! Первым делом, они казнили распятием адмирала Ганнона, проигравшего битву у островов, обвинив его в преступной недооценке ветра при сражении. Списав, таким образом, свою собственную вину его назначения адмиралом флота, хотя сами, до этого, сместили с этого поста самого опытного флотоводца Гамилькона — он перестал способствовать своими действиями ведению вражды Совета Суффетов с нами — Баркидами. И вот итог — флот разбит. Для Рима нет преград и его армия снова может появиться у стен Карфагена. Совет лихорадочно стал искать выход из тупика, в который загнали город! И вот итог! В гавани их делегация, она просит меня возглавить переговоры с Римом, который высокомерно согласился принять посольство, как победитель! Только, где победа? Западная Сицилия прочно находится под моим влиянием. В городах мои гарнизоны. Местные племена секулов и секанов больше склоняются в сторону Карфагена, понимая и видя выгоду в связях с нами. Они прекрасно понимают, что по приходу Рима в Сицилию, произойдёт раздел её самых плодородных участков земли между членами аристократического римского Сената! Это станет необратимо! Местным племенам оставят только горный рельеф местности! А все плодородные угодья отойдут патрициям Рима. Но, в Карфагене уже другие настроения! Остатки разбитого флота деморализованы. Гамилькон, сумевший бы, по необходимости, восстановить его дух и слаженность, не может вернуться в Карфаген, так как заблокирован римской эскадрой в Лилибее. А у Ганнонов больше нет кандидатур на пост адмирала флота! Самый опытный из них Гиксон — в море, как тунец на суше! Да и после разгрома у Панорма, где они бесславно уничтожили победителей Тунесса, вместе с Гасдурбалом Гоном, являвшимся суффетом в тот год, у них поубавилась струя „воинской доблести“, так, бурно бьющей им в голову, в тот злосчастный год для армии Карфагена! Да! То поражение, которое понёс Совет Суффетов, заставил Рим снова почувствовать свою силу! А поражение было глупым! Как глупы были и стратеги, затеявшие этот поход! Ну что же, таковы Ганноны! Они были таковыми всегда… На Совете они мнят себя великими стратегами, всех поучают! Но когда, дело доходит до сражения, их гениальное стратегическое дарование выветривается в неизвестном направлении. Так было и под Панормом! Это произошло через пять лет, после славной победы при Тунессе. Тогда Магнаты города, возгордившись после побед, нанесённых римлянам нами Баркидами в Сицилии, опять стали проявлять зависть и неумную чванливость, загоревшись собственными военными планами. Они вынашивали планы, которые озвучил один из членов совета Магнатов Гасдурбал Гон! Проголосовав в этот год за него, Суффеты фактически стали его сподвижниками. Гасдурбал, в свою очередь, стал говорить во всеуслышание, что окончит войну в этом году и Совет Суффетов, с удовольствием поддавшись его влиянию, а может в тайне и в прямую участвуя в подготовке всего этого сумасшествия, доверил ему командование сухопутными армиями. Получив то, чего так добивался, Гасдурбал Гон стал настаивать на экспедицию в саму Сицилию, подобной той, кою совершил римский консул Регул, высадившийся с армией в Африке. История повторилась, только теперь всё произошло наоборот — поражение досталось нам! А та африканская наша победа сыграла над нами злую шутку! Как консул Регул понёс бесславное поражение в Африке, так армия Совета Суффетов была разгромлена под Панормом в Сицилии. А ведь такой армии, как дали собрать Гасдурбалу, нам Баркидам не позволяли иметь никогда! В Сицилию было переправлено 100 слонов, 70 тысяч пехоты, более 8 тысяч конницы. Гасдурбал Гон и его советчики из родов Магонов и Ганнонов, не считаясь с моим мнением, двинулись в Северную Сицилию к городу Панорму, который совсем недавно захватил римский корпус. Они осадили город. Тогда консул Луций Целий Метелл, вывел армию из Мессины и привёл на помощь римскому гарнизону. Но, консул изучил и учёл ошибку, допущенную Регулом в Тунессе, и расположился лагерем, недалеко от города, на прилегающих к городу высоких холмах! Я, узнав об этом, напрасно слал гонцов, с просьбой дождаться подхода моего корпуса и не начинать до моего подхода сражения с консулом и штурма самого города! Движимые собственной неуёмной гордыней и тщеславием, Гон и его окружение, торопились начать сражение, дабы возжечь пламя своей военной славы! Помня об успешной атаке слонов, предпринятой Ксантиппом при Тунессе, эти стратеги бросили всю массу слонов на холмы с легионами… Пехота двигалась следом… Животные устремились на холмы, но путь туда оказался недоступен, из-за вырытых за ночь римлянами, защитных траншей! Единственным путём к вершинам, занятыми легионами, оставался неширокий коридор между крепостной стеной и холмом с частоколом лагеря римлян… И Гасдурбал, этот „гениальный стратег“ бросил животных туда… Слоны, повернувшись, сбились в кучу и продвигались вперёд в таком же порядке! Вот в этом и оказалась задумка римского консула! Слонов стали осыпать горящими стрелами с обеих сторон… И со стен города, и со стороны вала холмов… Животные, не выдержав сыпавшегося на них с обеих сторон огненного дождя, повернули назад и затоптали свою собственную. карфагенскую пехоту… — Гамилькар вспомнив это горько усмехнулся, — итог того сражения, мне как карфагенянину, приходится вспоминать с болью в сердце! Армия бежала! Оставив на поле тысячи убитых и затоптанных воинов! Слоны были брошены… Остатки армии, кои смогли добраться до Лилибея, тут же уплыли обратно в Африку! Римляне ещё неделю истребляли разрозненные отряды этих, отбившихся от своей армии, разбежавшихся в разные стороны беглецов. Их конница, рыскала по окрестностям, в поисках карфагенян! И только подход моего корпуса загнал их обратно на высоты… Слоны попали в руки квиритов… Тысячи пленных карфагенян, также, нашли своё рабство на материке Италии… Многие умерли в рабстве… как, впрочем, и все слоны. Почти всех слонов, римляне перебили у себя в Риме, на гладиаторских боях, так и не добившись их использования в своей собственной армии…».

Гамилькар глубоко вздохнул… втянув в лёгкие посвежевший ночной воздух… Его взгляд охватил Небесный свод, на коем Звезды, плетя какой-то свой, таинственный заговор, перемигивались между собой… Они, своим ночным, тусклым светом освещали тёмные верхушки скал вокруг лагеря…

«Консул Метелл, приободрённый этой самой победой, решился на осаду горы Эрик. — Продолжал воспоминания Гамилькар. — Он подступил к самой горе… и решился на штурм. Штурм длился два дня… Но, закончилось для римлян это плачевно… Теперь, моя конница гнала и рубила тысячи римлян, сравнивая общий счёт в войне, опять, на ничью!..»

Гамилькар зло сплюнул… Он присел и ласково потрепал за шерсть собачку у своих ног. Та, легла на спину, подняв кверху лапки — полностью доверяя своему хозяину…

« — Страшное поражение, надолго, отрезвило искателей славы родов Магнатов города, Ганнонов и им подобных! — продолжил размышления Гамилькар, — И через год, адмирал Асдурбал, не принадлежащий никакому из родов Суффетов, а также, Магнатов города, одержал славную победу в морской битве, над превосходящим по численности флотом Римского консула Публия Клавдия Пульхра при Дрепане! Было захвачены 93 римские галеры, остальные потоплены! Спаслись только 30 квинтирем, во главе с самим консулом! А ведь Асдурбал, был учеником, попавшего в немилость у магнатов и Совета Суффетов, Гамилькона! Именно они заподозрили его в связях с нами! С Баркидами. Жадность магнатов доходит до абсурда! Они, не помогая ни мне, ни Гамилькону в Лилибее, ещё требуют от нас финансовых взносов в казну города! Но, в тоже время, не погашают городской долг перед наёмниками, ждущими расчёта за службу! Последних, они собрали в огромных лагерях у Приона, и других городах, в непосредственной близости от Карфагена. Магнаты потеряли от жадности голову?! Каждый род, считает, что именно ему приписали самый большой взнос, за использование на службе наёмников. Они не дают ничего, подсчитывая свои убытки, если они выведут эти средства из торгового оборота. Эти потери в процентах торговли, волнует их больше чем свобода самого города! Тупицы! Дидона ошибалась, когда полагала, что совет Магнатов будет способствовать более сильной обороноспособности города! Вышло наоборот! Они думают, что, присягнув любому властителю, останутся при своей торговле. Но они не понимают главного. Собрав около города множество наёмников, которые разбили лагеря и достигли численности в 70 тысяч недовольных, до зубов, вооружённых бродяг, они создали реальную угрозу и городу и себе! Эти скопища наёмников понимают только один язык — язык силы и вознаграждений!»

Гамилькар повернулся к факелу. Лицо его выражало неуёмную, мучительную тоску. Он протянут руку к факелу…

«Вот так, Кларисса! Мне так не хватает общения с тобой. Только наш средний сын Ганнибал, так напоминающий тебя, согревает моё сердце, здесь на этой вершине! Маленького Магона, я отправил Иоле, в Карфаген! А, Ганнибал растёт со мной! Он видит вокруг себя только воинов и игрушки его — оружие! И если раньше, при твоей жизни, он любил разговаривать и шкодничать, то сейчас, в таком раннем возрасте, испытав потерю матери и брата, он стал молчаливым, но очень собранным ребёнком! Я думаю, судьба готовит ему какие-то немыслимые испытания, лишения и трудности! А он, уже сейчас готовит себя к ним!»

Гамилькар выдернул из земли факел и пошёл к спуску с утёса. За ним, бесшумно, в двух шагах от него, двигалась тень серой собачки. Тропа, ведущая вниз с утёса, резко ныряла в своём спуске, довольно крутыми ступеньками лестницы, вырубленной в скале. Но потому, с какой скоростью эти двое спускались по ней с горного утёса, становилось понятно, что тропа исхожена ими тысячу раз! Гамилькар, почти не смотря себе под ноги, быстро спускался по грядам горных ступенчатых уступов…

Вот его фигура уже на пологом спуске у центрального жертвенника лагеря… Стоящие на часах войны, оказывая почёт, проходящему мимо стратегу, поднимают над собой правый сжатый кулак. Гамилькар, кивая им в ответ, «ныряет» в один самый массивный, из всех расставленных здесь шатров, скрываясь в нём… Шатры соединяются меж собой… и составляют какую-то замысловатую сборную конструкцию, окружённую, со всех сторон, многочисленными палатками воинов…

Гамилькар входит в большой, перекрытый плотной парусиной, зал с большим длинным столом посередине… и неспеша оглядывает его… и всех собравшихся за ним.

По краям начала длинного стола застыли в безмолвии часовые — гоплиты. Зал освещается горящими масляными очагом света, пламя которых стремится вверх, поддаваясь тяге воздуха к круглому отверстию в парусине, у перекрытия потолка шатрового зала. Края отверстия в парусине закопчены и темны, от проходящего через неё дыма. Но загадочным контрастом сизому дыму, покидающему помещение через отверстие, являются проглядывающие через отверстие в своде шатра, с Небес, своим холодным, безучастным, разноцветным светом, Звезды…

За столом сидят и вкушают принесённые им яства, не менее двух десятков человек… Они ведут негромкий разговор о чем-то… меж собой. Но… увидев, так стремительно появившегося здесь Гамилькара, многие застывают от неожиданности с открытыми ртами и поднятыми ко рту кусками пищи… На первый же, брошенный на них взгляд, рождается мысль, что эти люди явно не принадлежат к обитателям этого военного лагеря. Во первых, они праздно и пышно разодеты — и контраст в этом режет глаза любому наблюдателю. Несколько человек одеты в жреческие одежды и явно не принадлежат простому жреческому сословию. Другие одеты, как богатые горожане. Их хитоны ярко обрамлены и вышиты золотыми и серебряными орнаментами. Но есть, среди них и несколько военных. Они сидят рядом, друг с другом, и отличаются, только, разными цветовыми воротниками расшитых хитонов, выглядывающих из-под добротных доспехов…

Все, резко, поднимают взгляд на вошедшего.

— Я приветствую посольство вольного мирного города в своём лагере! Надеюсь, дорога оказалась для Вас неутомительной?! Клянусь расположением к себе Великой Танит, мне пришлось отменить многое, когда я узнал о приближении вашей делегации!

— Клянусь разящим, без промаха, Баалем! Твоё появление, как всегда, неожиданно, Гамилькар! Нам сказали, что ты в отъезде и будешь нескоро?! Но мы очень рады, что твоё появление оказалось столь стремительным!.. — Из-за стола поднялся один из военных.

Это был высокий, с чёрной бородой и такими же волосами, человек — на вид ему было около пятидесяти лет…

–… Много лет прошло с тех пор, когда мы, вместе с тобой, были в одном походе! — продолжал говорить военный, — Но слава о твоих воинских подвигах не перестаёт удивлять родной город! Жаль, Совет Ста Четырёх руководствовался другими критериями при выборе нынешнего состава Суффетов! По мне, это очень плохо отражается на боеспособности наших армий! Жаль ты сложил с себя титул Протектора, Гамилькар!

— Это совсем не так! — из-за стола, подал голос человек в жреческой одежде с тощим, жёлтым лицом.

Глаза его походили на глаза дикой, голодной гиены. По манере говорить становилось ясно, что он не любит слушать кого-либо, а наоборот привык, чтобы слушали его. Он продолжал:

–… Гикет, ты разве не знаешь, что в суффеты выбирают только тех членов Совета, кто непосредственно находится в городе! Баркиды сами исключили себя из числа претендентов на этот пост! Покинув пределы города, они ослабили его! Пусть вернуться обратно и тогда станут полноправными претендентами! И если есть Протектор — то он должен быть в городе, а не в Сицилии!

Военный недолго размышлял над ответом и рёк:

— Карталон вернулся однажды, после своих громких побед, Капитан! Но… ваш жрец Агафон поднёс ему чашу с ядом, на самой встрече! После этого, Баркидам, имеющим столько, недоброжелателей и завистников, правильнее сторонится такого гостеприимства!

Военный, по имени Гикет злобно улыбнулся в сторону жреца.

Лицо жреца застыло… черты исказились… и он «по-змеиному» прошипел целую тираду фраз:

— Скромность ни для кого не была вредна, Гикет. Род Баркидов славен в веках! Но, только, это поколение славного рода покинуло границы города! Покинули… как заговорщики. Где, в данный момент, находится Карталон? После победы при Дрепане, где никто не отнимет его героизм и большой талант стратега, ибо он отличился, как никто другой, он пропал в неизвестность? Куда? И до Дрепана, он отсутствовал несколько лет? Где он был? Это пахнет заговором?! Кстати, при последнем отбытии Баркидов, коварные латиняне напали на храм Молоха, воспользовавшись неизвестными и поныне подземными ходами! Кто им их показал? Это случайность или нет, Гикет? А Агафон пал, защищая храм в неравной борьбе…

— Если у Совета столько подозрений, что ему нужно в моем лагере?.. — вступил в полемику, прерывая жреца Капитона, молчавший до сих пор Гамилькар.

Говорил он, спокойно и не торопясь:

–… Я уже, более трёх лет, не получаю от города никакой помощи — ни в воинских, ни в финансовых вливаниях! Что же Вам ещё надо от меня? Вы своим гениальным выбором стратегов, растоптали собственными слонами победителей Тунесса! Вы утопили половину опытных моряков Гамилькона на мелях Эдгат! А теперь, ещё смеете спрашивать, где мой единственный брат?! Это после их общей победы с Асдурбалом у Дрепана?! А не нам ли, Баркидам, надо подозревать в предательстве «кое-кого» в Карфагене? Вы все подумайте, кому выгодно собрать у города тысячи наёмных кельтов и галлатов? Вы что ослепли… и не понимаете что происходит?! А насчёт нахождения моего брата, жрец, отвечу так: — вам не стоит ломать и так не совсем здоровую голову! Поберегите её!..

Эти слова вызвали у некоторых присутствующих всплеск плохо скрываемой неприязни. Но Гамилькар, совсем, не обратил на это своего внимания. Он продолжал и голос его стал ещё более тверд:

— Кстати, о месте нахождения моего брата знает принц Дидон. Можете справиться у него, если так интересно. Что? Не знаете, где находится единственный прямой потомок царской ветви?! Что же Вы, за правители такие, что разогнали весь цвет своего народа, который служил городу верой и правдой? Может случиться и так, что и я, приму решение оставить Вас с вашей славой и покину берега Африки навсегда! Все, о чём вы мечтали все эти годы, наконец-то сбудется! И ничто не будет преграждать путь Вашему возвышению! Вы этого хотите?! А Карталон выполняет миссию. Миссию намного важнее моей собственной, ту которую никто не может выполнить из всех нас вместе взятых!

— Какую? — Глаза жреца сузились, и сквозь эту узость сквозило вековой злостью и враждой.

— Я же сказал, ВАЖНУЮ! — спокойно отреагировал Гамилькар, выделив последнее сказанное и… тут же потерявший интерес к тощему жрецу. Он отвернулся от жреца, как от надоедливой уличной торговки. — Так, что же Гикет, привело столь многочисленную делегацию в мой лагерь?

— Не сердись Гамилькар, — вступил в разговор ещё один из прибывших, он был одет в одежду богатого горожанина. Это был представитель совета Магнатов города, — Не все разделяют точку зрения, бытующую в недрах Священной Касты. Мы всегда относились с уважением к роду Баркидов! Чествуя их, как самых доблестных защитников нашего города! Мудрая Танит, распространив своё покровительство на наш город, призвала ваш род, как защитника его интересов! Вот и сейчас город нуждается в твоей помощи! Только эта помощь уже нужна в другом ключе! Не с оружием, на поле брани, а за столом мирных переговоров! Не в силе твоего корпуса, прозванного «железным» даже врагами! Не в скорости твоей доблестной и несокрушимой конницы! А в мудрости твоего слова, взвешенности твоих доводов, правильности твоих суждений, умения извлекать правильные выводы из сложившейся ситуации и самое главное — непререкаемости твоего авторитета у самого врага! Все это очень нужно в предстоящих переговорах с Римской республикой! Ты один, не потерпел поражения от римлян, а напротив наносишь им урон за уроном! И поэтому, твоё слово будет для них намного весомей, чем слова любого другого из нас. Именно, поэтому, я, от имени совета Магнатов города, прошу тебя, согласиться вести переговоры с Римом, в качестве главы особой, делегированной группы граждан Карфагена! Здесь, среди нас, присутствуют и другие послы, присланные и Советом Пентархий и Советом Тысячи Одного горожанина, а также царского родового Совета Ста Четырёх! Все они присоединяются к моим словам! — говорящий оглядел всех прибывших с ним и те, поднявшись, согласно закивали головами, поддерживая слова горожанина, имя которого было Сараф.

Сараф же, ожидая реакции Гамилькара на свои слова, застыл на месте…

Гамилькар не спешил с ответом… Он, довольно долго, изучал лица всех делегатов, обходя стороной своего взгляда только личины прибывших жрецов… Потом, медленно подошёл к столу, и не торопясь наполнил себе чашу вином, стоящим на столе… Немного глотнув из чаши… он отломил кусочек хлебной лепёшки и пожевав, наконец-то для всех собравшихся, отреагировал:

— Хлеб… Вы видите на столе хлеб? Его мы едим не часто… Бывают проходят недели, пока флот Диархона не отгонит блокирующие нас флота Сиракуз и римских эскадр… Только тогда, мы производим подвоз необходимых продуктов… А ведь в нашем лагере построено целое селение для мирных жителей, которые пришли к нам, спасаясь от римского произвола… Здесь, среди них живут и наши семьи, наши дети… те кто родился на горе, или был сокрыт здесь! Но и они не едят хлеб постоянно! А к вашему приезду, он не был сэкономлен… и лежит на столе!

Гамилькар допил вино… и продолжил:

— Почему, вы думаете, что сейчас самый важный момент для переговоров? Если быть, совершенно честным, а я надеюсь, что среди вас меньшинство людей с двойным дном, то я могу высказать свои соображения на этот счёт…

Гамилькар помолчал, прежде чем продолжил… дальше:

— Римлянам нужен мир намного больше, чем нам. Даже несмотря на их последнюю победу в морской битве! Почему? вы спросите меня. Во-первых, они уже давно привыкли, что за их победой обязательно следует не менее крупное поражение! И сейчас у них вовсе не эйфория от победы, а, наоборот, зажатость от ожидания нашего ответного хода! И я, уже знаю, где нанести его! Вот тогда и следует начинать переговоры! Переговоры же после их победы, дают им право ставить нам свои условия и требования! И они это сделают со своей волчьей хваткой, присущей последователям вскормленных легендой волчат! Во-вторых, если мне сейчас возразят, что так же будут рассуждать и они-римляне, после своего поражения и это будет продолжаться бесконечно! Я отвечу вам: — нет, не будет! Легионы у них набраны из неопытной молодёжи, которая имеет слабый боевой дух! Большинство опытных, стойких солдат выбыли из строя, по разным причинам — смерть, болезни, раны, возраст. Их армия обескровлена! И дав им сейчас возможность диктовать условия мира, мы с вами, совершаем преступление против нашего города! Но если даже и не преступление?! то великую, историческую глупость, которая нам позже, помяните моё слово, может дорого обойтись! В-третьих, у нас за эти годы собралась огромная армия наёмников, которые ждут оплаты своего ратного труда. Вы собрали её у города! Спрашиваю: — для каких целей?! Собрали у самого города! Насколько мне известно, её численность равняется 70-ти тысячам вооружённого разно племенного воинства. Да, это невесть какая дисциплинированная, боеспособная армия! Но в случае появления у них талантливых организаторов-вождей — это очень серьёзная сила! А в ней много тех… кто служил у меня. И они понимают только одно — язык силы и доверия. Доверия слову. Моему слову. Нам надо использовать её по назначению! Против Рима! Этим мы оттянем им выплаты. Более того, часть выплат они получат от разграбления римских магистратур! Тем самым мы решим часть финансовых проблем, которые встали перед городом в последнее время! А освободившиеся средства, нужно бросить на строительство нового флота и создание боеспособных команд! Вы подумайте, здесь в Сицилии, города Гела, Катана, Тагромена — отличная добыча для этой армии! Ведь именно из этих городов идёт торг нашими военнопленными, нашими соотечественниками! Именно там они становятся рабами! Подумайте над моими словами, сограждане! Мир нужен квиритам в большей степени, чем нам!

Гамилькар замолчал… В зале повисла тишина… Слова Гамилькара, не лишённые смысла, подействовали на всех присутствующих… Но молчание длилось недолго…

— Баркиды не могут ни на шаг отойти от своей славы великих полководцев и стратегов!.. — Подал голос второй из военных, сидящих за столом.

Это был грузный человек, лет сорока. Несмотря на свою грузность, говорили, что он обладает нечеловеческой силой. Что однажды, впрочем, и подтвердилось — на праздновании в честь Бога Милгарта, покровителя торговли Карфагена, при жертвоприношении, один из огромных жертвенных быков вырвался, освободившись от пут своих горе-поводырей. Он пропорол брюхо одному из жрецов ритуала и бросился на беззащитных горожан. Все это произошло по грубой халатности устроителей празднеств! Быка провели слишком близко от жертвенника, на котором уже произошли жертвоприношения. Учуяв кровь своих «соплеменников», бык взбесился и кинулся на людей! Быка хотели заколоть длинными копьями стражники священники (карфагенская особая гвардия), но в этот момент, быка, поймала за рога рука очень сильного человека! Перехватившись и второй рукой, человек своею силой заставил быка свалиться на бок, а потом и быть заколотым, согласно требованиям всей церемонии… Обладателя такой силы звали Герт Магон…

–… Сейчас уже поздно рассуждать, кому выгодны переговоры? Нам или им? У тебя своё мнение на этот счёт, у нас своё! Дело не в этом! Не надо хвалиться своими наблюдениями и заключениями о слабости врага! Если бы мы были также как и ты, Гамилькар, вблизи врагов — мы бы тоже хорошо разбирались в его трудностях и слабостях! Но я не хочу, здесь, вносить в свои слова даже тени какой-либо обиды! Я знаю, что ты сейчас хочешь мне сказать! Да, не все из нас обладают такими талантами стратега как ты! Да, не все из нас храбры как Баркиды! Да, для многих из нас спокойная торговля намного славнее всех громких побед над врагом! Но и у тебя, Гамилькар, есть слабые стороны! Вот смотри! Разобравшись в слабостях вражеских линий, ты позабыл посмотреть на свой тыл! Ты забыл или пропустил наши ряды и линии! Сухопутной армии требуется обновление. Слишком большие потери понесли мы в последнее время. Нет, не по твоей вине! Это сделали бездари, думающие что они, оторвавшись от своего богатства, которое очень хорошо могут копить и преумножать, также хорошо просчитают морскую битву или сражение на земле! Нет! И ошибки эти мы полили кровью! Кровью наших граждан! Ты говоришь, об использовании наёмников. Хорошо. Мы подумаем над этим. Эти армии будут отодвинуты к границам дикой Ливии. Гиксон Ганнон назначен их командующим. Будучи суффетом он обязан обеспечить безопасность города! И если кто-то из Магнатов затянет выплаты в казну суффетов для оплаты вознаграждения наёмникам, то он будет приведён в Совет Пентархий и лишится всего, включая жизни! Я это обещаю, как председатель этого Совета! Гиксон же, пока готовятся деньги для выплаты наёмникам, поведёт армию на границу, откуда стали часто приходить черные берберы и другие дикие племена. Они слишком часто вторгаются в наши пределы влияния, и мы обязаны обезопасить своих союзников от этих набегов! Этим самым мы займём армии наёмников и сохраним своё военное присутствие в глубине Африки, пока не обновим свою армию! Городскую армию. Это, сейчас, самая главная задача… — Эти слова Герт произнёс с особой значимостью, но был прерван Гамилькаром.

— Задача?! — перебил он его, — Скажи мне, Герт, какую из особых задач, вы выполнили за последнее время? Ты даже не представляешь, с кем придётся иметь дело Гиксону! Тысячи галлатов, которые могут напиться и проспать сражение! Или балканские кельты, которым бы только дорваться до грабежа! А ещё ты забыл о нуммидийцах и ливийцах, которые подались из отдалённых земель, от самого Тинга, только что бы пограбить Сицилию! Этих наёмников очень трудно удержать в «узде повиновения»! Их нужно держать на коротком поводке, полагаясь не только на авторитет или звон монет, который город не торопится просыпать во имя их успокоения, но и реальную, сложную задачу! Не имея таковой, они перестанут подчиняться! А что до сбора новой армии Карфагена? То здесь двоякая ситуация! Может быть, удастся набрать и обучить новые отряды? А может случиться так, что придётся сражаться с необученными горожанами, против взбунтовавшихся войск наёмников! Как тебе такая перспектива, Герт? Поэтому, я говорю — зачем такой риск? Вы так меня и не поняли! Римляне сейчас, для нас меньшее зло и опасность, чем свои бывшие соратники, собранные чьей-то, толи глупой, толи слишком хитрой волей у самого города! Но не мне принимать решение, поэтому, я подчинюсь сложившемуся решению устоявшейся в веках власти города! Дабы не давать потомкам, пример и повод передела свободы города! Я лишь высказал свои мысли по этому поводу. Решать вам. Если решите, что я нужен на переговорах — я буду там.

— Вот и хорошо, Гамилькар! Я нисколько не сомневался в этом! — Улыбнулся всем присутствующим Гикет, — с тобой Гамилькар, нам будет намного легче вести диалог с хитроумными квиритами!

В одобрении его слов, многие согласно закивали и стали обмениваться мнениями по поводу острого спора. Только жрецы, молча наблюдали за происходящим, не выказывая никакого одобрения…

— Ты, назначаешься главой нашей делегации, Гамилькар! И тебе принадлежит главное слово в предстоящих переговорах! Совет Пентархий именно так сформулировал твоё участие в них! Мы надеялись на тебя, Гамилькар! — Обратился к Барке ещё один горожанин, представитель ремесленников города, представляющий общину оружейников, его звали Гарбон. — Мы все будем лишь помогать тебе, отстоять наши интересы в этих предстоящих, сложных спорах!

При этих словах, лица жрецов, сморщились кислой, отжатой миной. Лишь глаза их Верховного жреца продолжали гореть огнём ненависти…

— Хорошо! Но у меня есть несколько требований! — контр аргументировал своё согласие Гамилькар. — Во-первых, пока ведутся переговоры, мой лагерь остаётся на месте! Также, и не один из моих гарнизонов, не будет отозван со своих позиций! Во-вторых, мой корпус, продолжает базироваться в своей провинции, прикрывая Лилибей справа, а Солунт слева! И в-третьих…

— Не слишком ли много требований? — не выдержал и перебил Гамилькара, Верховный Жрец Капитон.

Гамилькар почему-то повернулся к нему с улыбкой… Это несколько обескуражило всех присутствующих… Все ожидали гнева со стороны Барки… Но, вместо этого, он с улыбкой и необыкновенным спокойствием отреагировал:

— А я ещё не озвучивал своих требований! Все, о чём я сказал, является мерами предосторожности на случай срыва переговоров! Эта небольшая козырная карта в моем рукаве, если Рим займёт позицию силы и начнёт диктовать свои неприемлемые нам условия. Так вот, я вынужден повторить свою мысль! В-третьих, флот Диархона оставить на месте и не отзывать из Сардинии! Пусть его за это время хорошо обслужат городские корабельные мастерские! Так, чтобы он отсвечивал своими медными бортами, как будто только что построенный! Чтобы его осмолённые борта блестели на солнце, вводя в заблуждение, что у нас ещё есть неиспользованные резервы!

Гамилькар замолчал на минуту, о чём-то задумавшись…

— А требования? Какие твои требования? — не выдержал Капитон, смотря на Барку ненавидящим взглядом.

— Да! — очнулся Гамилькар, — Теперь, действительно, требования! Сегодня же, на одной из моих гемиол, я своей властью главы посольства, отправляю всех Жрецов Молоха, в церемониальные чертоги их храма! Миссия их в моей делегации уже выполнена!

Лицо Капитона скривилось от распирающей его желчи. Но, как он не старался, не смог не выдать неожиданность «услышанного» и не подобрав сколько бы аргументированный ответ в оправдании своей будущей пользы, только выдавив вот это:

— Римская эскадра заблокировала выход отсюда! Что же ты отправишь людей на смерть, ради только того, чтобы избавиться от нас? В этом, все вы… Баркиды!

— Да, действительно, римская эскадра стоит перед заливом. И заметьте, именно вы договаривались об её отводе! Но она стоит! Значит, и мы имеем право осуществить некоторые действия! Например, перегруппировку некоторых своих сил для небольшой, незначимой операции! То есть, о каких — либо выполняемых договорённостях меж Римом и Карфагеном говорить, пока рано! и не стоит!

Гамилькар повернулся к Жрецу Капитону:

— Готовься жрец! Призывай своего страшного Молоха в помощь! Я сам выйду из гавани проводить и посадить вас на мою гемиолу! Сегодня, ты не понаслышке, а воочию примешь участие в морской вылазке! И какая слава придёт с тобой в Карфаген, ведь против нас будет вся эскадра врага!

Гамилькар улыбался… Но все, кто его знал, из тех, кто находился в этом ограниченном помещении из его воинов, поняли, что будет нешуточное дело и, что решение и подготовка его уже произведена и отмены никакой не будет. В глазах своего полководца они уже увидели отражение вражьих мечей и копий… Их стратег, мысленно, уже был там — в задуманной битве.

Капитон и его жрецы, смотрели на членов делегации, в надежде, что те вступятся за них… Их просящие сострадания лица, выражали безмерную тоску… страх.

Но члены делегации, решили, что требование Гамилькара, как главы делегации, не подлежит дискуссии. И поэтому, приняли его безмолвно, как свершившийся факт, предпочтя не обращать особого внимания на просящий помощи взгляд Капитона… и его жрецов. Они, ещё некоторое время, обменивались мнениями, по различным вопросам друг с другом и с Баркой, не обращая внимания на потерю «аппетита» жрецов Молоха…

Вдруг, в палатку вошёл человек. Охрана стратега узнала в нем своего командира Теоптолема. Он обвёл взглядом застывших за столом членов делегации и кивнул Гамилькару.

— Все готово, Гамилькар! Гептеры загружены, как ты и приказал! На бортах самые проверенные войны! — Сказал он.

Гамилькар встал. Вид его был совершенно спокоен. Он повернулся к Капитону:

— Пора, жрец!

Только тут, все присутствующие поняли, что все, о чём говорил Гамилькар, были не просто слова, чтобы испугать бедных жрецов… и этим заткнуть им рты. Рты самих некоторых горожан открылись… от удивления и ошеломления. Их вид был растерян… Но все это было совсем не сравнимо с тем, что творилось с самими жрецами Молоха…

Гамилькар же уже позабыл об их присутствии… Его помыслы были в другом месте…

— Выходим сразу после полуночи! Я выхожу, на римской трофейной квинтиреме! Ты, Теоптолем следом. Идёте за мной, но на таком расстоянии от меня, чтобы дозорные галеры Рима, не распознали наших цветов парусов и вымпелов. Как только я войду в контакт с римской дозорной галерой, действуйте, как запланировали. А после, атакуйте!

— Гамилькар, я надеялся быть на атакующей галере! А ты бы мог управлять боем и нашей задумкой с гептер, на которые отправляешь меня! — В голосе Теоптолема звучало некоторое разочарование.

Гамилькар улыбнулся другу своей открытой, светлой улыбкой, положив на его плечо свою руку.

— Не обижайся, Теоптолем! Мне ещё есть, что передать детям волчицы! Но, ты рядом! Я не могу доверить того, что мы задумали никому, кроме тебя! Тебе доверена основная атака и провод каравана! Это не меньшая по сложности задача и ещё большее доверие!

Друзья, взглянув ещё раз в глаза друг друга, улыбнулись… Теоптолем кивнул, соглашаясь.

— А не пригодится ли моему другу ещё один меч, на его корабле? Когда-то, мы вместе давали нашим врагам хорошую трёпку! — Вдруг, раздался голос Гикета из-за стола.

Гамилькар повернулся к нему и ответил:

— В деле, которое нам предстоит сегодня, важен каждый меч! Но, предупреждаю! Прогулка будет не из лёгких! Ветер может подуть разный!

Гикет вышел из-за стола.

— Надо отблагодарить хозяев, за тот хлеб, который они не пожалели, встречая нас! А чем свежее прогулка и сильнее ветер, тем веселее душе! Давно я не обнажал стали, надо размяться перед мирными соглашениями! — Он скрылся, вместе с Гамилькаром и Теоптолемом, уводящим жрецов, за полог парусины шатра…

В зале висела тишина…

— Это что… мирные приготовления? — задал вопрос один из членов прибывшей делегации.

Ему никто не ответил. Все думали о своём…

— Это жизнь в лагере на горе Эрик! — ответила одна из женщин, пришедших убрать со стола. — Наши мужчины, живут ею уже три года! Иной мы не знаем…

Она, с некоторыми предметами застолья, скрылась за пологом…