Путешествие туда и сюда

Сергей Гришин, 2022

Иван и его спутники благополучно прибывают в Асгард. Вот только насладиться гостеприимством асов царевичу не удаётся – случайно оскорбив Одина, он вываливается вниз, на землю. Тем более, что там, на дне моря, есть архив, который может помочь в поисках мамы. А может и не помочь.

21

— Иван, ты с дуба рухнул? — возмутилась Василиса, когда я бережно опустил её на свою кровать. — Что ты вообще себе позволяешь? — она несильно ткнула меня кулачком в грудь.

— Жена да будет послушна мужу своему, ибо плоть от плоти его! — воскликнул я, подняв вверх указательный палец.

Супруга залилась звонким смехом, искренним и заразительным. Потом притянула меня и поцеловала прямо в губы.

— Значит, решил-таки заявить права на трофей? — прошептала она и игриво укусила за мочку уха. — И с чего это мы такие смелые стали?

— Кто-то сомневается в моей смелости? — удивился я. — Я ль тебя из лап Кощея не спасал?

— Спасал, спасал, — Василиса щёлкнула меня по носу. — Но вот от опеки папы спасти никак не решишься.

— Ну, он же уважаемый человек. Учёный, — я изобразил в воздухе загогулину, которая почему-то сейчас в моём сознании соответствовала этому слову. — И вообще, увидев некоторые его способности, я отношусь к Брониславу Матвеевичу с великим трепетом.

— Смотрю, куда-то весь трепет сегодня испарился! А с чего это ты вдруг обидел Аркадия Петровича? Бедный пожилой человек чуть не подавился!

— Обидел? — я выпучил глаза. — Я всего лишь сказал правду! Все его стихи я уже где-то читал. У Есенина, например. Хочешь, я почитаю тебе настоящего Есенина? — и, не дожидаясь ответа, я встал рядом с кроватью и продекламировал:

Глупое сердце, не бейся!

Все мы обмануты счастьем,

Нищий лишь просит участья…

Глупое сердце, не бейся.

После того, как я закончил стихотворение, воцарилась тишина. В левом глазу девушки что-то блеснуло.

— Ты что, никогда не читала Есенина? — с удивлением понял я.

Она помотала головой.

— В обычной жизни стихи не нужны. Но, — Василиса всхлипнула, — это так прекрасно!

Странно. Им ведь достаточно залезть в свои пипки, и можно прочесть хоть Есенина, хоть Шекспира. Да у них там могут поместиться библиотеки всех окрестных царств! А эти странные люди Верхнего мира предпочитают смотреть всякие глупости, вроде звериных боёв или блога Антуана Пустопорожнего. Впрочем, у Антуана хоть есть на кого посмотреть. На меня, например.

Василиса встала рядом со мной и обняла, прижавшись всем телом. Наши губы сомкнулись.

И тут дверь с грохотом распахнулась.

— Иван! Живо собирайся! — прокричал Ницше, заскочив внутрь.

— Пшёл вон, — лениво отмахнулся я.

— Ах, так?! — возмутился ослик. — Мало того, что ни слова обо мне не сказал в своей саге, так ещё и слушать не хочешь? Да и пропади ты пропадом! А ещё друг!

— В самом деле, Иван. Мы пришли тебя предупредить, — в дверном проёме появился Локи. — Один страшно на тебя разгневался. Браги попытался смягчить его сердце хвалебной одой, но надолго это не поможет.

— Из-за котят? — удивился я.

— Из-за твоего поведения! — плут ткнул в меня указательным пальцем. — Никто, слышишь, никто не смеет Одина упрекать в трусости! Даже я!

— Да не упрекал я его! — возмутился я, вырвавшись из объятий супруги. — И вообще, это не я был. Это всё мёд твой.

— Иван!!! — раздался громоподобный рёв, и на экране окна появилось разгневанное лицо Тора. — Кто разрешал тебе, смертному, пить мёд поэзии?!

Я с укором поглядел на Локи. Он меня не предупреждал о подобном запрете, когда давал сие пойло. Правда, упоминал о каких-то противопоказаниях. Но это же совсем не то. В самом деле, если на двери написано «заходить не рекомендуется», то это значит, что всё-таки можно, если хочется. А если написано «заходить запрещается» — значит, уже нельзя. Ну, или можно, но не всем. Правда, есть ещё такие формулировки, как «строго воспрещается» и «категорически запрещено», и понять, в чём тут различие, дано уже далеко не каждому смертному.

Тут ещё и пол затрясся, из чего я сделал вывод, что сейчас мною займутся всерьёз. И пора срочно смываться. Строго и категорически.

Недолго думая, я извлёк из-под кровати ранец Карлсона и взгромоздил себе за спину. Прижал на прощанье Василису, да так, что она пискнула, и поцеловал в уста. Отстранился, сделал героическую морду и затопал прочь.

— Извини, — сказал Тору и распахнул окно, разорвав его сердитую физиономию пополам.

Грациозно, как мне показалось, взобрался на подоконник, окинул присутствующих, пребывающих в недоумении, прощальным взглядом, и рыбкой нырнул наружу.

— Стой! — донёсся сзади нестройный хор голосов.

Но я уже камнем летел вниз, к земле.