У любви правил не бывает

Елена Тершукова

Валя и Виктор – обычные молодые люди, живущие во второй половине XX века. Они познакомились и полюбили друг друга. Смогут ли они сохранить свою любовь на долгие годы? Вынесут ли испытания, которые приготовила им жизнь? Кто знает…

© Елена Тершукова, 2023

ISBN 978-5-0060-8440-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. У любви правил не бывает

Виктору пришло время жениться. Он-то не особо хотел — ему и так хорошо, да давили со всех сторон.

Во-первых, мать. Отец погиб на войне, мать их троих одна вырастила. Устала все на себе тащить. Конечно, теперь они все взрослые и уже работают, матери намного легче, но ей хотелось и дом новый поставить (старый совсем разваливается, да и мал), и вообще — стабильности. А тут такой случай: с директором совхоза породниться! И сам директор — давай, мол, девке восемнадцать, чего тянуть. Но главное — Надя. И что ее угораздило в Виктора влюбиться? Свататься к ней, вон, чуть ли не каждую неделю ездят. Да и то сказать: такую-то жену иметь кому не охота? Красавица — на лицо хороша; коса ниже пояса; фигура — все на месте — и грудь, и попа, и талия. Настоящая казачка! Да еще и богатая! А вот у Виктора душа не лежит.

Надя родилась в начале войны. Отца, понятно, на фронт забрали, мать, как все женщины той страшной поры, за троих работала. Ну, и, видимо, надорвалась — муж с войны вернулся победителем, живой (что уже счастье), здоровый, с руками-ногами, а вот детей у них больше не случилось. Отца Надиного скоро после войны директором совхоза поставили. Мужик он неглупый, хозяйственный. Совхоз на хорошем счету, руководитель не в накладе. Так что росла Надя если и не наследной принцессой, но что-то около того. Любое желание родители исполняли для своей единственной доченьки. Ну, а так как росла Надя в Советской стране, и воспитывалась в советской школе, то и никаких сумасбродств себе не позволяла. Ну, одета получше, да ест повкуснее, чем другие дети — только и всего. Да еще книг отец из города по ее заказам множество привозил.

И вот однажды, сидя на любимом месте над рекой за любимой книжкой стихов, и увидела Виктора. То есть видела-то она его много раз и раньше — в совхозе работал, и отец его даже хвалил как-то, мол, смышленый парень и не шалопай. Да и жили недалеко друг от друга. Ну, парень и парень, симпатичный, веселый, вечно в компании друзей-приятелей. Да и взрослый совсем — на четыре года старше! А тут вдруг подошел. Шел с купания, почему-то на этот раз один. Ну, и подсел к Наде. Поинтересовался, что читает, почему именно тут, у реки, а не дома на мягком диване, еще что-то спрашивал… Проболтали чуть не до вечера, пока оба не спохватились, что домашние, наверное, их уже давно потеряли. А потом Надя поняла, что думает о Викторе постоянно. И что она влюбилась. И что мужем ее Виктор будет.

Так и объявила родителям, когда очередное сватовство затевалось: она уже выбрала, и точка. Иначе вообще замуж не выйдет. Родители, конечно, слышать не хотели — парень-то неплохой, но голытьба ведь! Пришлось и поплакать, и покричать, и даже пообещать утопиться. Но, в конце концов, после месяца Надиного упорства, отец рукой махнул. Ладно, лишь бы единственная доченька счастлива была, а в люди выведем.

Оставалось дело за малым — Виктору сказать. Тут его мать помогла. Родству будущему с такими людьми безмерно обрадовалась, сказала, сама все сыну объявит. Ну и объявила. Сын сначала — в штыки: а как же любовь? Но мать быстро его уговорила. Девка красивая, здоровая — детки будут хорошие; его, Виктора любит, вон, чуть ли не топиться вздумала. Ну и отец директор совхоза, дом богатый — тоже не лишнее. Так что если не хочет всем жизнь испортить, то женится. А там недаром говорят: стерпится — слюбится.

С Надей поговорили, объяснились. В общем, договорились. Даже встречаться стали. Просто гуляли да на танцы вместе ходили, хотя Наде, наверное, большего хотелось.

Ну уж идти в приймаки в директоров дом Виктор наотрез отказался. Значит, надо новый строить. Да заодно и матери. Надин отец обещал и материалами, и работниками обеспечить, но лес… Где его столько взять? В Сибирь ехать или в Карелию, что ли?

А тут и случай представился: узнал директор, что в лесхозы Карелии люди на работу требуются. Все разузнал — про условия, про зарплату. И решили, что Виктор туда поедет. Денег заработает, и разведает о возможности лес купить да переправить.

Надя, как услышала, что уедет любимый в далекую Карелию, да еще неизвестно, на сколько, отцу пенять стала, опять плакать пыталась. Ну, тут уж он на своем крепко стоял. Во-первых, дочка за это время себя проверит, может, забудет через неделю свою прихоть. А во-вторых, и Виктор пусть покажет, на что он годен. Справится — значит, годится в зятья.

Ну уж одно сумасбродство Надя тут совершила: уговорила Виктора татуировку себе на руке сделать: сердце, а в нем имя — Надя. А чтобы не забывал. И еще, Надежда про себя думала, чтобы девчата тамошние видели — не свободен парень! Татуировку-то уж не смоешь, небось.

В общем, вскоре после Нового года Виктор поехал в Карелию, в поселок Летний. Ага, «Летний» — морозы за тридцать, а он в ботинках! Хорошо, сразу, как оформлялся, валенки выдали, без них тут зимой просто невозможно.

И заработал неплохо, и лес умудрился отправить, и Валюшку встретил. У Валюшки кавалеров всегда было — хоть отбавляй: хоть росточком не вышла, да и на лицо не красавица, так, обычная, но бойкая, веселая. И на Летней (где практику от педучилища проходила) сразу же приглянулась хорошему парню. Инженер (по тем временам, считай, элита), высокий, симпатичный, не пьет. В общем, счастливый билет для любой девушки. Один изъян — обеих ступней у него не было. Но кто не знал, так даже и не догадывались: и танцевал не хуже других, и на мотоцикле (тоже невиданная роскошь — свой мотоцикл!) гонял. Так что Геннадий Валюшку на всех танцах приглашал, да уже и замуж позвал, да та отнекивалась, хоть и обидеть жалко было. Ну вот по всем статьям хорош парень, а не лежит душа. А тут Виктор! Тоже «первый парень на деревне», все девушки и дамочки помоложе не прочь были с ним роман закрутить. И вот любовь с первого взгляда у обоих. На первых же танцах Виктор решил, что эта девушка будет его. Пошел приглашать на танец, да не успел — Геннадий ближе оказался, раньше пригласил. Да еще пижон такой — на улице мороз, все в валенках да сапогах, кто пофасонистее, а этот в ботиночках! Ну, а с пижонами у нас разговор короткий — Виктор, недолго думая, как только танец закончился, позвал соперника на улицу «покурить», а там сказал, что с Валей он будет, так что Геннадий чтобы к ней не подходил. Тот от такой наглости опешил поначалу, потом же попытался объяснить, кто есть кто и у кого какие серьезные намерения, не то, что у каких-то случайных залетных. Ну, слово за слово, как водится, и готова драка. В зал, где танцевали, кто-то прибежал с криком, Валька, мол, Генка с новым парнем дерется! Валя — на улицу. Так и есть, уже по снегу катаются. Она Виктора за пиджак схватила, тот повернулся, а она ему в лицо: — Как тебе не стыдно! У него же ног нет!

Это было как ушат холодной воды. Виктор ошеломленно посмотрел на Валю, на Геннадия, на его ноги в ботинках.

— Как это — ног нет? А это что тогда?

— Протезы! Конечно, он устоять не мог на протезах-то, а ты и рад, с ног его сбил!

— Так я же не знал! — Виктор поднялся сам и за руку помог подняться Геннадию. — Прости, друг! Знал бы, не полез в драку! Но и ты знай, я от своих слов не отступлюсь!

— А вот это уж девушка должна решать, с кем она встречаться станет. Да и вообще, ты приехал и уехал, а нам тут жить. И нечего в наши дела лезть!

— Ну как приехал, так и остаться могу. А Валя — да, пусть она решает. Как скажет, так и будет.

Через месяц, на Валин День рождения, Виктор с Валей расписались в мастном сельсовете. Пришла с работы Нина, старшая Валина сестра, а они сидят, вино пьют с конфетами. Нина спросила, День рождения, мол, празднуете? А они хохочут: — Свадьбу!

…И жили они долго и счастливо. Вот только всю жизнь, даже в самую жару, Виктор всегда носил только рубашки с длинными рукавами. Татуировки-то не смываются…

Глава 2. Ну, любовь. А дальше что?

Какой же богачкой Валя себя чувствовала всего каких-то несколько дней назад!

Виктор хорошо зарабатывал, так что у них накопилась немаленькая сумма, да она еще декретные получила! А приехали к его матери — Виктор большую часть матери отдал, на строительство. А сестра Витина, Нонна, Валю спросила:

— А ты что, нахлебницей приехала сюда?

И смотрит насмешливо.

Валя растерялась:

— Ну, я же не к чужим приехала, а к вам. Да и Витя денег много вам дал…

— Так то Витя. А ты на его горбу думаешь всю жизнь просидеть, что ли?

— Почему это — всю жизнь? — вспыхнула Валя. — Я и сама работаю! И зарабатываю! И потом тоже на работу выйду!

— Ой, да что ты там зарабатываешь? Копейки, небось, и ребенку не на что купить будет, вон, даже ничего ему не привезла с собой!

— Не привезла, потому что рано было покупать. А деньги у меня есть. Вот пойду завтра и куплю все, что надо.

Нонна махнула пренебрежительно рукой.

— Купишь! Как же! Думаешь, в магазин пришла, и тут тебе все выложили — и пеленки, и распашонки, и одеяла?

— А разве нет? — Валя не поняла сарказма в Ноннином голосе.

— Тю! Совсем дурная! Где ж оно тебя дожидается? Это ж надо знать, куда идти!

— Ну, скажи, где, я схожу.

— Ой, сходит она. Это надо по всем магазинам идти, да продавщиц просить. Да они тебе и не дадут, скажут, нету.

— И что тогда делать? — Валя только сейчас поняла, какую глупость она сделала, не позаботившись заранее обо всем. У ее мамы-то, конечно, нашлись бы и пеленки, и распашонки, да и сестры бы помогли. А потом можно было и купить потихоньку все, что надо. А тут…

— Да ладно, давай свои деньги. Я сама завтра схожу, закуплюсь. Знаю, куда и к кому.

Валя пошла в комнату, которую отвели им с Виктором и достала деньги из чемодана. Она повертела пачечку в руках. Отдать все? А вдруг она сама что-то увидит в продаже, а денег не будет? — размышляла она.

Отсчитав половину, отнесла Нонне.

— Не густо, — хмыкнула та. — Зарабатывает она!

Валя пожала плечами, но говорить, что у нее есть еще, почему-то не стала.

Нонна проворно убрала деньги в карман.

— Ладно, скажи спасибо, что я добрая. Если мало будет, своих добавлю.

…Валя, обычно засыпавшая, только голова подушки коснется, провертелась полночи. То ли подушка слишком твердая, то ли в комнате холодно? Она потеснее прижалась боком к безмятежно храпевшему мужу.

Вот зачем они так с ней? Что мать, что Нонна — будто она им враг! Нонна насмехалась весь день, как приехали, мать что-то ворчит себе под нос и смотрит волком, а уж сморщится вся! А еще Валя слышала, как мать Вите выговаривала, мол, ну и женился, что «ничого вона нэ может — малэнька, да худэнька».

— Вот завтра я вам покажу — «малэнька, да худэнька»! — думала Валя. — Увидите, на что я гожусь!

После завтрака Нонна ушла на работу, а остальные пошли на строящийся новый дом. Он был уже почти готов, оставались всякие внутренние работы, да отделка. Пожалуй, к Новому году и переедут, еще больше двух месяцев. Да и пора — в старом было и тесно, и холодно — печка плохо грела, из-под пола сильно дуло.

Валя спросила, что ей делать. Свекровь опять зыркнула недобро:

— Та шо? Вон Виктор красить двери будет, а ты пол в той комнате. Да смотри, ровно краску ложи! Можешь хоть?

— Могу! — Валя огляделась. — А где краска, кисти?

— Кисти вот. А краски половой полбидона внизу, сейчас Виктор поднимет.

Витя с матерью рассматривали дверь, что-то обсуждая, а Валя спустилась с высокого крыльца.

— Вот и подниму сама бидон! Пускай видят, что я сильная! Краски там всего два ведра, подумаешь! Что я, два ведра не донесу, что ли?

Валя приподняла бидон за ручки. Он оказался гораздо тяжелее, чем она думала.

— Краска ведь тяжелее воды, — вспомнила она. — Да еще бидон, он же сам по себе тяжелый… Ну и пусть, дотащу потихоньку. Тут всего несколько ступенек!

Она с трудом приподняла бидон, поставила его краем на ступеньку. Потом подвинула подальше, опять подняла, опять поставила… Вот, наконец, последняя ступенька. Поднять-то бидон она подняла, да только в животе что-то сильно тянуло и сжималось.

— «Малэнька, да худэнька», говорите? Так? А вот сейчас посмотрите! — несмотря на странную боль в животе, настроение у Вали было прекрасным. И она решила не перекатывать бидон краем по полу, а торжественно внести его в комнату. Чтобы свекровь увидела!

И она подняла бидон, и даже успела донести его на весу до комнаты, как вдруг резанувшая боль заставила ее вскрикнуть и опуститься рядом со злополучным бидоном на пол…

Родила Валя почти через сутки. Девочку. Немножко посожалела — Витя так хотел сына! — и провалилась в сон.

Когда принесли кормить, увидела малюсенький туго спеленатый кокончик с кукольной головой в казенной косынке — и заплакала. Соседки по палате споро кормили, умильно глядя на свои сокровища, а она разглядывала сморщенное красное личико, худенькие щечки, закрытые глазки совсем без ресниц, кривящийся ротик, слушала почти котеночий писк, и плакала. Вот тебе и «малэнька, да худэнька»… Ну, а каким еще мог быть недоношенный «семимесячный» младенец?

Уборщица, дородная тетка, до этого возившая шваброй по полу и не обращавшая никакого внимания на остальных женщин, поравнявшись с ее кроватью, хмуро посмотрела на Валю:

— Чего ревешь? Щас придут забирать, а ты не покормила!

— Да как же я ее покормлю? — плакала Валя. — Она такая маленькая! Голова меньше сиськи в два раза! А ротик вообще малюсенький, сосок не влезет! Она же подавится!

— Не подавится! Что надо, возьмет, а остальное выплюнет! — Уборщица, недолго думая, обтерла руки о подол халата (тоже, надо сказать, не блистающего чистотой), взяла одной рукой Валину грудь, а другой обхватила детскую головку. И ловко сунула в раскрытый ротик чуть ли не полгруди! Валя и ахнуть не успела, как малышка открыла глазки и изо всех сил принялась сосать! Да так бойко, будто ее кто этому учил!

Валю накрыл целый ураган эмоций! Радость, что все получилось и ребенок прекрасно справляется с грудью, удивление, как это вышло, осознание, что это! Ее! Ребенок! А значит, она — мама! Умиление от личика, вдруг ставшего ужасно сосредоточенным, будто экзамен сдает… И бесконечной нежности к этому маленькому чуду…

Дочка хорошо набирала вес, с молоком у Вали было все прекрасно, так что их через десять дней выписали. Когда Вале выдали на руки запеленатого в домашнее ребенка, оказалось, что она в байковом одеяльце, а поверх него пуховый платок. Это было странно, можно же было просто ватное одеяло взять!

Витя, конечно, сиял. Свекровь скупо улыбнулась, и, приподняв уголок платка, заглянула в личико малышки.

— Ой же ж, малэнька какая! Вот у меня Виктор — пять килограммов родился! Богатырь!

— Пять килограммов! — ахнула про себя Валя. — Так значит, это еще и хорошо, что я ее сейчас родила! А если бы доносила, то мне бы и не разродиться было! — но благоразумно промолчала.

Валя ждала, что ее будут ругать за тот бидон, за то, что родила раньше срока (мама бы непременно выругала!), да свекрови и Нонне, кажется, это было все равно. Вот если бы мальчик был!

Но все-таки надо отдать свекрови должное. Всегда хмурое лицо ее будто чуть разглаживалось, когда она смотрела на ребенка. Она принесла коробку, выложила ее ватой и сказала, чтобы ребенок спал пока здесь, иначе может простудиться. И строго приказала следить, чтобы маленькая не лежала мокрой. И кормить велела почаще.

— Ну, как же почаще? — возразила Валя. — Врачи велели только через три часа!

— Вот пусть своих хоть три, хоть пять часов держат. А у тебя недоношенный! Ей вообще надо часто есть! Когда запросит, тогда и давай! — прикрикнула свекровь.

Вечером Нонна разглядывала малышку, качая головой. Ожидаемо пробормотав про «малэньку, да худэньку», подсела к Вале.

— Как назвать думаешь?

— Олесей хочу. — Вале казалось, это нежное имя очень подходит ее маленькой.

— Слушай, а назови Олэной! Сейчас очень модно — предложила невестка. — А по-русски будет Алена.

— Олэна? — услышал Виктор. — Валь, а правда, красиво же — Олэна!

— Ну, пусть, — Вале тоже понравилось.

Первый месяц Валя, кажется, только и делала, что кормила, пеленала, грела воду, стирала пеленки и распашонки… Даже ночью приходилось вставать несколько раз — Олэнка требовала свое круглые сутки, а брать ее с собой в кровать свекровь категорически запретила — «придавишь еще!».

Потом стало немного полегче. Да и дочка радовала округлившимися щечками, появившимися ресничками, интересом к погремушкам…

Зато теперь у Вали было множество обязанностей по дому. Виктор устроился на временную работу, свекровь, к которой сын присоединялся после работы, все время что-нибудь делала в новом доме, Нонна тоже работала, а на Вале было все. Работы она не боялась, и печки топила, и еду готовила, и посуду мыла… Но главное — стирка! Нагреть воды (хорошо, хоть муж, помня про бидон, с вечера заботился о воде и дровах), постирать-прокипятить, и взрослое тоже, погладить высохшее… Да ведь и ребенок! То кормить, то перепеленать, то помыть… В общем, вечером падала в постель. Ну хоть по ночам дочка почти не просыпалась теперь.

Но однажды случилось ужасное. В конце декабря, дочке как раз накануне исполнилось два месяца. Витя ушел на работу, а Нонна приболела и осталась дома. Валя накормила всех завтраком, убрала, вымыла посуду, постирала очередную порцию пеленок и пошла кормить Олэнку. Маленькая уже наелась и Валя забавляла ее погремушкой. Вдруг в комнату влетела Нонна. В руках у нее была сковорода, которую Вадя только что вымыла.

— Это ты так сковородки моешь? — Нонна с презрительной гримасой сунула сковороду Вале под нос. — Весь жир оставила, заср… ка!

— Где ты жир увидела? — возмутилась Валя.

— Где? Да вот! — Нонна провела пальцем по сковороде и ткнула им чуть ли не в Валин нос. Палец был совершенно чистым.

— Ну, и где жир? Что-то я его не вижу! — Валя отодвинула Ноннин палец от лица.

— Не видишь? То и понятно, что плохо моешь! Да что ты вообще можешь? Ребенка и то не могла нормально родить! — ехидничала Нонна.

— Чем ребенок-то тебе не угодил? — Валя уже кипела от возмущения.

— А тем! Другая баба сына бы родила, да не такого заморыша! — Ноннин палец теперь уперся в Олэнку.

— Ну, другая-не другая, а у Виктора я! — Валя уперла руки в бока.

— Ага, ты! Да если б не ты! Знаешь, какая у него невеста была, не чета тебе! И красивая, и богатая! Жили бы уже давно в новом доме, и копейки бы не считали!

— Невеста? — насторожилась Валя. — Это та, которая «Надя»? — вспомнила она Витину татуировку. — Витя рассказывал, как вы его женить хотели!

— Не мы, а он сам хотел! А тебе нарочно приврал! Что, не понимаешь, мужик никогда правды не скажет! А ты и рада, окрутила его!

У Вали вдруг сразу пропало желание с ней спорить. Вот, значит, как. Ей хотелось заплакать, но, увидев торжествующее Ноннино выражение, подумала: «Ну уж нет!». Нонна, видимо, почувствовав, что скандала не состоится, ушла, унеся сковороду.

Решение Валя приняла сразу. Не приняли ее тут, и не надо. Уедет домой. Тем более что декретный отпуск скоро кончится (ей, как родившей недоношенного ребенка, полагалось три месяца), и надо будет выходить на работу. А Виктор… пусть как хочет. Захочет с ней быть — приедет. А нет, так она ему развод даст. Пусть женится на своей Наденьке, она стоять на пути не станет. А они с дочкой проживут!

Уложив дочку, сбегала на вокзал. Поезд — большая удача! — уходил через два часа. Отлично, успеет собраться. Да и собирать-то особо нечего — ее одежда, да дочкина. Кстати сказать, и той-то тоже не много было — не расщедрилась тетушка для племянницы! И, похоже, большую часть денег Валиных попросту прикарманила. Даже одеяло ватное так и не купила! Отнекивалась, мол, платком пуховым можно сверху укрыть, и так хорошо.

Да вот билеты на поезд были только в купейном вагоне. Это было ужасно дорого, и денег уже ни на что не оставалось, только поесть в пути. А в Петрозаводске еще на местный самолет пересаживаться, иначе никак. Ну и ладно, в Петрозаводске у маминой сестры в долг возьмет. Кстати, надо ей позвонить, чтобы встретили. Ведь платок свекровкин Валя не возьмет! Значит, придется завернуть Олэнку в одно байковое одеяльце. Тут-то она добежит, вокзал близко, а в Карелии сейчас морозы — ого-го! Так что пусть к поезду одеяло возьмут…

Все это она выпалила Тете Пане по телефону (на почтамте переговоры сразу почти дали). На расспросы, едет ли Виктор, да почему у ребенка одеяла теплого нет, да почему едет без денег, отнекивалась, сказала, заказала всего три минуты. Приедет — расскажет. И побежала собираться.

Нонна, к счастью, спала. Валя тихонько прошла на кухню, завернула в газету несколько кусков хлеба, пару картошек. Отрезала немного сала. Чай в бутылку наливать не стала — лишняя тяжесть. Уж на чай в поезде у нее денег хватит! А то просто кипятку попьет, не маленькая. Теперь вещи.

Быстро все покидала в чемодан. Сняла с веревки даже не совсем высохшие Олэнкины пеленки и кофточки. В поезде как-нибудь попробует досушить. А то и доехать не хватит.

Села к столу и задумалась. Так уезжать нехорошо. Надо хоть записку Вите написать. И, чтобы долго не раздумывать и не расплакаться, быстро написала на листочке: «Витя! Я уехала к маме. Если любишь меня — приедешь. А если я тебе не нужна — тогда прощай. Валя».

В ее купейном вагоне пассажиров оказалось совсем ничего — они с Олэной, да в другом купе какие-то иностранцы, похоже, французы. Во всяком случае, увидев Валю с ребенком на руках, окружили ее и заулыбались, залопотали по-своему. Валя поняла только «Бэби, бэби!». А один подарил ей шоколадку! Валя обрадовалась — очень кстати, будет с чем чаю попить.

Думать о том, что будет дальше, Валя себе запретила. Сейчас надо устроиться, покормить и переодеть Олэнку, поесть самой, договориться с проводницей о том, как посушить пеленки… Впервые у нее появилась возможность просто полежать рядом с дочкой, забавлять ее погремушкой не пару минут, а сколько захочется, просто смотреть на нее… Валя не заметила, как заснула. Кормила Олэнку, подсовывала под нее сухую пеленку, снова засыпала… И проснулась чуть ли не к обеду следующего дня от жуткого голода. Сбегала в туалет, и, как оказалось, вовремя: поезд подходил к большой станции.

Рядом с вагоном тетеньки продавали всякую еду. Валя купила пару больших булок, пирожок с мясом. И горячей картошки с соленым огурцом. А еще не удержалась и взяла у одной тетеньки большой оранжевый яркий апельсин!

Быстренько заскочила обратно в вагон, хотя можно было и не торопиться — поезд здесь стоял долго. Французов уже не было — видимо, сошли, пока она спала. Так что теперь в вагоне они вообще ехали вдвоем с дочкой!

Валя почистила апельсин: она решила дать дольку Олэнке — ребенку же нужны витамины! Но только она сунула дольку дочке в ротик, та — ам! Заглотнула ее и тут же начала задыхаться.

Валя схватила ребенка и выскочила в коридор. На счастье, проводница подметала пол.

— Ребенок! — крикнула Валя.

Проводница только взглянула, и вдруг выхватила ребенка из Валиных рук, взяла второй рукой за ножки, перевернула вниз головой и шлепнула по спинке — и все это в доли секунды. Злополучная долька выскочила, и Олэнка возмущенно закричала.

— Вот дура-то! Кто ж апельсин грудному ребенку дает, да еще целую дольку! — Проводница сунула кричащего ребенка Вале. — Не вздумай больше давать!

— Витамины… — виновато пробормотала Валя.

— Витамины она из твоего молока получает. А сама еще успеет наестся!

— Спасибо…

— Иди уж! Да за чаем приходи, бесплатно дам тебе. Все равно больше никого нет.

В общем, дальше ехали с комфортом и без приключений.

А Виктор приехал ровно через неделю…