ИнтернатовскаЯ. Повесть

Ольга Брюс

Изгнанная из семьи собственной матерью, она смогла встать на ноги и доказать свою значимость и силу. Правда, ненадолго. Гордыня, зависть и самовлюблённость опустили её даже не на землю, а на дно самой глубокой ямы под названием «самопожертвование ради ребёнка». Бесконечные истязания хрупкой души привели женщину к отчаянному шагу – шанс остаться на улице. Кто поможет беззащитной женщине, и чем сердце успокоится?История основана на реальных событиях. Все имена изменены. Все совпадения случайны. Книга содержит нецензурную брань.

***

Катя и Маша, собрав бельё, ушли на речку.

— Давай искупаемся, а потом постираем, — предложила Катя, снимая сарафан. — Жарко.

— Угу, а потом будет куча вопросов, почему так долго, — Маша опустила белоснежную простынь в воду.

— Обед закончится, и мама уйдёт на ферму. А папка не вредничает, — заходя в реку, уговаривала сестра.

— Кать, — Маша намыливала ткань хозяйственным мылом. — Почему она такая стала?

— Кто?

— Мама. Почему она стала злой, ты не знаешь?

— Думаю, из-за жизни тяжёлой, — поливая тёплой водой руки, ответила Катя. — Вспомни, как наш отец жил сам по себе. Мама всё сама-сама, а он…

Оторвавшись от водных процедур, девушка уставилась на сестру.

— Жалко мне её, — вздохнула Катя и тут же передумала купаться. Вышла на берег, присела рядом с Машей и посмотрела на её пальцы. — Видела, какая у мамы кожа на руках? Вся потрескалась. Помнишь, как в прошлом году у неё образовалась трещина на большом пальце? Она грядку прополола, и это место начало болеть…

— Помню, — вздохнула Маша и положила мыло на траву. — Ей ещё фельдшер нарыв прочищал.

— Вот. Я тоже помню, — Катя взялась за наволочку. — И ты знаешь, смотрю я на неё и думаю: сколько ж в ней силы воли, с ума сойти. Столько всего вытерпеть… Да, я соглашусь, у нас в деревне многие трудно живут, но также многие пьют и не видят просвета в будущем. Вон, тётка Груня. И семья была, и муж. Сыновья с фронта не вернулись, осталась дочка, и та уехала. Помнишь, как бабушка рассказывала, какая Груня красавица была?

— Конечно, помню, — Маша слушала сестру, пребывая в раздумьях.

— А теперь что с ней стало? Страшно взглянуть. Муж не выдержал — ушёл, а дочь так ни разу и не приехала в гости. Говорят, она стыдится своей матери. Ой, я как представлю, если б наша мама стала выпивать, я б её всё равно не бросила. Жалко. До слёз жалко.

У Марии перед глазами предстала картина: выходит мама из магазина, потрёпанная, одежда давно не стирана, волосы не чёсаны. Идёт, согнувшись, с бутылкой в руке и напевает знакомую мелодию, как Груня. А пела Груня в основном колыбельные, так как жутко скучала по маленькой Верочке.

— Господи, — прошептала Маша, приложив руку к груди.

От надуманной сцены у девушки проступили слёзы. Как же жалко маму. Не дай бог опуститься, как тётя Груня. Люди будут сторониться и тыкать пальцем, осыпая насмешками. Ещё и кличку дадут, Груня-стрекоза, как в басне Крылова. Летом отдыхает, а зимой побирается, прося у соседей то хлеба, то стакан молока. Кто-то пожалеет несчастную женщину, а кто-то погонит прочь, выкрикивая напутствие найти работу и не позориться. Только никому и в голову не придёт поговорить по душам и наставить на путь истинный. Женщина давно уже потеряна для этого мира.

— А мы в детстве над ней насмехались, — с грустью в голосе произнесла Маша. — Ребята вечером в окошко ей камешки кидали и прятались за заросшими кустами смородины. Тётя Груня выходила, а никого нет. Крестилась и возвращалась обратно.

— Дураками мы были, вот и издевались, — Кате стало стыдно за прошлое. — Свели с ума женщину. Она до сих пор всем рассказывает, как за ней ангелы приходят. Дверь откроет, а их не видно, но точно знает — это ангелы, чтобы спасти её душу. Ты знаешь, что она этой зимой натворила?

Маша пожала плечами от неведения.

— Так слушай. До сих пор как вспомню — мурашки по коже, — закончив полоскать наволочку, Катя громко глотнула и выдохнула. — Как стемнело, вышла на улицу в одной сорочке и давай кричать на всю деревню какие-то молитвы. А потом подбегала к каждому дому и тарабанила в дверь.

— Да ты что? — у Маши округлились глаза.

— Ага. Бегает и орёт: «Выходите! Немцы пришли хаты палить!» Баба Анфиса рассказывала: иду, говорит, а Грунька в белом платье. Она её за нечистого приняла. Испугалась, встала как вкопанная и шевельнуться не может. Груня подбежала, глаза навыкат и стеклянные. Беги, орёт, немцы едут.

— И врача ей не вызвали?

— Какой там врач. Пока фельдшера дозвались, Груни и след простыл. А наутро она даже не вспомнила, как деревню всполошила. Не было такого, и всё тут.

— Страшно как, — Маша представила пьяную косматую женщину, несущуюся по снегу босиком.

— И такое бывает, — продолжая стирку, Катя говорила низким голосом.

— Я сегодня не смогу уснуть, — у Маши побледнело лицо. — Лучше бы ты этого не рассказывала.

— Плюнь и забудь, — сестра слегка улыбнулась. — Я к чему всё это говорю — маму жалко. Не дай бог вот так всю себя растерять. Поэтому я на неё не обижаюсь. Неизвестно ещё, какими мы будем, когда замуж выйдем.

От рассказа сестры Маша в корне поменяла отношение к матери. Действительно, Ирина столько всего пережила: первый муж бросил, когда Маше был год, второй — утонул. Осталась одна с детьми. Кормить, одевать, воспитывать, а ещё и держать хозяйство с тяжёлой работой в придачу — одна да одна.

— Теперь я понимаю, почему она отдала меня в интернат. Чтобы ела досыта, — сделала вывод Маша, выжимая бельё.

Закончив со стиркой, девушки двинулись в сторону дома.

— Ох, тяжело-то как, — шутливо заныла Катя. — Руки немеют.

— Постоим, отдохнём, — Маша опустила таз с мокрым бельём на землю. — На самом деле, не надо было сразу всё брать.

— А давай я за тачкой сбегаю?! — сообразила Катя. — И чего не додумались?

— В ней хлам какой-то накидан, — припомнила Маша. — Всё бельё замараем.

— Ой, точно, — сникла Катя, поднимая тяжеленный таз. — Надо было раньше думать. Надеюсь, кто-нибудь из ребят попадётся нам, чтобы донести.

Сделав несколько шагов, девчонки услышали рёв мотора. Обернувшись, Катя увидела мотоцикл с коляской и воскликнула:

— Сто-ой!

Подъехав поближе, молодой человек нажал на тормоз.

— А, это вы, — за рулём старенького «Урала» сидел Степан — соседский сын. — Ну, здрасьте вам.

— Привет, — Катя широко улыбнулась, оголив дёсны. — Стёп, подкинь до хаты, а то пока донесём — руки оттянутся.

— А Егор где? — парень с интересом разглядывал Машу. — Неужто ещё с поля не вернулся? Ребята уже по домам разъехались.

— Не знаю, — Катя пожала плечами. — Так подвезёшь?

— Ставьте тазы в люльку. А сама — в седло, — Стёпа откинул чехол.

— Я пешком дойду, — Маша не собиралась кататься с тем, кто пытался внести раздор в отношения с Гришей.

— А я тебя и не приглашал, — осадил девушку сосед и надменно ухмыльнулся.

Катя, запрыгнув назад, вцепилась в рубашку Стёпы.

— Ты только не шибко гони, а то я боюсь, — взглянув на сестру, спросила. — А ты что?

— Сказала же, сама дойду, — Мария развернулась и потопала по дороге, размахивая косынкой.

— Ну и злющая она у вас, — Степан сдавил ручку газа. — Кому такая достанется — не позавидую.

Мотоцикл взревел и рванул с места, подняв клубы пыли и мелкого мусора.

— Фу, напылил, — отряхивалась Маша, прищурив глаза. — Специально это сделал. Если бы не бельё, я б тебе показала. Сейчас только до дому дойду — всё выскажу.

Дома опять не всё ладно. Ирина от младшей дочери узнала, что муж отдал деньги Маше на новые платья, якобы в качестве подарка ко дню рождения. Ира ругала и осуждала мужа за безответственный поступок и неумение распоряжаться средствами, которых и так кот наплакал.

— На черта они ей сдались? Подумаешь, ребёнок ножница́ми прошёлся! Раз подарили ткань, значит, и ещё подарят! — отчитывала Митю. — Пусть идёт работать! А то пацанята в поле спину гнут, а эта приехала и по клубам — подолом крутить!

Задыхаясь от злости, женщина засобиралась на ферму.

— Помогать мне не надо! Сама справлюсь! А ты двором займись! Скорее всего, завтра дождь будет, а у нас погреб до сих пор немазаный! — схватив сумку, жена добавила. — И чтоб денег больше не давал! Сама себя оденет, не маленькая уже!

— Ты не права, — мужчина провожал жену на работу. — Девчонка старалась, шила…

— Заступничек нашёлся, — Ира вышла на крыльцо. — А что ж она для Катьки ничего не сшила, для Вали? Единоличница выросла! О себе любимой только и думает! — Подойдя к калитке, женщина переключилась на мотоцикл, остановившийся у забора.

— О, кавалер прибыл! А вторая где?

— Сейчас придёт, — Катя слезла и взялась за таз.

— Про цыплят не забудьте и за Валей следите, — завязав косынку на голове, Ирина торопилась на ферму.

— Давай помогу, — Митя вытащил второй таз. — Спасибо, Стёп.

— Не за что, — парнишка собрался было отъезжать. — Кать, прогуляемся сегодня?

— С чего вдруг? — Катя никак не ожидала от соседского хулигана какого-либо приглашения.

— Да так, — Стёпка опустил глаза, делая вид, будто под баком что-то застряло. — Подумал просто…

— А есть чем? — расхохоталась Катя. — Мне ещё в сарае убирать, да огород…

— Я помогу, хочешь? — оживился парень.

— Ого, — Катя опешила. — Ты меня удивляешь.

— Ну, а что здесь такого? Соседи всё-таки, — вновь сник Стёпа. — Ладно, поехал я. Отца забрать надо.

— Если не передумаешь — заходи, — девушка кокетливо улыбнулась и, выгнув спину, поплелась вешать бельё.

Степан оценил фигуру девчонки, глядя в спину. Улыбнулся, повернул ключи зажигания и дал газу.

— Смешной какой, — подумала Катя, прицепляя прищепки на пододеяльник. — Сейчас хоть поспокойней стал, а раньше… Ой, как сестре из-за него доставалось. Кстати, что-то её долго нет.

Маша задержалась по дороге домой. Ирина встретила дочь у развилки и грубым тоном приказала вернуть деньги Мите.

— Из дома несёшь? — Ирина воспитывала взрослую девушку прямо на улице. — А ты о братьях и сёстрах подумала? Я по соседям обувку для Валюшки собираю, а она, видите ли, из-за каких-то платьев истерику устроила! Не заработала ещё, чтоб права свои качать! Я тебя почти десять лет одна поднимала, и вот так ты мне отплатила? Неблагодарная! Уйди с глаз долой!

Ира так разнервничалась, что не заметила проходящих мимо женщин.

— Чего буянишь? — Афанасьевна сбавила шаг, как только услышала последние слова. — Ир, что опять?

Ирина скривила лицо и глянула на доярку так, что та уже успела перемолоть несколько вариантов в голове.

— Чего стоишь? Иди, кому говорю? — прогоняла мать девушку.

Маша опустила голову и поплелась домой, ощущая пристальные взгляды за спиной.

— Неужто за Митьку чихвостишь? — прикрыв рот рукой, Афанасьевна заглядывала в лицо Иры. — Я так и знала, добром это не кончится.

— Долго думала? — разозлилась Ира ещё сильнее. — Митька мой на детей не позарится! А ты, если не захлопнешься, получишь у меня по первое число!

Развернулась и пошла.

— Ой-ой, — женщина сморщила лоб, глядя на уходящую Ирину. — Если так бесишься — значит, точно мужик за девкой ухлёстывает.

Постояв несколько секунд, Афанасьевна решила догнать доярок.

— Эй, девки! Подождите меня! Тут такое! Тако-ое! — обогнав Иру, кричала коллегам.

Остаток рабочего дня Ирина провела в компании коров и бидонов. Доярки не смели подходить к ней и заводить разговоры, так как Афанасьевна предупредила: баба не в духе из-за молодого мужика и Машки.

— Ой, что будет, девоньки, — Нюра закончила мыть ведро. — Невезучая у нас Иринка, ой, какая невезучая.

— Ничего не будет, — Алиса достала из кармана халата семечки. — Если мужик с головой — не позволит себе лишнего.

— Про Берёзку все помнят? — Афанасьевна намекнула на случай из другой деревни. — Вот то-то же.

— Ни в жизнь не поверю, — выплёвывая шелуху на пол, сказала Алиса. — Что-то там нечисто было. После отъезда дочки та баба сразу к другому жить перешла.

— Разве? — захлопала ресницами Афанасьевна. — А я слыхала, переехала она. Или спутала с кем-то…

— Ты постоянно всё путаешь, а после доказываешь, будто не говорила таких слов, — осадила доярку Нюра. — Тебя послушать, так правда только твоя.

— Ой ли? — Афанасьевна раскраснелась. Как же, она всегда была уверена — на лжи никто не поймает. — Ты местных бабок наслушаешься, а потом на меня скидываешь. Забыла, как мы на проводах у Купчихи (Купцовой) были? Что ты там натрепала?

— Так ты ж сама тот разговор завела! — Нюра рассердилась. — А я тебя поддержала!

— Брешешь! — у доярки не только лицо, но и уши покрылись багровым отливом. — Не было такого!

Пока не началась драка, Алиса встала между вопящими женщинами и гаркнула во всё горло:

— А ну, горлопа́нки, замолчали! Не хватало ещё из-за сплетен волосы друг другу повыдергать! Собирайтесь домой! Кто и с кем — не наше дело! Пущай сами разбираются!

Но не по просьбе Алисы доярки замолкли, а как только открылась дверь, и в комнату вошла Ира. Женщины переглянулись, быстренько сменили рабочую одежду и вышли на улицу. Осталась только Алиса.

— Ир, ты сегодня сама не своя с самого утра. Случилось чего?

— И ты туда же, — вытащив из сумки чистую, не пропахшую навозом и молоком одежду, Ира расстегнула халат. — И что вам всем от нас надо? Следите за своими дитями и мужиками.

— Ириш, — мягкий тон голоса звучал успокаивающе. — Я же без злого умысла. Это наши бабы любят слушать и передавать, а мне это ни к чему. Как захочется выговорится да душу освободить — приходи ко мне: почаёвничаем, поговорим о нашем, женском.

— Спасибо, конечно, но мне недосуг, — переодевшись, женщина открыла дверь. — Выносить сор из избы не имею права и тебе не советую.

— Гордая, — вполголоса сказала Алиса, глядя на закрывающуюся дверь. — Напрочь потеряла веру в женскую дружбу.

Доярка имела в виду историю, связанную с Филиппом — первым мужем Ирины. В то время, когда он ездил на заработки, Ира вела дом и трудилась на птичнике. Её подруга Аня уже два года как жила в Брянске и работала на рынке — продавала одежду. Одним днём случилось то, что не должно было случиться — Аня и Филипп понравились друг другу. Странное дело, прожив всю жизнь в деревне, молодые люди не испытывали и доли симпатии, а тут…

Всё случилось по вине богов, как поговаривали бабки в деревне. Каждые выходные Филипп возвращался домой, чтобы провести один день с семьёй. С апреля и до первых заморозков мужчина пропадал на заработках. Как только наступали холода, возвращался в Починок и пережидал зиму. Но, когда родилась Маша, мужчина приезжал домой уже не каждую неделю, а раз в месяц, чтобы отметиться, так сказать. Ира не особо интересовалась делами мужа, поэтому его долгое отсутствие не напрягало. Она жила сама по себе, привыкшая всё делать своими руками, не прося помощи. После очередного отъезда Филя не вернулся, не объяснился и не попросил прощения.

— А нечего было замуж выходить, — судачили женщины, узнав о Филе и Анне. — Привыкли наши бабоньки назло делать. Ну, женился на другой, зачем же за первого встречного выходить?

— Сама виновата. Небось, теперь в подушку воет, — рассуждали старушки.