Канцоньере

Франческо Петрарка

Предлагаемый читателю полный перевод «Канцоньере» сделан в 1985–86 гг. Книга также содержит комментарии, направленные на то, чтобы объяснить русскому читателю многочисленные отсылки исторического, мифологического, литературного характера. Намерение Алексея Бердникова состоит не в том чтобы поэтически перевоплотить оригинал, но в том, чтобы возвратить тексту дух Петрарки, передаваемый языком, характеризуемым приподнятостью. Перевод «Канцоньере» не семантический, поскольку образы оригинала сохранены, а верность переводу есть верность ритму, доказательством чего служит ход стиха.

LXXIII. Poi che per mio destino

Коль судьбы моей силою

Должен я огласить вожделение,

Принуждавшее грудь к воздыханию, —

Дай, Амур, направление,

Проводник стань дорогой развилою,

Согласуй мои рифмы желанию, —

Но не с тем, чтобы сердце закланию

Обрекать под мучительной нежностью,

Скрытой ране печатью сердечною:

Песня ноткою встречною

Не покончит порой с безнадежностью,

А напротив — случается,

Что огонь вдруг раздует с прилежностью,

И, как лед от лучей истончается,

Сердце, песни поя, все серчается.

Поначалу мне мыслилось,

Что найду, повествуя о пламени,

Передышку, хотя бы и краткую, —

Та надежда вела меня

К рассужденью о том, что мне в мысль лилось,

Чтоб покинуть сегодня украдкою.

Я ж остался, склонясь над тетрадкою,

И не бросил служить смыслу вышнему:

Где ж неволе сравниться с охотою!

Ум уволил я нотою:

Дал расчет ему, третьему-лишнему, —

И к Амуру: Поверь-де, я

Не любови взыщу — пусть он в тишь нему

Милых глаз заронит плод усердия,

Испросив в них ко мне милосердия!

Коли люди античности,

Говорю я, не стыли в ничтожестве,

Но ничтожная горстка их славою

Прогремела во множестве,

Дух из тьмы возродив к единичности,

К битвам с пошлостию многоглавою, —

Бог, Природа, Амур — силой правою

Совершенный залог добродетели

Дали в ней нам, а мне — радость жречества!

Перемены отечества

Я не жажду: вы, очи, свидетели.

Вы одни мне и родина,

И любого здоровья радетели:

Помощь ваша — всех сил на исходе, на

Грани смерти — никем не превзойдена.

И как лоцман пред бурею

Поднимает усталую голову

К двум огням — знакам нашего полюса, —

Точно так-то на полыву

Злобной страсти ищу мгу лазурию

Черных звезд: ими тешусь, неволюся!

Жаль моя: от их света, их голоса

Больше смею украсть, чем в них вложено, —

Да и Амур мне тотчас скажет: Что ж это?

Что мной сделано, прожито —

Только ими и было заложено,

Той минутой великою,

Когда сердце осталось встревожено:

С ними горе и счастие мыкаю,

Мысль вне их почитая за дикую.

Я не вижу возможности

Ни сказать, ни представить последствия,

Что ношу за зеницами ясными:

Прочи страсти иль бедствия

Этой жизни все — малые сложности,

Прочих прелести чту я ужасными.

Что сравнить с их лучами бесстрастными,

С их улыбкой, в себя лишь влюбленною?

Только, может быть, небо спокойное.

О, мечта недостойная:

Подглядеть в них любовь беззаконную —

День один бы — да досыта,

Кануть в них, точно в вечность бездонную,

О других, о себе ль — и вопроса-то…

И хоть сыро в глазах — да светло зато!

Вот желание праздное,

Не изжитое жизненным опытом

Вне надежд, во любовном томлении!

О, смоги я хоть шепотом

На глазах ея, труса отпразднуя,

С языка скинуть узы и лени, и

Горечи! И, для себя в удивлении,

В лицо молвить слова необычные,

Чтоб их слышали кто — стоя плакали!

Но — и стыд мне глаза коли —

В колеи обращаюсь привычные,

И уста, помертвелые

И позабывшие речи зычные,

Говорят, что и шага не сделаю, —

Ранен в сердце стрелою дебелою.

Песенка, вот уж стило утомилося

Долгим и сладким повествованием…

Так бы и мысль — с ее переживанием!