Меж трех огней. Роман из актерской жизни

Николай Лейкин, 1902

В этом романе сатирика-классика читатель получает возможность проникнуть в закулисье театральной жизни начала XX века. Сопернические козни, покупные рецензии, невзыскательная публика, проблемы с финансированием и гонорарами и, конечно же, любовные интриги. В их сеть и попал главный герой произведения – актер Василий Лагорский. Следуя своей привычке, в каждом гастрольном городе он заводил по любовнице-коллеге. И надо же было так сложиться, что, когда он решил вновь сойтись с женой, приехав на летний сезон в Петербург, его предыдущие пассии оказались поблизости. И каждая требует денег, внимания, времени, а еще в труппе появилась молодая перспективная актриса…

Глава XVII

Лагорский выложил на стол восемьдесят рублей и сказал мужу Малковой:

— Ну, милостивый государь, давайте скорей паспорт. Тот задумался.

— А не лучше ли будет, если я вручу ей этот паспорт сам? — проговорил он. — Согласитесь сами, что ведь это документ, а я вас совсем не знаю.

— Я Лагорский. Известный актер Лагорский-Двинский. Посмотрите сегодняшние афиши, и вы там увидите мою фамилию. Меня пол-России знает.

Лагорский произнес это, гордо выпрямившись и тыкая себя в грудь.

— Верю-с. Но ведь документиком-то вы не можете подтвердить, что Вера Константиновна прислала вас за паспортом, — доказывал муж Малковой. — А я служил, заведывал канцелярией волостного правления и порядки знаю, с законами знаком. С паспортом надо осторожно… — прибавил он.

— Я могу выдать вам расписку в получении паспорта.

— Вот разве это. Впрочем, и это не подходит. Она действительно говорила мне прошлый раз, что пришлет для переговоров Лагорского… Кажется так: Лагорского. Но о вручении паспорта Лагорскому ничего не сказала. Да и Лагорский ли вы? Конечно, я вам должен верить, но…

— Я могу вам это доказать… афишей… Две афиши при мне, — сказал Лагорский и сунул руку в карман.

— Какое же это доказательство! Еще если бы при вас был вид на жительство…

— Вид на жительство тоже при мне, но там я не Лагорский-Двинский, а Чарушкин. По сцене же я Лагорский-Двинский, и под этой фамилией меня всякий знает.

— Ну вот видите: Чарушкин. Вера Константиновна тоже не Малкова. Малкова — ее девичья фамилия. По мужу она просто Петрова, потому что я Петров.

— Это я знаю. Иначе бы я не мог вас разыскать.

— Фамилии-то у вас обоих ненастоящие. Смотрите, какой переплет из всего этого выходит. Нет, уж лучше я сам вручу ей вид на жительство.

— Тогда поедемте к ней со мной сейчас, — предложил Лагорский, собрал со стола деньги и спрятал в карман.

— Охотно… Идемте, — согласился муж Малковой, поднимаясь со стула. — Но вы не обидитесь, что я при вас буду переодеваться? Мне нужно надеть крахмальную сорочку, а другого места у меня нет.

— Вы переодевайтесь. А я подожду вас на улице, за воротами.

— Хорошо! Так я сейчас… Да выпейте вы водочки-то на дорожку… — предложил Лагорскому муж Малковой. — Может быть, теперь уж и пришло ваше время для того, чтобы выпить, а мне все-таки компания…

Дабы потешить мужа Малковой, Лагорский согласился и выпил водки, чокнувшись с ним.

Через десять минут Лагорский и муж Малковой ехали в извозчичьей пролетке в театр «Сан-Суси». Муж Малковой был одет в потертое черное пальто и в белый демикатоновый картуз. Высоких сапог он не снял, черная косынка окутывала его шею, и белая грудь крахмальной сорочки хотя виднелась, но воротничка из-за косынки выставлено не было. По своему виду он походил на приказчика с барок или лесных гонок, но ничего в нем не напоминало, что он отставной подпоручик. Переодеваясь, он, очевидно, выпил всю водку и под влиянием выпитого говорил без умолку.

— Ведь я отчего с жены беру деньги за паспорт? Оттого, что она, уходя в актрисы, обещалась мне возмещать все протори и убытки, которые произойдут в доме при отсутствии хозяйки, — рассказывал он Лагорскому. — А убытки есть, и порядочные есть. Кто приглядит за всем? Некому приглядеть. Да-с. А то ведь я очень хорошо понимаю, что иначе было бы неблагородно брать деньги. Я человек благородный и интеллигентный…

Лагорский отмалчивался.

— А расстались мы с Верой Константиновной честь честью, — продолжал муж Малковой. — Ни драк особенных, ни зверств она от меня не видала. Раз только я вспылил, когда пришел домой и увидал сцену нежничанья ее с этим самым актером Перелесским… Попросту говоря, они сидели обнявшись и целовались. Ну, тут я…

— Не будем об этом говорить… — перебил его Лагорский, которого покоробило от этого рассказа.

— Ах, и вы ревнуете! Но вообразите, каково было мне-то! — подхватил муж Малковой.

— Бросьте.

— Да, конечно, лучше бросить. Дело это теперь уже давнее. Все это быльем поросло. А на другой день она мне говорит: «Так и так, отпусти меня играть в губернский город в театр, мне предлагают сто рублей в месяц жалованья и бенефис». Плач, истерики — ну, я и выдал ей паспорт. А теперь сколько она у вас в театре получает? — поинтересовался муж Малковой.

— Право, я не знаю, господин Петров, — отвечал Лагорский. — У нас в труппе контракты не оглашаются.

Муж Малковой усмехнулся и покачал головой.

— В интимных отношениях с женщиной находитесь да не знаете? Странно… — сказал он. — И даже невозможно этому поверить.

— Не будем об этом говорить! — вырвалось у Лагорского. — Как вы можете утверждать о каких-то интимных отношениях, когда не знаете!

— Полноте. Так зря не пойдете хлопотать о паспорте. Да к тому же, еще говорите, что тридцать рублей от себя даете. Вздор, пустяки, — не унимался муж Малковой.

— Я вас прошу замолчать, господин Петров! — возвысил голос Лагорский и сказал это так строго, что даже извозчик обернулся и в недоумении посмотрел на него.

Но муж Малковой не унимался.

— Да перед кем вы стесняетесь-то? Перед кем церемонитесь-то? Передо мной, что ли? — сказал он. — Так я, батенька, теперь к этому так равнодушен, что мне решительно все равно, с кем она живет. Теперь уж я сам обзавелся давным-давно другой бабой. А вот за протори и убытки мне плати. Требую и за грех не считаю. А вовсе не за конфуз беру, вовсе не за то, что она своим поведением конфузит мою фамилию. За конфуз деньгами не утешишь.

— Какой вы циник, господин Петров! — опять вырвалось у Лагорского.

Муж Малковой не возражал. Через несколько минут он стал просить Лагорского заехать по дороге в трактир и «выпить по чапорушечке», но Лагорский и на это не согласился.

— Не хотите? Жаль. А между тем вам следовало бы меня угостить. Прямо из деликатности следовало бы… — говорил муж Малковой. — Ведь я вам сто двадцать рублей спустил за паспорт-то. Ну да бог с вами!

Лагорский молчал и нетерпеливо ждал, когда они приедут к саду «Сан-Суси». В конце пути, уже близ самого сада «Сан-Суси», муж Малковой, увидав трактир, заговорил:

— Остановитесь, голубчик, у трактира… Я забегу и на свои выпью. Я на скору руку…

Лагорский и на это не согласился.

— После выпьете, после. Получите деньги, вручите Вере Константиновне паспорт и тогда пейте, сколько хотите, — сказал он.

— Злой вы человек… — пробормотал муж Малковой, трогая Лагорского за плечо. — Совсем злой. И с чего вы так против меня? За что? А между тем ведь мы с вами по Вере-то Константиновне свояки… Хоть вы и отрекаетесь, а свояки…

Они подъехали ко входу сада «Сан-Суси». Лагорский выскочил из пролетки и стал рассчитываться с извозчиком. Вылезал из пролетки и муж Малковой и бормотал:

— Буфет здесь, наверное, есть, стало быть, я и доволен, что и требовалось доказать.