Золотая Орда. Освобождение

Мила Дрим

У настоящей любви бывают испытания.И, кажется, это коснулось и нас.Тучи сгущаются над нашими головами, завистники не дремлют, и люди, которым доверяли раньше, готовы погубить твоё счастье.Хватит ли у нас сил спастись и, самое главное, сохранить семью и любовь друг к другу?

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Камила

Ильнур и Наиль «сдали» меня в роддом. Обернувшись, я заметила, какими были выражения на их лицах — обеспокоенными, растерянными.

— Все будет хорошо, — скривив лицо от нахлынувшей боли, произнесла я на прощание. Уже не смея смотреть на братьев, я направилась в приемное отделение. После одной, крайне неприятной процедуры, меня, одетую в широкую, но такую короткую сорочку, которая едва прикрывала мою попу, повели прямо в предродовое отделение.

Запах лекарств, холод, исходящий от стен, насмешливые разговоры медсестер, приглушенные стоны рожениц, и осознание того, что, кроме меня, никто не пройдет этот путь, все окутало меня с головы до ног.

Схватки в очередной раз напомнили о себе, и я вцепилась в кровать. Пытаясь дышать, как учили на видео, я наивно надеялась, что мне это поможет.

Но ближе к рассвету все изменилось — схватки сталь столь сильными, что мое горло и легкие разрывало от крика. Я окинула предродовую палату затуманенным от боли взглядом — две женщины, что были здесь, уже благополучно разродились. Я же — продолжала находиться в подвешенном состоянии, не понимая, когда же придет и мой час встретиться с ребенком.

Я снова закричала, хватаясь за железную кровать столь сильно, что на моих руках вздулись вены.

Боль была слишком сильна, а я, судя по всему, слишком слаба. В короткий момент передышки между схватками, я устремила затуманенный взор в окно — там начинался рассвет.

— Тимур, где же ты, — еле выдохнула я, а потом, боль снова накрыла меня, заставляя еще сильнее закричать…

Сквозь звуки телевизора, показывавшего передачу «смак», которую смотрели где-то там, послышались женские голоса. Они стали различаться все громче и громче. Наконец, нарушив мое затянувшееся одиночество, в палату зашли врач и медсестра. Последняя — прикрепила к моему каменному животу датчики.

— Ктг хорошее, — изрекла рыженькая медсестра, окидывая меня теплым взглядом. Она отошла в сторону — и очередная схватка скрутила меня столь сильно, что я снова закричала.

— Что уж, так больно? — вопросила врача, ощупывая живот своими прохладными пальцами. Боже, прохлада была сейчас самое приятное — потому что мое тело горело от боли.

— Больно, — не узнавая свой осипший голос, ответила я.

— Ой, а с мужиком спать не больно, а рожать больно, — в голосе врача сквозило осуждение, — Ирина! Давайте капельники поставим, пусть женщина отдохнет.

Прохладная жидкость потекла по моей правой руке.

— Это — промедол. Сильная вещь, его применяют военные, так что, поспишь, отдохнешь, а потом — на кресло, рожать.

Врач и медсестра снова ушли. Я прикрыла глаза, окунаясь в забытье. Я честно надеялась, что промедол подействует. Но мое желание проконтролировать ситуацию, не упустить чего-то важного, не позволили мне — ни уснуть, ни забыться сном, ни, тем более, отдохнуть. Я снова горела в агонии боли.

Когда на пороге замаячили люди в яркой медицинской одежде (и я поняла, что они с реанимации), я готова была побежать за ними (насколько это было вообще возможно в моей ситуации). Я знала — они пришли за мной. А это значило лишь одно — впереди ожидало кесарево сечение. Но мысль об операции не пугала меня. Лишь бы дочка родилась живой. Лишь бы эта боль закончилась. Сквозь приглушенный гул я услышала старческий, женский голос:

— Вы чего девчонку мучаете? Неужели нельзя было поставить капельник? Так, Ирина, давай попробуем.

Все закрутилось — завертелось вокруг меня. Люди из реанимации исчезли. Я каким — то образом оказалась уже в родовой палате. Минута, две… Усилия, вздох, снова усилия, и молитва, которую отбивало сердце: «Господи, помоги».

Пасмурный день наполнился криком. Но уже не моим криком — кричала наша с Тимуром дочь.

Тимур

Я услышал щелчок. Потом еще и еще. Болгарин пытался сделать невозможное.

— Ты подписал себе смертный приговор, лживая тварь, — спокойным, будничным голосом вынес я свой вердикт.

Болгарин швырнул пистолет в меня и попытался убежать, но одного выстрела оказалось достаточно, чтобы пуля, вошедшая через затылок, разорвала его лживую морду.

— Ты был кидальщиком, и сам себя кинул, — брезгливо произнес я.

Мы скинули тело в овраг, поросший кустарником. Даже если его найдут, опознать не смогут. А волки с заповедника сделают свою работу. В этом мы были похожи: они — санитары леса, а мы — городов.

Мы выехали из города, и я, наконец, мог позвонить любимой. Гудок, второй, третий — Камила не брала трубку. Я, немного обеспокоившись, набрал Ильнуру.

— Ильнур, у вас там все в порядке?

— Ну, как в порядке. Вроде в порядке. Камилка рожать пошла. Сам понимаешь, нас туда не пускают. Мы рядом с роддомом, — голос Ильнура был виноватый.

— Номер роддома? — я чуть сильнее сжал телефон.

— Второй.

— Хорошо, будьте там.

Я позвонил своему человеку и попросил его узнать, как обстоят дела с родами Камилы — его жена работала там врачом. Не получив ясного ответа, я уже потребовал проконтролировать этот процесс. Я заметил, что волнуюсь — всякие глупые мысли стали закрадываться мне в голову. Я вспомнил молитвы, и какое-то время повторял их. Не выдержав тишины, Рустем спросил:

— Все в порядке?

— Думаю, да, моя рожает, — максимально спокойным голосом сообщил я. А внутри — бушевала буря.

— Понятно, — Рустем, как всегда, был краток. И только по его ухмылке было понятно, что он рад.

Я сделал звонок Султанчику.

— Алло. Вылетай, клиент ждет. По прибытию дам координаты.