Солнце больше солнца

Игорь Алексеевич Гергенрёдер, 2016

В романе показано неожиданное: случай заражения простого селянина идеей мирового господства. Она превращает человечка в гордеца, который презирает себе подобных, делается беспощадным убийцей. При этом с ним счастливы женщины, знающие о его злодеяниях. Он становится свидетелем воссозданных по документам испытания атомной бомбы на населении Оренбургского края 14 сентября 1954 года и катастрофы в засекреченном Челябинске-40 29 сентября 1957-го. Книга предупреждает о том, что на пресловутом комбинате «Маяк» продолжаются аварии, которые пока удаётся скрывать, но пруды-отстойники переполняются ядерными отходами, ввозимыми из-за границы, и в любой момент может грянуть катастрофа, ужаснее предыдущих, включая Чернобыль. Случившееся ныне в Норильске придаёт роману особенную злободневность. Содержит нецензурную брань.

5

За ним записали саврасую малорослую крепкую лошадь с длинной гривой. Он восседал на ней, облачённый в новую длиннополую шинель, обутый в новые яловые сапоги, которыми был несказанно доволен. Шашки ему теперь не полагалось, но из-за плеча высовывался ствол казачьей, без штыка, винтовки, к боку прилегала кобура с наганом.

Неделяев ехал шагом по дороге, которая тянулась по возвышенности вдоль леска, что справа жался к обочине; с левой стороны лежало слегка посыпанное снегом поле, за ним извивалась замёрзшая речка, видная лишь местами за полосой голого, но густого мелколесья и кустарника. Впереди в долине и далее на изволок виднелись постройки и дворы села Савруха под серо-серьёзным зимним небом. День, тускнея, плыл в сумерки.

Два года назад Маркел вместе с другими новобранцами Красной Армии ушёл отсюда растерянный, жалеющий себя, придавленный страхом войны, а ныне возвращается человеком власти — хоть и не из первых в последней десятке.

Он обогнал нескольких баб: те шли в село с тощими мешками за спиной и, обернувшись и узрев верхового военного, торопливо подались в сторону от дороги. Маркел перевёл лошадку на рысь, пустился безлюдной улицей, оставляя позади двор за двором; поравнявшись с приоткрытыми воротами, натянул повод, вглядываясь в крытый жестью дом, который был заметно больше соседних. Из пяти его окон три оказались забиты досками. В просторном дворе чернели обгоревшие стены постройки; конюшня, хлев, амбар, другие строения были целы.

Неделяев крикнул во всю силу лёгких:

— Эй! Есть кто?

В одном из незаколоченных окон дома мелькнула тень, затем открылась дверь сеней, на крыльцо вышел, надевая шапку, мужик в куртке из невыделанной овчины.

— Ага! ага! — говоря с показным радушием, глядя под ноги, он осторожно сошёл по ступенькам, направился к всаднику у ворот: — Маркел Неделяев! — в возгласе узнавшего проскользнул интерес.

— Сельсовет где? — спросил строго Маркел.

— Здеся и есть, — произнёс человек, с достоинством поправил шапку.

— Я так и знал, в каком ещё доме-то ему и быть, — Маркел спешился, ввёл лошадь во двор, слыша:

— Я тут председатель сельсовета.

Неделяев сказал на сей раз доверительно:

— Значит так! Ну вот, Авдей…

— Степанович, — подсказал человек.

Маркел кивнул, извлёк из-под отворота шинели сложенный лист, вручил председателю:

— Вот документ, Авдей Степаныч. Я назначен от милиции надзирать за порядком по всей волости.

Председатель провёл ладонями по полам куртки, взял бумагу, подержал перед глазами:

— Темновато, в доме разберу. А вы привяжите лошадь к воротам, мой паренёк сведёт её в конюшню, напоит, корму задаст. Идёмте в дом, — и добавил как бы тоном сожаления, оправдываясь: — Его под сельсовет уездная власть отдала.

Авдей Степанович Пастухов, говорливый многодетный крестьянин, стал председателем сельсовета по трём причинам: бедный, грамотный и, что весьма важно, его старший сын, мобилизованный красными, вышел в командиры взвода.

Пастухов сказал шедшему с ним к крыльцу Маркелу:

— Слыхали мы, как вы смело воевали…

Маркел мгновенно насторожился, ожидая намёка на отсечение головы у мёртвого, но Пастухов высказал бесхитростную похвалу: — как вы с товарищами всю банду Кережкова и его самого порубили.

Удовлетворённый, что правда осталась вне слухов, Неделяев, кивнув, не смог удержать слов:

— Очень опасный враг.

Из сеней вынырнул парнишка лет шестнадцати, поздоровался с Маркелом, выслушал распоряжение отца, побежал к лошади. Пастухов пропустил волостного милиционера в сени, поясняя:

— В кухне печь протоплена, я там обретаюсь. А те комнаты нынче не нагреешь, там три голландки, вы-то знаете…

Маркел вырос под крышей этого дома. Его хозяин Фёдор Севастьянович Данилов когда-то взял в батрачки девочку Катю, которую мать заставляла просить милостыню. Работу Кате давали посильную, Данилов кормил вдоволь, маленькая батрачка стала ладной остроглазой девушкой. Семнадцати лет она пошла под венец с Николаем Неделяевым, который был чуть старше неё и тоже нанялся к Данилову батраком. Хозяин пустил молодых в тёплый, под одной крышей с баней флигелёк, там и явился на свет Маркел.

Через год молодой отец подался в Бузулук «искать годное место» — не до смерти же, мол, держаться за батрацкую долю. Позднее его видели в Оренбурге — собой довольного, о семье не спросившего.

Минуло ещё года полтора: в село заехал предприниматель, который скупал телячьи желудки для отправки в засоленном виде в Самару, где из них получали особый питательный экстракт. Деловой человек остановился у Данилова, покупая у него товар. Перед отъездом купца, оба в подъёме духа от сделки, под аппетитную закуску попивали водку завода «Долгов и К», известную отменной очисткой от сивушных масел, и гость попросил отпустить с ним Екатерину. Она ждала за дверью, тут же вошла, поклонилась хозяину в пояс и, не вытирая слёз, взмолилась, чтобы он взял на попечение мальчишечку — дал ей «возможность новой жизни».

Фёдор Севастьянович хмыкнул, подумал, вздохнул и произнёс:

— Ладно уж. Уже то хорошо, что не клянёшься, что вскорости его заберёшь.

У него росли три дочери, старшая училась в частном пансионе, приезжала домой на каникулы. Младшая была на пять лет старше Маркела. Жена хозяина богобоязненная Софья Ивановна пожалела «кинутого сироту», его взяли в дом, поставили в просторной кухне детскую кровать. Мало того, что он раздет, разут не был, но вдоволь ел блины трубочкой с жареным молотым мясом внутри, которые нередко пекли в скоромные дни.

По мере того как он рос, его приучали к работе: он помогал кухарке перебирать гречку и горох, протирал вымытые стаканы, носил курам пшено, рвал для кроликов траву. Когда кровать оказалась коротка, стал спать на лавке, на ночь постилая тюфяк.

Пришёл срок, хозяин отвёл приёмыша в сельскую трёхгодичную школу, окончив которую, Маркел с утра брался за свою долю трудов по хозяйству, становился более и более полезным. Хозяйство всё прибавлялось, нанятый батраком парень Илья Обреев тоже был поселён в кухне.

Теперь Пастухов привёл Маркела в эту кухню, тот увидел на знакомом столе из вековой сосны, ныне непокрытом, школьную тетрадку, огрызок карандаша, сальную свечу в гранёном стакане.

— Вот здесь заседаю и делаю, что велят, — сказал Пастухов тоном жалобы на тяжёлую обязанность, чиркнул спичкой, зажёг свечу, добавил: — Лампа есть, да нет керосина.

Он взялся читать бумагу о назначении Неделяева, меж тем как тот прислонил к стене винтовку, положил на подоконник чёрную офицерскую кобуру с наганом, постелил на лавку шинель, поместил вещевой мешок. Проделав всё это, он, в суконном кителе, перехваченном кожаным ремнём, пристегнул к нему кобуру и сел на табурет за стол.

Председатель сельсовета глядел на него с возросшим почтением.

— Это вас к нам направили из-за банды Шуряя? — проговорил вкрадчиво.

— Не только, — с важностью обронил Маркел, впервые услышав о названной банде.

Пастухов, учтя, что представляет хоть и не вооружённую, но — власть, сказал снисходительно, будто отвечая на просьбу:

— Конечно, тут переночуйте, а завтра найдётся вам квартира. — Раздумывая, добавил: — Покормить бы вас надо… — при этом смотрел на вещевой мешок Маркела, вызывая на ответ: у меня, мол, есть чем поужинать.

В мешке в самом деле была провизия, полученная Маркелом при отъезде в село, но ему хотелось её приберечь, и он промолчал. Пастухов вышел из кухни, позвал сына, распорядился и, вернувшись, сел за стол, стал рассказывать, кого убили на войне, кто умер сам или был убит в селе, пока отсутствовал Неделяев. Тот услышал и о свадьбах, и о пожарах. Сидел и внимал рассказчику, не удостаивая того взглядом, с видом обстоятельности, как всего повидавший влиятельный старик. Подбросил вопрос:

— Банда у Шуряя большая? — глаза при этом стали хитрыми, будто он знал численность банды и проверял рассказчика.

Тот проговорил осторожно:

— Они открыто ведь не ездят. Днём кто-то для них высмотрит двор, они ночью приедут вшестером ли, всемером и уведут последнюю скотину.

Сотрудник милиции, замкнуто-значительный, ничего на это не сказал, в то время как Пастухов втайне изумлялся: «Сколько же ему лет? Не более, как двадцать, а какой стал матёрый ворон».

Паренёк принёс в кошёлке полгоршка постных щей, несколько варёных картофелин, ломоть хлеба. Маркел молча приступил к еде, и председатель окончательно утвердился: «Истый ворон! Сел и клюёт как извеку своё, и никакой тебе любезности».

В кухне было две двери: одна открывалась в сени, другая вела в прихожую — обширное помещение с ходами в две комнаты и в столовую, которую чаще называли горницей.

Пастухов перед тем, как уйти, сказал:

— Я всегда ухожу через прихожую и там на двери из сеней замок повешу. А на вот эту дверь в сени замка нет, приколотили, видите, крючок, да плохо. Дверь потянуть, и в щель можно нож просунуть, крючок снять. Илья Обреев так сюда и проникает ночевать.

Тут выдержка подвела человека из милиции, у него вырвалось:

— Обреев?

Пастухов, довольный, что на сей раз Маркел удивлён, охотно заговорил:

— Он тут с вами жил, и куда ж ему деться? От военной службы в бегах, проживает то у нас в селе, то поблизости. У него в руках, вы-то знаете, любое дело спорится. Он за всякую работу берётся за кусок хлеба. Мужик мирный. И как я дверь на крючок закрою и другим ходом выйду в сени, а их запереть нечем, он через них сюда.

Неделяев вскочил из-за стола, резко повернулся к Пастухову:

— Он и сегодня придёт?

Авдей Степанович произнёс рассудительно:

— Чай, зима на дворе, а тут печь всегда истоплена, и ему тут привычное жильё, другого не было. Сторожем против него нам некого ставить, оружия нет.

Маркел стал опять невозмутимо-молчалив, председатель сельсовета попрощался с ним до утра и ушёл.