Золотая Орда. Освобождение

Мила Дрим

У настоящей любви бывают испытания.И, кажется, это коснулось и нас.Тучи сгущаются над нашими головами, завистники не дремлют, и люди, которым доверяли раньше, готовы погубить твоё счастье.Хватит ли у нас сил спастись и, самое главное, сохранить семью и любовь друг к другу?

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Тимур

Моим глазам предстала новая конюшня с деревянными стойлами и чёрный, как смоль, жеребец, который буквально упирался ушами в потолок.

— Это то, что я думаю? — восхищенно обратился я к довольно улыбающемуся Мурату, давая ему возможность самому похвалиться и сказать заветные слова.

— Да! Это ахалтекинец! Буквально на днях привезли. Хочешь? Подарю!

— Ай, Мурат, спасибо, конечно, но у меня нет — ни конюшни, ни времени ухаживать за таким красавцем, — я благодарно улыбнулся, гладя по морде жеребца.

— Смотри, мне ведь не жалко!

— Я знаю.

— Хорошо, тогда пойдем в баню, я знаю, ты не любишь время зря тратить, но мы с тобой давно не виделись, поедешь отсюда — свеженький, отдохнувший, силы тебе еще пригодятся и чистый разум тоже.

Баня был скромная, но очень уютная — топилась по-чёрному, веники, можжевельники и бочонок с холодной водой для закалки. Несколько часов мы вспоминали наши многочисленные приключения за тот короткий период, где-то смеялись, где-то грустили. Вдоволь напарившись и опустошив самовар, мы пошли на боковую. В этом регионе было теплее, чем у нас, и по ночам уже стрекотали сверчки.

— Во сколько встанете? — спросил Мурат.

— В 4—5, хотелось бы к обеду быть на месте, — ответил я.

— Хорошо, я приготовлю вам завтрак, чтобы вы голодными не ехали, и на обратном пути, тоже заезжайте, пожалуйста, я буду рад вас видеть. Мой дом для вас всегда открыт.

В 4 часа заиграл будильник. Похоже, Мурат совсем не спал, потому что, сразу после звонка будильника, он уже зашел с подносом в комнату.

— Давайте, не обижайтесь за скромный завтрак, — сказал он, — чем Бог послал.

— Ты что, Мурат, нас так дома не кормят, — улыбаясь, заметил Рустем.

— Точно, — поддержал я брата, отламывая теплую лепешку.

Около часа Мурат со своими бойцами провожал нас по трассе. На очередной заправке мы попрощались и поехали дальше.

Мы заехали в город — миллионник. Мои наручные часы показывали час дня. На первом же посту в нашу сторону выбежал сотрудник ГИБДД. Подняв свою «волшебную» палочку, указал мне на парковку. Я приспустил окно, доставая с бардачка документы на машину.

— Старший лейтенант Мартынов, предъявите, пожалуйста, документы, — будто разжевывая резину, произнес он.

Я протянул в окно документы, запоминая номер значка старлея.

— Куда едем?

— В гости.

— Надолго? — серые глаза выдавали непонятный интерес.

— Как получится.

— Сейчас проверим ваши номера, и поедете дальше, — Мартынов направился к зданию поста.

Рустем посмотрел на меня и сказал:

— Это то, что я думаю?

— Вероятно, нас ждут, — я набрал на телефоне номер. — Алло, Виктор, доброго дня.

— А, Тимур, — послышался доброжелательный и уставший голос, — добрый. Чем обязан?

— Да брось ты, мы же свои люди, — рассмеялся я, — я заехал к вам погостить, но на посту светлячки остановили. Документы проверяют. Хотел поинтересоваться — Болгарин в теме?

— А что у тебя на Болгарина? — оживился мой собеседник.

— Хотел на чай к нему зайти, но неподдельный интерес на посту создает плохое впечатление о гостеприимстве.

— Сейчас узнаем.

Я отключил звонок и перевел взгляд на Рустема — тот, сверля глазами, смотрел вперед, в сторону поста. Прошло несколько минут. Старлей так и не появился. Зато, появились менты.

— Что-то долго они сегодня, — заметил Рустем, по-акульи улыбаясь.

КАМАЗ с омоновцами перекрыл выезд из парковки, и они в своей «крутой» манере вывели нас из машины, заламывая нам руки.

— Руки на капот! Ноги — шире! — пиная по ногам, кричали люди в масках.

Камила

Я уже не могла сдержать слез. Привалившись к стене, в момент лишенная всяких сил, я заплакала. Это была одна из самых страшных новостей за всю мою жизнь, окончательно выбившая меня из мнимого спокойствия. Я снова была слабой, бесполезной, не способной что-либо изменить. Бедная, несчастная малышка. Мое сердце оплакивало ее, плача горькими слезами безысходности.

— Горе — то, какое, горе, — раздался у входной двери голос тети Оли и тети Ани — они завывали в унисон.

— Будто проклятие какое-то, — заметила тетя Оля.

Мама, рыдая, лишь кивала головой. Она была в ужасном состоянии — истеричном, почти сломленном — ее руки, голова, тряслись, лицо посерело. Моя мама выглядела еще хуже, чем тогда, когда умерла бабушка. Казалось, еще чуть — чуть, и ее хватит сердечный удар. Я, застывшая от ужаса, не могла пошевельнуться — просто приросла к месту. Что делать, как быть?

— Бедный ребеночек, — запричитала тетя Аня, — а что случилось? При родах погиб или еще в утробе?

— Вот так беда, три гроба у вас, — качая головой, произнесла тетя Оля.

Внезапно, три пары глаз устремились на меня — мама, тетя Аня и тетя Оля. Они смотрели как-то странно, непонятно, но дрожь страха прошлась по моему позвонку, когда я, наконец, поняла, что значил их взгляд — они, сами того не осознавая, передали в нем свое опасение, что следующей жертвой будет моя дочка. Будто эта волна горя зацепила не всех, и пришел и наш черед. Словно этих трех смертей было недостаточно.

Я была слишком чувствительна, слишком ранима и уязвима — особенно теперь, беременная и без Тимура.

Я инстинктивно обхватила свой вмиг окаменевший живот руками, пытаясь защитить мою дочь, сберечь ее жизнь. Мои ноги задрожали, сердце, до этого словно замершее, начало бешено стучать — все громче и громче, оглушая, истощая и без того мое ослабшее тело и разум. Меня замутило, и мне показалось, что я упаду в обморок.

— Камила? — позвала то ли тетя Аня, то ли тетя Оля.

— А? — сорвалось с моих пересохших губ. Чья-то рука коснулась моего левого плеча.

— Говорю, на похороны к отцу с кем поедешь?

Я попятилась назад и уперлась спиной в кого-то из братьев — никто другой не смог бы стоять столь близко ко мне. Мой живот снова сжало тугим обручем — и я еще сильнее обняла его.

— Я не поеду, — выдохнула я.