Солнце больше солнца

Игорь Алексеевич Гергенрёдер, 2016

В романе показано неожиданное: случай заражения простого селянина идеей мирового господства. Она превращает человечка в гордеца, который презирает себе подобных, делается беспощадным убийцей. При этом с ним счастливы женщины, знающие о его злодеяниях. Он становится свидетелем воссозданных по документам испытания атомной бомбы на населении Оренбургского края 14 сентября 1954 года и катастрофы в засекреченном Челябинске-40 29 сентября 1957-го. Книга предупреждает о том, что на пресловутом комбинате «Маяк» продолжаются аварии, которые пока удаётся скрывать, но пруды-отстойники переполняются ядерными отходами, ввозимыми из-за границы, и в любой момент может грянуть катастрофа, ужаснее предыдущих, включая Чернобыль. Случившееся ныне в Норильске придаёт роману особенную злободневность. Содержит нецензурную брань.

25

Парни ещё раз увидели, что значит суд для эсеров. Подруга Софьи Ивановны приводила её из флигеля к штабс-капитану Тавлееву, и ему было досконально поведано, как красные выгнали Даниловых из дома, как потом убили Фёдора Севастьяновича, а дом и то, что сами не взяли, отдали двоим батракам и кухарке; достался тем и добрый кусище хозяйской земли.

Тавлеев вызвал Обреева, Неделяева, Марию и вместе с писарем Сосновиным задавал вопросы им, Софье Ивановне и её подруге. Дело было разобрано кропотливо.

— От этих троих людей или кого-то из них были показания против вашего мужа, наветы? — спросил вдову штабс-капитан, подводя итог.

— Спаси Бог, зря говорить не буду, я не слыхала! — и Софья Ивановна перекрестилась.

— Просили красных они или кто-то из них дать им что-то из вашего хозяйства, выделить землю?

— И этого не слыхала, — сказала вдова.

— Значит, нельзя сказать, что они причастны к убийству и сами присвоили что-то ваше! — объявил Тавлеев.

Он объяснил вдове:

— Как только мы освободим ваш дом от постоя, вы сможете перейти в него, занять одну из комнат. Но этих троих людей нельзя выгонять на кухню. Они здесь не один год трудились, один из них вырос тут. И землю нельзя у них отбирать. Во всём мире принято: тот, кто вспахал и засеял землю, имеет право собрать с неё урожай!

Штабс-капитан продолжил тоном учителя, который повторяет прописные истины несообразительным ученикам:

— Когда в стране установится всенародно избранная власть, когда будет установлен правопорядок и начнут действовать суды разных инстанций, ваше дело будет рассмотрено в судебном порядке, решится вопрос о собственности. А пока — так! — и он хлопнул ладонью по столу.

Приходил возвратившийся в Савруху свёкор Любы: её с ребёнком муж-офицер увёз в Уфу, где получил должность в штабе белых. Свёкор встал возле конюшни, вызвал из дома Илью и Маркела и, трогая себя за бороду, начал с неотступным напором:

— Дочь покойного Данилова Любовь в своём праве, и на мне лежит исполнить! Забираю коней, тоже и корову!

Вышедший на крыльцо Михаил услышал, доложил штабс-капитану. Тот распорядился привести человека в горницу. Сидя в своей неновой форме за столом, похожий на опрятного домоседа, Тавлеев отчитал стоявшего у порога селянина:

— Во-первых, у вас нет никакого подтверждения, что вы говорите от имени наследницы. Во-вторых, она не единственная наследница, у Данилова остались ещё две дочери, осталась вдова. Но самое главное, — и голос штабс-капитана построжал, — дело о наследстве, о собственности может решить только суд!

Селянин услышал о всенародно избранной власти, об установлении правопорядка. Уходил он с видом жестокой обиды, и было заметно, как тянет его завернуть к конюшне — посмотреть на двух коней. Но Михаил проводил его до ворот, проговорил, хитро поглядывая:

— Ты как будто всего своего лишился и пришёл к этим парням наниматься батраком…

Тот, быстро пойдя прочь, прошипел какое-то неразборчиво-доброе пожелание сказавшему.

Между тем Тавлеев не удовлетворился разъяснениями, которые дал взыскующим. В Бузулук прибыл из Самары комиссар КомУча с большими полномочиями, и штабс-капитан отправил ему с конным нарочным послание, в котором обстоятельно описал дело о собственности убитого Данилова. Ответом явилась бумага с печатями самарского правительства и атамана Дутова, выметавшего красных из Оренбуржья. В бумаге объявлялось, что до постановления суда, который будет создан законной всероссийской властью, дом Данилова остаётся в совместном пользовании Обреева, Неделяева, Марии Зипаловой и вдовы. Лошади, корова, надворные постройки, инвентарь, земля, засеянная Обреевым, Неделяевым, Марией Зипаловой, также до суда, сохраняются за ними. На них налагается обязанность содержать вдову.

Тавлеев собрал в горнице всех названных в документе, вслух зачитал его, затем дал прочесть Софье Ивановне и вручил Илье Обрееву как старшему из работоспособных.

Из Бузулука приехала с мужем-купцом старшая дочь Даниловых. Ей и средней дочери с их семьями выпало уцелеть при красных. Мужей вместе с другими купцами взяли под арест и пообещали держать без хлеба и воды, пока не подпишут обязательство «внести контрибуцию». Деньги были отданы, и купцов отпустили до следующего раза — на их счастье в Бузулук вошли белые.

Мужья обеих сестёр порешили, во избежание неожиданностей войны, забрать семьи и всё, что можно, и отправиться в Харбин. Старшая дочь приехала в Савруху за матерью.

Софья Ивановна спросила Тавлеева, нельзя ли «хоть свою одежду и то, что тут было как дорогая память, с собой взять?» Штабс-капитан сказал, что это, конечно, можно. И из дома, помимо одежды, вынесли остававшееся на смену постельное бельё, швейную машинку «зингер», самовар, посуду, кроме самой простой, настенные часы, скатерти, занавески, большое зеркало, которое, хотя и было обёрнуто несколькими одеялами, треснуло, когда его клали на воз.

Илья ухитрился припрятать пару хозяйских рубах, пол-ящика мыла «Нестор», названного так компанией-производителем «Невское стеариновое товарищество», десятка три шпулек с нитками, дюжину иголок. В селе ныне несказанно ценились нитки и иголки.