Два царя

Валентина Карпицкая (2020)

Шестнадцатый век. Великая Русь. В стольном граде Москве сидит на троне Иван Грозный, покоритель Казани, правитель жёсткий и безжалостный, но справедливый и искренне радеющий о благополучии государства, раздираемого на части внутренними смутами, истощённого войнами с соседями и интригами высокопоставленных бояр. Его верный подданный — молодой хан Саин-Булат, после крещения Симеон Бекбулатович, человек, которому удалось недолго подержать царский скипетр и проявить себя толковым воеводой, управителем и политиком, — попадает в центр сюжета, в самый эпицентр козней и интриг. Книга рассказывает об исторической эпохе, предшествовавшей восхождению на престол династии Романовых, и о людях, которые внесли свой вклад в развитие и процветание страны, об их радостях и горестях, победах и поражениях, точно передавая колорит времени и возвращая читателя к истокам. Автор раскрывает ряд исторических тайн и говорит о вещах, которые многие пропустили в процессе изучения школьной программы.

Бога нам поведаеши, святый Ангеле, и душу мою окаянную ис тела изимаеши и плоть разтлиши и гробу предаеши, молим Ти ся, святый Ангеле, изми душу мою от сети ловящих, тя величаем.

Иван IV, Канон Ангелу Грозному

Глава 1. Дорога

Не шуми ты, мати зелёная дубровушка!

Не мешай-ка ты мне, молодцу, думу думати:

Как поутру мне, добру молодцу, во допросе быть,

Во допросе быть, перед судьёй стоять,

Ах, пред судьёй стоять — пред праведным,

Пред праведным, пред самим царём…

Ах ты, Русь-сторонушка — вместилище и хранитель благодати Царства небесного! Далеко-далёко убегают твои пределы, распахивая взору безмежные и безгранные просторы. Колосятся ли хлеба белые на широких полях привольных, стоят ли травы высокие, наполняет ли берега Волга-кормилица — во всём лепота и благоденствие. Много раз приходили грабить твои богатства хулители веры православной — орды кочевые, литовцы, ляхи… Да только, вольнолюбивая и долготерпеливая, не желала ты покориться врагам и в минуты тяжких испытаний собирала рати и поднимала на защиту героев неустрашимых, готовых умереть за вольность, Отечество и веру…

Вздымая пыль, скачет по столбовой дороге на лошадях дружина — два десятка дюжих молодцев из числа великого государя ратных конных людей. Впереди всех — юный воевода верхом на крепком длинногривом бахмате^[1] мышастой масти. На нём плотная кожаная куртка, густо, словно чешуёй, покрытая медными бляхами. На голове неуклюжая, толсто подбитая, азиатская шапка. Посадка его пряма, голова опущена. В глубоком раздумье держит он путь.

Перед взором всё ещё стоят страшные картины кровавой резни: претерпевшие убийство тела, с вытекшей на землю кровью, лежащие без голов, рук или ног; кто раздавлен конями, стонет, испуская дух. Тряхнул воевода головой, отгоняя жуткие видения.

Подступают, шумят бесконечные угрюмые леса, высокие, до самых облаков, тесные, непроходимые. Гуляет по зелёным волнам горький полынный ветерок, разносит по просторам тревожный гул вековых деревьев.

Но вот еловик^[2] поредел, отступил. Потянулись пустынные болотистые места с курящимися сизыми топями. А следом показалось большое озеро, чёрное, словно дёгтем налитое, с берегами, густо заросшими кустарником. Туманно-белая дымка стелется над его дремливой гладью.

Скакун под воеводой дрогнул, как от холода, и, косясь на дебри, застриг ушами. Кони взбудоражились: сгрудились, пошли сторожко, шагом. Юшко схватился за саадак^[3], опасливо озираясь по сторонам.

Воевода снисходительно глянул на бравого воина: молодой, замашистый^[4], глаза синеют, как васильки, волосы сияют житом. Лицо же бледно из-за раны: правая рука горит, растеклась, а он виду не кажет, крепится, перемогая боль.

— Ходит слух, в этих местах сатана болотная пресмыкается: то ли див-рыба, то ли змей о четырёх лапах. Засасывает людей в топь и поедает… — смутившись, проводил паренёк взглядом ворона, бесшумно пролетевшего на шёлковых крыльях над головой.

— Птица крыльями захлестала, а ты уже от страха глаза растаращил, — насмешливо бросил ближайший к нему конник, крепкий в кости, как молотом сбитый, темноволосый детина.

— Смейся… Дед мой клялся, что сам видел эту нечисть и как гады из болота вышли.

— Брехня! Кутнул твой дед, вот и померещилось, — осклабился упрямец.

— Отвяжись ты, шершень! — зарьянился^[5] Юшко. — Дед мой много чего знал. Говаривал, что в некой реке, сбегающей с Лукоморских гор, водится рыба, у которой голова, глаза, нос, рот и руки совершенно человеческого вида, но, как у всякой рыбы, у неё нет голоса и на вкус она приятная.

— Ага, и зовут ту рыбу Марьей, и на вкус, как всякая баба, приятная, — не преминул съязвить здоровяк.

— Буде тебе, Фролка, Юшко стрекать^[6], — осадил заносчивого воина боярин в поре^[7], бровистый^[8], с бородой окатистой, разложистой. — Он в первом же бою имя доброе завоевал: не жалея жизни, шёл плечо о плечо с теми, кто полёг за праведную молитву. Жаль, могилы их зарастут чертополохом. Один Бог почтит их победы.

— Бог позаботится о них, а о нас кто? — подосадовал Фрол. — Вот и Юшко ворочается с войны пораненный, а ждёт его впереди государев правёж^[9]. Судить будут, как преступника, бить батожьем за то, что костьми не лёг.

Ещё синее стали глаза Юшко:

— Врёшь! Правда суда не боится! — воскликнул он с жаром. — Разве мы против врагов не стояли твёрдо и безбоязненно? Обломали силу их, чуть было не побили, да пушка наша не в час замолчала.

— А где ж правда? Разве что у Бога, а кривда на земле, — упёрся Фрол и глянул на юнца воеводу. — Вот и князь молчит, ведает, что царь такую баню за поражение задаст, что чертям тошно станет. А? Что скажешь, Саин-Булат?

Умолкли сотоварищи, устремив взгляды на старшего. Сердцем он лёгок, до подчинённых ласков; годами хоть и юн, а языком не болтает почём зря: для него слово свято, сказал, что в сундук зарыл. А уж отваги так и вовсе не занимать: наравне со всеми храбро наносил удары саблей, чем и заслужил уважение ратников.

Но не спешил воевода с ответом, скакал в раздумье. Подобно тому, как конюх усваивал нравы коня, так и он узнавал своих подчинённых: недавно были они чужими, а как свелись в одном бою, так и посвыклись. Каждый в верности испытан, обо всех надлежало позаботиться сердечно и ладно устроить. Никто из них не виновен в поражении, только он сам, лишь начинающий военное поприще.

Надумавшись, ответствовал воевода тихо и спокойно:

— Не станем зря говорить, что этот вот по природе добр, никогда не сможет быть злым, а вон тот зол, никогда не сможет быть добрым. У государя к преданным ему людям суд хоть и грозный, но справедливый. — И положил руку на сердце: — Даю слово быть порукой крепкою перед царём, чтоб не прогневался зело.

Воспрял Юшко, повеселела прямиковая его душа:

— Вот когда я встречаю благодушного человека, его люблю, хотя он и иной веры, а когда вижу злого и завистливого, его ни во что не ставлю, хотя он и мой родня!

Оживились все. Белый свет стал, как и прежде, хорош. А бывалый ратник даже мечтательно прижмурил светлые глаза:

— Эх, золотое время — молодые лета! Мне б твои годы, Юшко, нашёл бы себе в деревне хозяюшку по нраву, сельские девушки милее городских — цветут красотой природной. Свенчался бы, домик новый сошлёпал бы и жил бы без нуждочки. Холостой — полчеловека. Двоим лучше, нежели одному.

— Ну уж нет, Данило! — самонадеянно фыркнул Юшко. — Яко невод не удержит воды, так и женские сети не удержат меня!

— Ох, не закаивайся. Придёт она и руки свяжет, — вздохнул боярин.

— Кто — она? — не понял Юшко.

— Ангелы зовут её небесной отрадой, черти — адской мукой, а люди — любовью, — задумчиво улыбнулся бывалый.

Примечания

1

Бахмат — малорослая крепкая татарская лошадь.

2

Еловик — лес с преобладанием ели.

3

Саадак — лук и колчан со стрелами.

4

Замашистый — удалой.

5

Зарьяниться — рассердиться.

6

Стрекать — жалить, колоть.

7

В поре — в твёрдости, не стар.

8

Бровистый — с широкими, густыми бровями.

9

Правёж — в Московской Руси телесное наказание за тяжёлую провинность.