Оглашенная

Павел Примаченко

«Претерпевший же до конца – спасется». Героиня книги – Елена Мохова не слышала этого завета. Вчерашняя школьница, беззаботная, беспечная девчонка, Лена становится матерью близнецов с разным цветом кожи. Она делает то, что сделала бы каждая настоящая мать – спасает и защищает своих детей от международной мафии – торговцев «живым товаром» и крадеными алмазами. Скрываясь от бандитов, Лена случайно оказывается в деревне. – Мальчонка-то наш – белесый, а девочка – чистая негра. Кто же их отец? Чьи детки? – удивляются и недоумевают бабушки, принимавшие у Лены роды. – Как чьи? Мои! А кто отец? Не знаю, – без смущения отвечает молодая мама. «Встречалась с Мишей и негром Денисом. Пойди, разберись, кто их отец, – думает Лена, – да, разве теперь это важно? Главное – мои дети». И этим определяется ее дальнейшая судьба. Отстаивая жизнь и счастье детей, она способна на чудеса храбрости и стойкости. Спасаясь от преступников, Лена попадает в невероятные ситуации. На помощь ей приходят как близкие и родные люди, так и добрые, отзывчивые случайные знакомые. Но главная её опора – искренняя вера в защиту Пресвятой Богородицы. Попадая в очередное, казалось бы, безвыходное положение, она просит Заступницу: «Помоги, помоги. Ты же сама Мать». И помощь приходит. Приходит как «обыкновенное чудо». Даже поддержка королевы Нидерландов, хотя и чудо, но вполне объяснимое. – Потому что чудо, – по словам Святого Николая, покровителя города Амстердама, – это то, чего по здравому разумению быть не может, но тем не менее, существует.

Глава 16

Стычка у подъезда длилась считанные минуты. Лене даже показалось, будто она видела сон, как вырывается, борется с Веселовым, а когда проснулась, голос Генуси спросил.

— Это кто же такой? Муж что ли?

— Муж. «Как ему объяснишь? И надо ли?» — Подумала она.

— Хорош! Предлагал ведь тебе сумку до квартиры донести. А я уж назад сдал, чтобы развернуться. Заглохла, паршивая, — Гена шлепнул ладонью по панели. — Говорил, не машина, а старье со свалки. Запустил движок. Раз, второй, зачихала и вдруг вижу — мать честная, тащит тебя этот, в коже. Руку за спину, голову назад, как преступницу какую. Да еще и мутузит. Мигом вылетел и прижал его слегка. Ты тоже молодец, отбивалась. Извини, конечно, но это же притырок какой-то, а не человек. Ничего себе! Бабу беременную… Нет слов. Не мое, конечно, дело, но за что?

— Дурак, ревнует! — Сочинила Лена.

— Беременную? — Гена захохотал. — Куда теперь рулить?

— Не знаю, некуда мне ехать.

— Ты его боишься?

— Еще бы, он же сумасшедший. — Придумывала на ходу. — Но в голосе было столько искренности и неподдельного испуга, что Гена тяжело вздохнул.

— Как же быть?

— А у вас негде спрятаться? Хотя бы до утра.

— Да где ж? Домой привезу, моя сразу закричит, что ты от меня беременная. Она хорошая, я ее очень люблю, но тоже ревнивая. Работа у меня — сама видишь. Другой раз подхватишь пассажирку — распушенную, надушенную, но и сам пропитаешься запахами этими. Домой вернусь, моя на дыбы. — Французскими духами провонял. У меня таких нет. — А уж если тебя с животом увидит, обоих с лестницы спустит — факт! Слушай, а давай к бабане в деревню, — обрадовался и оживился Геннадий. — Там, как в спецбункере, твой не разыщет. Алешино — деревенька моя. А баба Таня толком и не знаю, кто мне? Вроде родственницы. Ей уж, небось, лет девяносто, но по-хозяйству все сама. Козы, куры, сад, огород. Скажу, что ты подруга Светки моей. Мол, вместе бухгалтерами работаете. Перед родами решила свежим воздухом подышать, козьего молочка попить. Ты козье молоко любишь? Я — нет. Но наука говорит — полезное. Корова сорок видов трав ест, а коза — сто. Представляешь! Тебе — то, что надо. День, другой погостишь, а там видно будет.

— Хорошо, поехали. «Никогда козье молоко не пробовала», — подумала Лена. — Интересно, какое оно?» — Под болтовню Гены задремала. Очнулась, когда остановились возле бревенчатой избы.

Гена дернул калитку, постучал, вернулся к машине.

— Дрыхнет, старая.

— Может не слышит, телевизор мешает?

— Нет, если телек у бабани включен, точно дрыхнет. Он у нее вроде Кашпировского. Да и чего там показывать в три часа ночи?

Геннадий перемахнул через забор, открыл дверь, включил в коридоре свет. — Гляди, здесь выход во двор есть, в огород, а там и лес рядом. Эх, люблю я деревеньку мою, жалко, что делать здесь нечего. Старики, старухи да алкоголики — вот и все население.

В сенях стояли большие, широкие, с ременными креплениями, лыжи.

— Кто ж на них ходит? — Изумилась Лена.

— Баба Таня рекорды ставит. Здесь магазина нет, приходиться к соседям мотаться.

Войдя в комнату, щелкнул выключателем. Зычно скомандовал. — Хозяйка, подъем!

Полдома занимала печь с лежанкой. Крашеная деревянная перегородка делила «зал» на две части. За перегородкой — кровать с пирамидой подушек под тюлевой накидкой. Посередине — стол. Слева — диванчик. Над ним — фотографии в рамочках. Вверху, в углу, на специальной подставочке стояли иконы. Потрескивал фитилек лампадки. Справа, у стены — комод. Низенький, но крепкий. На нем — телевизор. На подоконниках на маленьких скамеечках — горшки с цветами.

Лена села на диван. «Где же хозяйка?».

— И-и-и! Прибыли, — донесся с печи тоненький голосок. Там что-то зашевелилось. Первым спрыгнул толстый, полосатый, как арбуз, котяра и, подбежав к гостье, начал тереться о ноги.

— Яшка, разбойник, брысь! — По лесничке с тремя ступеньками с печки спускалась бабушка, держа дистанционный пульт. Ростом с мальчика. Укутана в кофту и безрукавку, хотя в доме было жарко натоплено.

— Баб Тань, — обнимая старушку, деловито начал Геннадий. — Это подруга Светки моей. Пусть у тебя побудет, воздухом подышит, молочка попьет, чтоб, значит, ребеночек здоровый родился, — почти кричал он в ухо бабушке.

— Да слышу я, не шуми, — она рассматривала незнакомку. — Пусть хоть сколько живет. Места много. Мне с Яшкой и Машкой веселее.

— Машка — это коза, — пояснил Гена.

— Поди, оголодали с дороги? Счас на стол соберу.

Но Генуся заторопился. — Вы уж без меня.

Лена написала записку: «Мамочка, очень прошу, приезжай. Не волнуйся, у меня все хорошо. Я сказала тебе неправду. К Мише не ездила, но ты ему не звони. Встретимся, все объясню. Возьми войлочные сапожки, купи бананов и грейпфруктов. Записку передаст мой знакомый Гена. Никому ничего не рассказывай, это — опасно. Целую, Лена».

Только теперь она поняла, что никого ближе и роднее матери у нее нет.

— Гена, не говорите ей, что на меня муж напал, и привезите сюда, пожалуйста. — От угощения отказалась.

Бабушка расстелила перину. Усталость, тепло, тишина разморили. Веки сомкнулись. До слуха долетели слова.

— Уж спит, намаялась, сердешная.

— Баб Тань, уехал, не скучайте. — Хлопнула дверь.

Лена тихо, сладко вздохнула. Тусклый свет лампадки золотыми ниточками пробивался сквозь неплотно прикрытые веки. Кот, мурлыча, устроился под боком. Засыпая, увидела большую икону в углу комнаты — лик Богоматери с младенцем на руках. Вспомнила свою. Привиделось, будто ребенок и мать улыбаются ей, и какой-то счастливый, но уставший голос шепчет, — слава Богу, слава Богу.