Рок. И посох в песках оружие. Книга 2. Том 1 «Угроза из прошлого»

Юрий Викторович Швец

Дорогие читатели! Представляю вашему вниманию вторую книгу романа «Рок. И посох в песках оружие», том первый. Новые герои вкупе со старыми полюбившимися героями романа свяжут свои судьбы в замысловатый, неразрывный клубок новых приключений и тайн… Надеюсь, наша встреча на страницах романа будет взаимно приятной!

Глава 7

Горы Атласа. Этот уголок природы Африканского ландшафта удивителен. Безжизненные скалы чередуются с вечнозелёными склонами хвои. Скальная составляющая их, преимущественно бурого цвета, богата железом и другими, различными природными компонентами и минералами. Здесь, с давних пор, идёт добыча меди и железа. Поэтому, совсем недалеко от самих гор, в их низовьях, строились и росли города, в которых селился мастеровой народ. Ремесленники и богатые путешественники возводили свои плавильные печи и кузни, стараясь объединиться в городскую общину и вместе построить оборонительные стены. Так городки превращались в города, ведь после плавки и обработки, металл превращался в различную утварь повседневного обихода и необходимые вещи в более технологичных процессах! Тут уже за дело брались купцы-торговцы, которые селились по соседству с мастеровыми людьми. Они скупали у мастеровых «необходимое» и распространяли товары дальше, по цепочке — от производителя к потребителю. С тех пор мир не изменился, и цепочка продолжает существовать в той же схеме и ключе! Только принцип подхода к движению вещей от производителя к потребителю сейчас несколько искажён. Но об этом следующих томах, а сейчас вернёмся к тем самых построенным у гор Атласа городам. В этих городах производилось столько необходимых вещей и товаров, без которых населяющие окрестности народы уже не могли обходиться, что возникла необходимость вывоза товаров в новые места спроса и, поэтому, и возникли такие города торговли, как Утика, Карфаген и Гиппон! Именно, эти города вбирали в себя все излишки производства и давали ремесленникам возможность расширить производство и продавать намного больше, чем они производили и продавали раньше! Таким образом, эти города процветали и были первыми базами скопления товара, перед его движением на новые рынки сбыта. Железные орудия постепенно стали вытеснять из обихода медные и бронзовые, по причине их долголетнего служения и крепости, (если, честно, автор сомневается в появлении медно-бронзовых инструментов у любых народов, раньше железных, так как по образованию автор металлург и знает технологию выплавки и первого, и второго) и здешние рынки, стали наполняться сравнительно дешёвым товаром. Здесь торговали всем: оружием, солью, которая добывалась из соленных озёр гор, всякими принадлежностями сельхозпродукции и кожаной, конной утварью, начиная со сбруи и т. д. Эти города, входили в различные союзы, коим они платили подать за их охрану и оборону. Попав под влияние «сильных мира сего», эти города жили как бы вне политики и оторванности от большой земли и её интересов. Таковыми городами были: Сикка, Загван, Зама, и многие другие. Они укреплялись ещё за счёт переселившихся в них ремесленников из таких городов, как Карфаген и Утика, которые привезли сюда не только защиту своих бывших государств-покровителей, но и своё мастерство, отточенное долгими веками родового ремесла… Со временем все эти города перешли под покровительственную протекцию города Торговли — Карфагена…

…Но, внезапное восстание наёмников, начавшееся стремительно, переподчинило эти города себе, и один из вождей восстания ливиец Матос, стоявший здесь лагерем, специально выбрал место под него на равном удалении от упомянутых городов, дабы контролировать их торговые потоки и получать все необходимое, для формирующейся здесь армии, с их рынков и складов. Этим он обеспечил себе и своей армии хорошее снабжение со всех сторон. Сам лагерь стоял на череде высоких холмов, заращённых различной растительностью. Две небольшие речки, сбегающие с ледяных вершин гор, петляли меж холмистой местности, обеспечивая питьевой режим армии и создавая тот комфорт людям, оберегающий их от возникновения различных эпидемий… вызванных некачественной питьевой водой и жарким климатом Африки…

Матос не стал основательно укреплять свой лагерь, в полной уверенности скорой победы и надежде двинуться в дальнейшем на сам Карфаген. Имея более 30 тысяч пехоты, он вёл постоянную переписку с римским дезертиром Спендием, который находился севернее, в прибрежной полосе городов Утики, Гиппона, Горзи, Тунги, Мектара. Восточнее Матоса находился Тапс, который остался верен Карфагену, и отразил все попытки овладеть им, кои предприняли отряды мятежников. Стратег Тапса укрепил все подходы к городу, и мятежники в конце концов оставили попытки овладеть им, ввиду своих потерь и стойкости войск стратега Тапса. Севернее Тапса, находился Сусс или как его называли берберы Хадрумент, который несколько раз переходил из рук в руки. Но, в конечном итоге, остался за мятежниками и Спендий, оставив там свой гарнизон, ушёл к Утике, обходя Карфаген с юга…

Вожди мятежа, сразу же, не поладили друг с другом. Каждый верил в свою собственную исключительность и не доверял своему соратнику. Они не спешили объединяться, расширяя свои территории влияния и укрепляя ряды своих армий, чувствуя, что после победы, в которой они нисколечко не сомневались, придётся воевать друг с другом для более выгодного раздела власти… Поэтому, вновь примкнувших обучали ратному искусству и набирали в селениях новобранцев. В лагере Матоса, собралась довольно большая армия, плохо понимающая дисциплину, но своим костяком состоявшая из пехотинцев, проходивших службу в армии Карфагена — в корпусе ливийской пехоты. Именно эти солдаты имели навыки и могли обучить других тому, чему они научились за долгие годы службы в Карфагене.

…Матос обходил лагерь, осматривая те небольшие укрепления, что он все же приказал воздвигнуть… боясь подвоха со стороны соратника Спендия. Также, он проверял ход обучения своей пехоты из вновь прибывших в лагерь. Для этого, в огромном лагере, были отведены специальные места… Он шёл решительной, быстрой походкой, говорящей о его довольно энергичной натуре. Это был ливиец огромного роста, богатырского телосложения, с чёрной кожей, как и все его ливийцы. По всему чувствовалось, что в нем кипит и присутствует необыкновенная сила… Он собрал вокруг себя людей, с которыми воевал в корпусе Гамилькара, и именно им мог хоть сколько-то доверять.… Но, будучи маниакально недоверчивым, он следил за всеми…, ибо его жизнь уже подвергалась опасности. Все это началось после покушения на него, месяц назад, когда задержали германца, пробравшегося к нему в шатёр, с огромной секирой. Матос лично отсек ему голову, но, после этого, его будто подменили. Везде он видел заговоры и продолжал казнить людей по любому, даже малому поводу, подозревая их в предательстве и, как ему казалось, в продаже Спендию…

… — Матос, пощади! Мы всего лишь отклонились от пути, чтобы напоить лошадей, а потом не сразу нашли дорогу!

На коленях перед огромным черным ливийцем Матосом, стояли пять человек, такой же национальности, как и сам вождь.

— Врёшь, собака! Вы спелись с этой римской гадюкой Спендием! Он видит себя во главе всего восстания! Только себя! А, вы, паразиты и продажные скоты, позволяете ему так думать! Он собирает против меня вот такой скот, как вы! Вас не было четыре дня? Песчаных бурь в эти дни Боги не создали! Два обоза пришли вовремя! А ваш? Где, был ваш?! Казнить! — командует Матос.

И с особым удовольствием и улыбкой на губах наблюдает, как его чёрный палач опускает египетский топор на головы приговорённых.

— Вот, — с удовольствием и удовлетворением, констатирует Матос, после казни, — так будет, со всеми, кто изменит мне! Мне, человеку, который думает за всех вас! Меня не проведёшь! — кричит Матос и взгляд его, словно взгляд чёрной пантеры, торжествующе проходит по лицам ошеломлённых казнью окружающих…

Матос продолжает своё движение по лагерю, который наводнён всевозможными магами и представительницами древнейшей профессии женского пола. Эти гибкие, как ветви деревьев, танцовщицы исполняют зажигательные танцы, под одобряющие, опьянённые такой свободой, крики воинов… Все они благодарны за это Матосу и громко приветствуют его, протягивая ему чаши с тёплым, нагретым солнцем напитком, лишь отдалённо напоминающим вино. Но получается это приветствие в разнобой и как-то пьяно, панибратски. Впрочем, Матос и не требует к себе какого-то особого внимания! Он прекрасно разбирается в людях и, поэтому, не торопит события, стараясь, как можно больше, завоевать любовь и доверие этих самых воинов… Он стоит, опьянённый видом крови и власти, чувством собственного величия! Он отстраняет чашу, поданную ему, и кивком головы даёт кому-то знак.… Через несколько мгновений, ему подают чашу с настоящим прохладным вином, он поднимает её, приветствуя всех и, с удовольствием, выпивает её до самого дна!.. Этот момент, и наступающее вслед него опьянение, погружают его в эйфорию от собственного величия и могущества… Голова его наполняется неким восторгом от созерцаемого в его лагере.

— Матос, в лагерь доставили из Приона, командующего Гиксона и его командиров! — рапортует, подошедший к нему рослый человек, совсем не африканской внешности.

— Давайте их сюда! — радуется Матос, обнимая и ощупывая одну из танцовщиц. — Посмотрим на них!

Сквозь толпу, копьями толкают пленных карфагенян. Они босы и оборваны… Лица их черны от пыли. Губы потрескались от жажды и опухли от воспаления…

— Вот он! Вот он, Верховный главнокомандующий! Суффет Карфагена! Человек, обладающий неограниченной властью в Великом Карфагене! — о весь свой голос смеётся Матос, подходя к одному из вытолкнутых вперёд людей. — На колени, собака!

Матос, сбивает человека с ног, ударом ноги в подколенный сустав. Тот падает, но встаёт опять, бесстрашно смотря в глаза чёрному ливийцу… Глаза Матоса наливаются кровью, зрачки расширяются от бешенства, но это, кажется, совсем не действует на храброго карфагенянина перед ним… Тот, продолжает смотреть на него отрешённо и без какого-либо смирения… Матос срывается на крик, голос его дрожит от возбуждения:

— Что, хотел сэкономить деньги на наших жизнях? Поэтому, повёл нас в пески, не раздав приготовленного жалования? Теперь, вам уже не кажется, что мы много требовали от вас?

Он выхватывает меч и кружит своими шагами вокруг стоящего, в молчании, стратега Гиксона… Но, вспыхнувшее возбуждение, подкреплённое многолетней ненавистью, вызванное гордостью и неповиновением стоящего перед ним стратега, который как ему кажется находится в его полной власти, сменяется и затупляется, даже сквозь опьяняющий угар, предвкушением возможной наживы, за счёт выкупа этого карфагенянина Суффетами города, ибо он является одним из них. И, вследствие этого, гнев Матоса не переливается через край его расчётливого сознания и он успокаивается, убирая меч…

— Где мои деньги, суффет? — спрашивает он через минуту, выказывая уже своим голосом, не гнев, а удивление. — Когда ждать обозы с золотом? Что молчишь?

Матос с высоты своего роста, наклоняется к Гиксону.

— Мы ведь требовали прислать нам одного из Баркидов! Почему не прислали? Тем мы больше доверяли, а так видишь, что получилось? А все могло и обойтись, появись здесь Гамилькар! Но, ваши жадные отцы города, решили иначе! Они решили, что мы скот, который можно гнать на убой! Что из этого вышло? Они хоть, сейчас, задумались?

— Баркидов, сейчас, нет в городе! — прохрипел в ответ Гиксон. — Я, тоже, не изъявлял своего желания лицезреть вас! Но… выполнял волю Совета!

— Ты Герой?.. Смотрите, воины, это Герой! О таких рассказывают ваши легенды?! — Матос со смехом обратился к стоящим вокруг его пьяным воинам, у которых это утверждение вызвало приступ смеха.

А Матос меж тем продолжал:

— Почему же, Герой, не принял в расчёт такие простые выводы для себя — что он совсем не пользуется в армии ни уважением, ни доверием? Это глупо с твоей стороны, Гиксон. А свита?! Почему, молчала, не предупредила тебя об этом твоя свита?! — Матос повернулся к, стоявшим и молчавшим, плчнным военачальникам, кои находились позади Гиксона. — Ну Что вы молчите? Даже, дряхлеющий Форгон, имел репутацию более приличного командующего, чем этот! — Матос указал на пленного суффета, — что же вы молчите? Вы, своим стремлением раболепства, перед родом Ганнонов и Советом Суффетов, подвели его и себя к черте возможной гибели?! Все вы, ненадёжные люди! ненадёжные… и полумайте как мы вам могли доверять?! Гамилькар — это дело другое!.. Но вы и тут схитрили… во вред себе… И молите свою Танит, чтобы она убедила отцов города, выполнить наши требования! Иначе, вас всех ждёт смерть! Ужасная, мучительная смерть! — Матос поднял руку с, вновь обнажённым, огромным мечом, поднятым вверх, в своём неистовстве закричал, — Смерть!!!

Его крик подхватили все окружающие его, а за ними следующие, и, вскоре, весь этот пьяный муравейник, только отдалённо напоминающий военный лагерь, кричал в своём пьяном неистовстве:

— Смерть!!! — не до конца понимая, к чему и кому этот возглас произносится…

— Уберите их! — Матос брезгливо толкнул в спину Гиксона своим огромным кулаком.

Конвоиры увели пленных. Матос, какое-то время, стоял задумчивый… Две его любимых танцовщицы, приблизились к нему, обняв его торс. К ливийцу подошёл какой-то, обвешанный всякими побрякушками, чёрный шаман-колдун.

— Что скажешь, Корфа? Какое наше будущее? — спросил его Матос, взглянув на него.

Чёрный колдун, положив свой бубен на ладонь верх тормашками, бросил в него свои кости… Он, долго, молча, смотрел на них, изучая их расклад. Потом, поднял свой взгляд на Матоса. В его глазах застыл ужас…

— Будет война в песках! Схватка льва со змеями!!!

Матос, в нескрываемом страхе…, отшатнулся от него:

« — Значит он уже в Африке!..» — подумал он…»