Меж трех огней. Роман из актерской жизни

Николай Лейкин, 1902

В этом романе сатирика-классика читатель получает возможность проникнуть в закулисье театральной жизни начала XX века. Сопернические козни, покупные рецензии, невзыскательная публика, проблемы с финансированием и гонорарами и, конечно же, любовные интриги. В их сеть и попал главный герой произведения – актер Василий Лагорский. Следуя своей привычке, в каждом гастрольном городе он заводил по любовнице-коллеге. И надо же было так сложиться, что, когда он решил вновь сойтись с женой, приехав на летний сезон в Петербург, его предыдущие пассии оказались поблизости. И каждая требует денег, внимания, времени, а еще в труппе появилась молодая перспективная актриса…

Глава VIII

Лагорский хоть и дал слово Малковой поехать к ее мужу торговаться насчет ее паспорта, но ехать ему очень не хотелось. Обещание это камнем легло на него.

«И жена со своими капризами… Ей делай то и это… Для нее хлопочи… А тут еще Малкова с паспортом… — рассуждал он. — Малкова, по всем вероятиям, думает, что я своих денег прибавлю к ее ста рублям за паспорт. А откуда я их возьму, если у меня три пятирублевых золотых с мелочью в кармане? А жена так совсем без гроша. Сегодня дал ей десять рублей на расходы по дому. Ведь это не в гостинице, где ешь, ешь, а потом заплатишь. Здесь за булку, за кусок мяса, за рыбу сейчас деньги на бочку. Говорил я ей о самоваре и лампе, а теперь она требует, чтобы я самовар и лампу купил. И дернула меня нелегкая за язык! Да… Сегодня перед спектаклем придется еще портнихе платить! — вспоминал он. — Жена отдала портнихе два платья расставлять. Растолстела она, как корова, стала примерять платья, и корсажи не сходятся. А сколько я ворчанья-то вынес, что она растолстела! Как будто я виноват в этом».

Лагорский махнул рукой.

Репетировать он начал в самом мрачном настроении духа. Паспорт Малковой сидел у него, как гвоздь, в голове.

«А что, не послать ли нам Мишку Курицына сына торговаться насчет паспорта-то? — мелькнула у него мысль. — Он сторгуется с мужем, муж приготовит паспорт, а потом заплатим мужу…»

Во время перерыва репетиции он сказал об этом Малковой.

— Какой такой Мишка Курицын сын? — воскликнула Малкова и вся вспыхнула.

— Да Перовский… Тальников… простак… который играет Савушку… Тот самый, который к нам в Казани каждое утро ординарцем бегал.

— Да ты совсем с ума сошел! Зачем же я буду в свои семейные дела чужого человека путать! С какой стати выдавать свои секреты? Ведь этого же никто в труппе не знает, что я каждый год от мужа откупаюсь. Никто даже не знает, замужем я или девица. А твой Курицын сын все и разгласит.

— С какой стати? Он преданный нам человек. Помнишь в Казани?.. Ему можно поручить под секретом.

— Преданный, но пьющий… А у пьяного язык всегда с дыркой. Он даже хвастаться этим будет под пьяную руку. Нет, Василий, ты обещал, и ты должен мне это устроить. Я вся твоя, я тебе беззаветно отдаюсь, и ты должен иметь обо мне хоть это-то попечение. Завтра ты сам съездишь.

Лагорский поскоблил пальцем за ухом и отвечал:

— Хорошо. Но предупреждаю тебя, Веруша, что если ты рассчитываешь и на денежную помощь с моей стороны, то есть что я прибавлю к твоим ста рублям от себя, то денег у меня теперь нет.

— Да, я хотела тебя об этом попросить, Вася, помоги мне. У меня тоже денег нет. Эти заветные сто рублей были приготовлены, но других денег нет. Ты спроси денег в конторе и уж уплати мужу, что он будет требовать лишнее. Теперь в конторе дают вперед.

— Да уж взято… Я взял…

— Ах, как же это так?.. Ну, заложи что-нибудь… Мне заложить нечего, кроме гардероба… А гардероб, сам знаешь, нужен… Ведь начнутся салонные пьесы. А в конторе у меня взято.

— Хорошо. Я достану немного денег… Но немного… Не больше пятидесяти рублей… Эти деньги, может быть, мне и в конторе дадут… Но возьми и ты в конторе. Я отдам тебе потом в разгаре сезона, когда управлюсь со своими делами, а теперь, Веруша, не могу.

— Заложи булавку с жемчужиной. Под нее тебе в Казани пятьдесят рублей давали.

И Малкова ткнула Лагорского в красный галстук, в который была воткнута булавка с крупной жемчужиной.

— Кроме того, ты мне рассказывал, что у тебя тот серебряный портсигар цел, который тебе в Казани поднесли.

— Ценные вещи дают, друг мой, актеру некоторый апломб, так сказать, придают ему вес, — сказал ей Лагорский. — Но делать нечего, заложу что-нибудь. Знай, однако, что больше пятидесяти рублей я не могу, решительно не могу.

В конце репетиции зашла за Лагорским в театр жена его Копровская, села и из-за кулис стала смотреть, как он кончает горячую сцену пятого акта. Он увидал ее и вздрогнул, спал с тона и стал вести сцену вполголоса.

«И чего это ее принесло! — подумал он. — Вдруг Малкова попросит меня знакомить ее с женой?»

Но Малкова не заметила его жены и, кончив пьесу, пошла в уборную примерять костюмы, где ее ждала костюмерша. Лагорский тоже сделал вид, что не замечает жену и направился в мужскую уборную, но жена догнала его.

— Я к тебе… Я за тобой по дороге зашла. Пойдем домой. У нас уж давно репетиция кончилась, но я все с портнихой возилась. Ужасная история! Представь себе: портниха отказывается расставить корсаж голубого платья с кружевами, говорят, что запасов нет, и я должна буду играть в желтом, а оно совсем отрепано. Ведь это ужас что такое! И для первого-то выхода.

— Полно, Наденочек, по-моему, оно очень и очень еще недурное платье, — утешал жену Лагорский.

— Молчи. Что ты понимаешь! Ничего ты не понимаешь! — закричала она. — Да и не хочешь ничего понимать, что до жены касается! Вот если бы что касалось Малковой…

— Пошла… поехала! — махнул рукой Лагорский. — Ах уж мне эти сцены ревности! И хоть бы мы были особенно нежные супруги… то есть я-то с тобой и ласков, и приветлив, а ты только фыркаешь, упрекаешь и ругаешься.

— Да как же к тебе иначе-то относиться, если ты этого не заслуживаешь! Ласков, приветлив… А оказывается, прошлый раз обедать-то ты к Малковой убежал, а вовсе не в ресторане обедал. А я тебя ждала и сидела голодная. Мне, брат, все рассказали, какой ты петушишка. Я имею все сведения. Ну что ж, устроил ты то, что я просила? — задала она вопрос.

— А что такое? — спросил он.

— Забыл! Забыл о том, о чем я просила! Забыл, от чего зависит судьба и успех твоей жены?! — закричала она. — Ну, супруг! Вот если бы Малкова тебя попросила, то я уверена, что ты распялся бы за нее. Да еще распнешься. Увижу я… Ведь выход-то ее первый на сцену завтра.

— Да что такое? Только не кричи, пожалуйста, не делай скандала… — остановил ее Лагорский.

— Я просила тебя похлопотать насчет моего приема сегодня вечером… Просила похлопотать… устроить… посадить в театр кого-нибудь из знакомых тебе… Ведь меня здесь не знают… А нельзя же без хлопка уйти.

— Ах, это-то? Похлопать? Это я все сделал… Будь, Наденочек, покойна… — соврал Лагорский, замявшись. — Будут наши, и я просил их.

— Да кого? Кого ты просил-то? — допытывалась Копровская.

— Все наши будут… Все собираются. Они поддержат тебя. Тальников… Это верный человек… Он мне преданный. Маркин такой есть… Он будет. Наконец, я сам… Музыкант один есть из Казани. Он…

Копровская протянула ему несколько билетов.

— Напрасно покупала. И так впустят. Да я сказал и портным. Они похлопают. Аплодисменты будут. С треском… — проговорил Лагорский.

— Ты дай им на пиво, Вася… Пусть постараются. Ведь только бы начать, а там и публика поддержит.

У меня роль выигрышная… Уходы хорошие… Всегда важны первые хлопки.

— Будет исполнено. О чем ты беспокоишься!

Копровская успокоилась.

— Ну, пойдем… — сказала она. — Надеюсь, что уж сегодня-то домой обедать? Не пойдешь к своей Малковой.

— Да что ты, Веруша!.. Брось…

— Вот уж ты даже ее именем меня называешь. А еще смеешь оправдываться. Нет, так нельзя…

Лагорский совсем запутался. Он покраснел.

— Прости, Надюша… Смешал… — сказал он. — Ведь целую пьесу сейчас с ней вел. Пьесу в пять актов.

— Молчи. Не оправдывайся. Ведь не Верушей же ты ее называл по пьесе.

Лагорский виновато следовал за женой и бормотал:

— А насчет поддержки не беспокойся. Поддержка будет… Тальников… портные… наши музыканты… Я сам… Да и вообще всех наших попрошу…