Меж трех огней. Роман из актерской жизни

Николай Лейкин, 1902

В этом романе сатирика-классика читатель получает возможность проникнуть в закулисье театральной жизни начала XX века. Сопернические козни, покупные рецензии, невзыскательная публика, проблемы с финансированием и гонорарами и, конечно же, любовные интриги. В их сеть и попал главный герой произведения – актер Василий Лагорский. Следуя своей привычке, в каждом гастрольном городе он заводил по любовнице-коллеге. И надо же было так сложиться, что, когда он решил вновь сойтись с женой, приехав на летний сезон в Петербург, его предыдущие пассии оказались поблизости. И каждая требует денег, внимания, времени, а еще в труппе появилась молодая перспективная актриса…

Глава X

Лагорский бродил по ресторану, по веранде, пристроенной к ресторанным залам, смотрел на съезжавшуюся в сад и театр публику, отыскивая глазами Тальникова, чтобы попросить его поддержать жену аплодисментами, но Тальникова не было. Лагорский хоть и уверял жену, что сговорился уже насчет ее поддержки с Тальниковым и другими лицами, но врал. До сих пор он ни к кому еще не обращался по этому предмету, а потому был в страшном затруднении. Он вышел в сад, искал его в саду, но и в саду его не было. Но вот Лагорскому попался актер Колотухин, служивший с ним вместе в труппе театра «Сан-Суси». Это был пожилой человек, полный, с седой щетиной на голове и мешками под глазами — комик и резонер. Он важно прохаживался по саду с сигарой.

— Не видали ли вы тут, Алексей Михайлыч, Тальникова? — обратился к нему Лагорский. — Я Тальникова ищу.

— Рыбу удит, — флегматично отвечал Колотухин.

— Как рыбу? Где?

— На реке. Трое их давеча с удочками отправились на реку. Он, Подчищаев и еще кто-то. Заходили ко мне на дачу в садишко червей искать… Но какие у меня черви! «Вы, — я говорю, — в навозной яме ищите, а то под камнями».

Лагорский рассердился.

«Нашел время рыбу удить! Будто бы другого-то времени не было, — досадливо подумал он. — Да и нужного человека сманил. Ведь этот Подчищаев также мог бы пригодиться для аплодисментов. Черт!»

— У меня, Алексей Михайлыч, сегодня жена в первый раз играет, — сказал он Колотухину.

— Копровская? Знаю. Хотя недавно узнал, что она ваша жена, — отвечал Колотухин.

— Так вот, если будете в театре, то поддержите ее, пожалуйста. По-товарищески прошу.

— Гм… А ловко ли это будет? Ведь тут сегодня наш султан и повелитель Чертищев (так звали содержателя театра и сада «Сан-Суси»). Я видел его сейчас.

— Что ж такое Чертищеву-то? — спросил Лагорский.

— Как что? Батенька! Ведь он и Артаев — это, в некотором роде, гвельфы и гвибеллины. Два театра рядом… И оба перебивают друг у друга публику. Война Алой и Белой роз также, если хотите.

— Полноте, Алексей Михайлыч. Я по-товарищески прошу.

— Мстить будет.

— Ну, как хотите. Откровенно говоря, я вас считал выше всего этого.

— Да я и то выше… А я слышал так, что сегодня сюда… Чертищев, то есть… Я так слышал, что он от себя более десятка разных свистунов и шикальщиков подсадил. Портные наши будут, бутафоры, билетеры. И приказано им шикать.

— Да что вы! — проговорил Лагорский и упал духом, ибо чувствовал, что попытка его создать клаку жене удасться не может.

— Так слышал. Я в пивной слышал. Давеча слышал. И за что купил, за то и продаю, — проговорил Колотухин. — Впрочем, я-то, может быть, и похлопаю вашей жене, если Чертищев в это время на меня смотреть не станет. Он промышленник, а она все-таки актриса, товарищ.

— Благодарю вас за обещание.

Лагорский отошел от Колотухина.

«Ну, не стоит и подговаривать на аплодисменты, если это так… Уж если портные наши и бутафоры подговорены, то кого же я-то подговаривать буду!» — подумал он и натолкнулся на Малкову.

Нарядно и очень к лицу одетая, в какой-то особенной шляпке, в которой Лагорский ее еще не видал, она шла под руку с любовником Чеченцевым.

— Ну вот и отлично. Мой кавалер нашелся. Больше я не хочу вас затруднять. Он сейчас сменит вас, — сказала она Чеченцеву, высвободила свою руку от него и взяла под руку Лагорского. — Все по жениным поручениям хлопочешь? — тихо спросила она его.

— Хлопотать-то, оказывается, невозможно, — отвечал Лагорский. — Представь себе, Веруша, что я сейчас узнал от нашего Колотухина! Здесь сегодня подсадка в театре будет… подсадка от нашего Чертищева… и наши портные, и вся прислуга шикать будут здешним актерам.

— Ну-у-у? — протянула Малкова. — Стало быть, и здешняя челядь завтра будет шикать нам в нашем «Сан-Суси»?

— Да уж само собой в отместку, если Артаева спектакль ошикают. Не миновать и нам.

— Василий! Ведь надо меры принимать. Так, спустя рукава, нельзя…

Малкова совсем встревожилась. Лагорский сказал:

— Какие же можем принять меры? Тут нет мер. Вот посмотрим, что здесь будет. Ах, бедная жена! Мне ее жалко как товарища!

— Хоть при мне-то оставь. Ну что ж все жена да жена! Я, Василий, тебе скандалы делать буду!

— Да ведь я по человечеству… Как актрису мне ее жалко. За что ошикают?

— Ну и называй ее Копровская, а не жена. А то жена, жена… Я твоя жена… фактическая жена. И странное дело: ее жалеешь, а меня не жалеешь. Ведь точно так же завтра и на меня ополчатся, и, может быть, даже сильнее.

— Не думаю. Ведь сегодня в распоряжении Чертищева весь служебный персонал сада и театра. У нас в «Сан-Суси» спектакля нет. А ведь завтра-то у Артаева в «Карфагене» такой же спектакль будет, как и у нас, так откуда он людей-то преданных возьмет, чтобы нам шикать? Ну, пошикает кто-нибудь, а наши ресторанные заглушат хлопками.

— Ах, дай-то бог, — проговорила Малкова. — Можешь ты думать, Василий, я уже теперь вся дрожу.

— Полно. Успокойся. Надо будет просить нашего Чертищева, чтобы он завтра во время спектакля отрядил официантов, что ли, чтобы они нас защищали, — сказал Лагорский.

— Похлопочи, Василий.

— Да и тебе, Веруша, следует похлопотать. Обратись завтра и ты к нему с просьбой. Ведь это шкурный вопрос…

— Всенепременно же… Но как это неприятно! Боже мой, как это неприятно, когда два театра враждуют! Я раз попала в такое положение в Харькове. Так, можешь ты думать, никто никакого успеха… Наконец кончилось тем, что сборы начали падать.

Лагорский и Малкова шли под руку по площадке сада среди публики.

— А где мы сядем в театре? Ты схлопотал что-нибудь? — спросила она. — У тебя ложа, что ли?

— Ничего еще не схлопотал. Где же схлопотать-то!

— Как же это так… Жена играет, а у тебя даже и места нет, где сесть.

— Свободные билеты обыкновенно выдают после начала первого акта, — сказал Лагорский.

— Но ведь можно загнуть билет в кассе, а продадут его и явится публика — можно пересесть на другое место. Твоя жена выходит в начале первого акта, и мне хочется видеть ее выход. Актриса-то она, говорят, с изъянцем, но все равно я хочу ее посмотреть. Поди к ней и попроси, чтоб она потребовала в кассе для нас ложу загнуть. Она здесь все-таки премьерша и может потребовать.

Лагорский мялся. Ему не хотелось, чтобы его жена со сцены увидала его в ложе с Малковой. Да и не станет она выпрашивать для него ложу. Она сейчас скажет: «Для кого тебе ложу, если ты один».

— Но если нет лож, если ложи все проданы? — сказал он.

— Какой вздор! Наверное есть. Ну да все равно: если нет лож, иди и проси два кресла.

— Хорошо, хорошо. Но я немножко повременю. Я ищу Тальникова.

— Тальников на реке рыбу удит. Я видела его. Сидит с удочкой. Иди, Василий, и проси, чтобы два кресла загнули. А я вот тут на скамейке подожду тебя.

И Малкова высвободила из-под руки Лагорского свою руку.

Лагорский зашагал к театру.

— Да не засиживайся там около своей жены! — крикнула она ему вслед.